Б. И. Михали

Б. И. Михали

К:Википедия:Статьи без изображений (тип: не указан)

Б. И. Михали (наст. имя и фамилия Бенью́мен-И́цхок Духо́вный; ивр. ‏ב.י. מיכלי‏‎ или בנימין יצחק מיכלי‎; 26 июля 1910, Атаки Сорокского уезда Бессарабской губернии — 20 января 1989, Израиль) — израильский литературовед, публицист и литературный критик. Писал главным образом на иврите.

Биография

Б. И. Михали родился под именем Беньюмен-Ицхок Духовный в бессарабском местечке Атаки (ныне Окницкого района Молдавии). Его отец — Бенцион Израилевич Духовный (Ихил-Михл Духовный; 1886—1937) — был комиссаром финансов Бессарабской ССР и заведующим финотдела Одессы; мать — Хинда Хаимовна Ройзман. После окончания гимназии продолжил учёбу в Бухаресте, где жил на протяжении 1930-х годов. Перед самым началом Второй мировой войны поселился в подмандатной Палестине.

В 1927 году семнадцатилетний Духовный написал письмо самому известному в те годы в Бессарабии ивритскому литератору Мордхэ Гольденбергу, с которого началась их многолетняя переписка. Гольденберг стал литературным наставником будущего литератора и помог ему в его первых литературных опытах. Впоследствии Михали завязал переписку также и с другими бессарабскими ивритскими литераторами Ицхоком Вайнштейном, Яковом Кучером и Золменом Розенталем. В ежедневной газете последнего «Ундзер Цайт» (Наше время), издаваемой в Кишинёве на идише, и состоялся литературный дебют Духовного. Здесь он публиковал свои произведения, изначально написанные на идише, а также и переводы собственных работ с иврита.

В Израиле Б. И. Михали стал одним из самых авторитетных литературных критиков, опубликовал ряд книг эссеистики и монографий, посвящённых творчеству собратьев по перу, которые творили как на иврите (Яков Фихман, Хаим Хазаз, Шимон Галкин, Аба Ковнер, Элиэзер Штейнман, И. Д. Беркович, Шауль Черниховский, К. А. Бертини и многие другие), так и на идише (Шолом-Алейхем, Авром Суцкевер, Шлоймэ Бикль и др.). Под его редакцией в 1946 и 1951 годах в Тель-Авиве вышел двухтомник избранной поэзии и прозы его литературного ментора М. Гольденберга, погибшего в гетто Транснистрии в годы Великой Отечественной войны; он также участвовал в сборнике, посвящённом тридцатилетию литературной деятельности писателя Шлоймэ Бикля — одной из центральных фигур идишской литературы предвоенной Румынии. Совместно с К. А. Бертини и Ицхоком Корном участвовал в составлении тома, посвящённого еврейству Бессарабии в многотомной энциклопедии диаспоры (1971). В 1966 году в Тель-Авиве вышла составленная Б. И. Михали первая двухтомная антология современной ивритской эссеистики в английском переводе. В последние годы жизни вновь начал публиковаться на идише (в журнале «Ба Зих» — У себя).

Библиография

• Яаков Фихман беШир увеМаса, һаВаад Лехоцаат Китвехем Шел Соферим Иврим миБесарабия: Тель-Авив, 1952.
• אנתולוגיה תנ"כית — מבחר היצירה העברית בשיר, בסיפור ובאגדה על נושאים (Антология Танахит — Мивхар һаЙезира һаИврит беШир, беСиппур, увеАггада — антология Танаха), Массада: Рамат-Ган, 1954, 1963 и 1977.
• Леяд һаАвнаим: демуй-от увеАйот беСифрутену (очерки посвящённые творчеству Шауля Черниховского, Якова Фихмана, Элиэзера Штейнмана и других писателей), Тель-Авив, 1958-59.
• Шалом-Алехем: масот мешулавот (избранное Шолом-Алейхема, вступителная статья и составление Б. И. Михали), перевод и комментарии Дана Мирона, Тель-Авив, 196?.
• An Anthology of Hebrew Essays (совместно с Исраэлем Коэном), 2 volumes, Institute for the Translation of Hebrew Literature, Массада: Тель-Авив, 1966.
• פרי הארץ. הוויות ויוצרים בספרותינו הצעירה (Пери һаАрец), Массада: Тель-Авив, 1966.
• Хаим Хазаз: Июним биЕцират, Екед: Тель-Авив, 1968.
• דמויות וצדודיות (Демуйот уЦедудийот — профили и очерки посвящённые Элиэзеру Штейнману, Шимону Галкину, Исраэлю Эфрату, Абе Ковнеру, И. Д. Берковичу и другим писателям), һаКибуц һаМеухад: Тель-Авив, 1971.
• יהדות ביסאראביה: אנציקלופּדיה של גלויות («Яхадут Бесарабия» — бессарабское еврейство, под ред. К. А. Бертини, Б. И. Михали и И. Корна), Энциклопедия Еврейской Диаспоры, т.2, Иерусалим, 1971.
• מסה ופולמוס (Маса уПолемус — эссе и полемика), Массада: Тель-Авив, 1973.
• משבצות ביקורת (Мишбецот Бикорет), Яхдав: Тель-Авив, 1980.
• ערבות ברוח : אנתולוגיה של סופרי בסארביה (антология писателей Бессарабии, составители Б. И. Михали, Д. Винницкий и К. А. Бертини), Бронфман: Тель-Авив, 1981.
• עיונים בשירת אברהם סוצקבר (Июним беШират Авраһам Суцкевер — критика и интерпретация поэзии Аврома Суцкевера), Тель-Авив, 1986.

Ссылки

• [www.tidhar.tourolib.org/files/tidhar/index/assoc/HASH66d1.dir/images/V017_019.jpg בנימין יצחק מיכלי]

Отрывок, характеризующий Б. И. Михали

Он сказал несколько слов с князем Андреем и Чернышевым о настоящей войне с выражением человека, который знает вперед, что все будет скверно и что даже не недоволен этим. Торчавшие на затылке непричесанные кисточки волос и торопливо прилизанные височки особенно красноречиво подтверждали это.
Он прошел в другую комнату, и оттуда тотчас же послышались басистые и ворчливые звуки его голоса.


Не успел князь Андрей проводить глазами Пфуля, как в комнату поспешно вошел граф Бенигсен и, кивнув головой Болконскому, не останавливаясь, прошел в кабинет, отдавая какие то приказания своему адъютанту. Государь ехал за ним, и Бенигсен поспешил вперед, чтобы приготовить кое что и успеть встретить государя. Чернышев и князь Андрей вышли на крыльцо. Государь с усталым видом слезал с лошади. Маркиз Паулучи что то говорил государю. Государь, склонив голову налево, с недовольным видом слушал Паулучи, говорившего с особенным жаром. Государь тронулся вперед, видимо, желая окончить разговор, но раскрасневшийся, взволнованный итальянец, забывая приличия, шел за ним, продолжая говорить:
– Quant a celui qui a conseille ce camp, le camp de Drissa, [Что же касается того, кто присоветовал Дрисский лагерь,] – говорил Паулучи, в то время как государь, входя на ступеньки и заметив князя Андрея, вглядывался в незнакомое ему лицо.
– Quant a celui. Sire, – продолжал Паулучи с отчаянностью, как будто не в силах удержаться, – qui a conseille le camp de Drissa, je ne vois pas d'autre alternative que la maison jaune ou le gibet. [Что же касается, государь, до того человека, который присоветовал лагерь при Дрисее, то для него, по моему мнению, есть только два места: желтый дом или виселица.] – Не дослушав и как будто не слыхав слов итальянца, государь, узнав Болконского, милостиво обратился к нему:
– Очень рад тебя видеть, пройди туда, где они собрались, и подожди меня. – Государь прошел в кабинет. За ним прошел князь Петр Михайлович Волконский, барон Штейн, и за ними затворились двери. Князь Андрей, пользуясь разрешением государя, прошел с Паулучи, которого он знал еще в Турции, в гостиную, где собрался совет.
Князь Петр Михайлович Волконский занимал должность как бы начальника штаба государя. Волконский вышел из кабинета и, принеся в гостиную карты и разложив их на столе, передал вопросы, на которые он желал слышать мнение собранных господ. Дело было в том, что в ночь было получено известие (впоследствии оказавшееся ложным) о движении французов в обход Дрисского лагеря.
Первый начал говорить генерал Армфельд, неожиданно, во избежание представившегося затруднения, предложив совершенно новую, ничем (кроме как желанием показать, что он тоже может иметь мнение) не объяснимую позицию в стороне от Петербургской и Московской дорог, на которой, по его мнению, армия должна была, соединившись, ожидать неприятеля. Видно было, что этот план давно был составлен Армфельдом и что он теперь изложил его не столько с целью отвечать на предлагаемые вопросы, на которые план этот не отвечал, сколько с целью воспользоваться случаем высказать его. Это было одно из миллионов предположений, которые так же основательно, как и другие, можно было делать, не имея понятия о том, какой характер примет война. Некоторые оспаривали его мнение, некоторые защищали его. Молодой полковник Толь горячее других оспаривал мнение шведского генерала и во время спора достал из бокового кармана исписанную тетрадь, которую он попросил позволения прочесть. В пространно составленной записке Толь предлагал другой – совершенно противный и плану Армфельда и плану Пфуля – план кампании. Паулучи, возражая Толю, предложил план движения вперед и атаки, которая одна, по его словам, могла вывести нас из неизвестности и западни, как он называл Дрисский лагерь, в которой мы находились. Пфуль во время этих споров и его переводчик Вольцоген (его мост в придворном отношении) молчали. Пфуль только презрительно фыркал и отворачивался, показывая, что он никогда не унизится до возражения против того вздора, который он теперь слышит. Но когда князь Волконский, руководивший прениями, вызвал его на изложение своего мнения, он только сказал:
– Что же меня спрашивать? Генерал Армфельд предложил прекрасную позицию с открытым тылом. Или атаку von diesem italienischen Herrn, sehr schon! [этого итальянского господина, очень хорошо! (нем.) ] Или отступление. Auch gut. [Тоже хорошо (нем.) ] Что ж меня спрашивать? – сказал он. – Ведь вы сами знаете все лучше меня. – Но когда Волконский, нахмурившись, сказал, что он спрашивает его мнение от имени государя, то Пфуль встал и, вдруг одушевившись, начал говорить:
– Все испортили, все спутали, все хотели знать лучше меня, а теперь пришли ко мне: как поправить? Нечего поправлять. Надо исполнять все в точности по основаниям, изложенным мною, – говорил он, стуча костлявыми пальцами по столу. – В чем затруднение? Вздор, Kinder spiel. [детские игрушки (нем.) ] – Он подошел к карте и стал быстро говорить, тыкая сухим пальцем по карте и доказывая, что никакая случайность не может изменить целесообразности Дрисского лагеря, что все предвидено и что ежели неприятель действительно пойдет в обход, то неприятель должен быть неминуемо уничтожен.
Паулучи, не знавший по немецки, стал спрашивать его по французски. Вольцоген подошел на помощь своему принципалу, плохо говорившему по французски, и стал переводить его слова, едва поспевая за Пфулем, который быстро доказывал, что все, все, не только то, что случилось, но все, что только могло случиться, все было предвидено в его плане, и что ежели теперь были затруднения, то вся вина была только в том, что не в точности все исполнено. Он беспрестанно иронически смеялся, доказывал и, наконец, презрительно бросил доказывать, как бросает математик поверять различными способами раз доказанную верность задачи. Вольцоген заменил его, продолжая излагать по французски его мысли и изредка говоря Пфулю: «Nicht wahr, Exellenz?» [Не правда ли, ваше превосходительство? (нем.) ] Пфуль, как в бою разгоряченный человек бьет по своим, сердито кричал на Вольцогена: