Ананьич, Борис Васильевич

Борис Васильевич Ананьич
Дата рождения:	4 марта 1931(1931-03-04)
Место рождения:	Ленинград, РСФСР, СССР
Дата смерти:	20 июля 2015(2015-07-20) (84 года)
Место смерти:	Санкт-Петербург, Россия
Страна:	СССР СССР → Россия Россия
Научная сфера:	история России, история экономики
Место работы:	Санкт-Петербургский институт истории РАН
Учёная степень:	доктор исторических наук (1970)
Учёное звание:	профессор (1974), член-корреспондент АН СССР (1990) академик РАН (1994)
Альма-матер:	ЛГУ (1953)
Научный руководитель:	Б. А. Романов
Известные ученики:	В. В. Лапин, С. К. Лебедев, В. В. Морозан, М. Ф. Флоринский

Бори́с Васи́льевич Ана́ньич (4 марта 1931, Ленинград — 20 июля 2015, Санкт-Петербург) — советский и российский историк, специалист в области экономической и политической истории Российской империи и истории международных отношений. Академик Российской академии наук (1994, член-корреспондент АН СССР с 15 декабря 1990 года), главный научный сотрудник Санкт-Петербургского института истории РАН.

Семья

• Отец — контр-адмирал Василий Емельянович Ананьич, выходец из крестьян.
• Мать — Анна Никитична.

Образование и учёные степени

Окончил исторический факультет Ленинградского государственного университета (1953) и аспирантуру ЛГПИ им. А. И. Герцена (1956). Кандидат исторических наук (1961; диссертация «Англия и Россия в Персии накануне англо-русского соглашения 1907 г.»). Доктор исторических наук (1970; в качестве докторской диссертации представлена книга «Россия и международный капитал 1897—1914 гг.: очерки истории финансовых отношений»).

Биография

Ученик профессора Б. А. Романова. В 1953—1956 годах работал младшим научным сотрудником Музея Революции. С 1956 года — в Ленинградском отделении Института истории АН СССР (ныне — Санкт-Петербургский институт истории РАН): младший научный сотрудник, старший научный сотрудник, ведущий научный сотрудник, с 1991 года — главный научный сотрудник. По совместительству — профессор исторического факультета Ленинградского (ныне — Санкт-Петербургского) университета, профессор факультета истории ЕУСПб (1996—2002).

С 2000 года — ответственный редактор журнала ОИФН РАН «Исторические записки». Обладатель гранта Президента РФ на поддержку ведущей научной школы. В 2000 году постановлением Президиума РАН Б. В. Ананьичу и Р. Ш. Ганелину присуждена премия имени В. О. Ключевского за монографию «С. Ю. Витте и его время».

Похороны прошли 25 июля 2015 года на Смоленском кладбище в Санкт-Петербурге.

Научная деятельность

Б. В. Ананьич одним из первых обратился к изучению истории частного предпринимательства в России и опубликовал по этой теме книгу «Банкирские дома в России. 1860—1914 гг.», которая вышла вторым изданием в 2006 году. Участвовал в ряде международных проектов по истории банковских и экономических отношений, с 2005 года был научным руководителем проекта «Кредит и банки в России до начала XX в.: Санкт-Петербург и Москва». Соавтор и редактор капитального труда «Власть и реформы. От самодержавной к советской России» (СПб., 1996), основанного на солидной документальной базе.

При его участии был издан первый том воспоминаний С. Ю. Витте (1960), велось издание многотомной публикации «Академическое дело 1928—1933. Материалы и документы», а также опубликован «Дневник» министра народного просвещения И. И. Толстого (1998). Соруководитель международного проекта по выпуску академического издания мемуаров С. Ю. Витте (вышло из печати в 2003 году) — в рамках этого проекта рукописная и стенографическая части воспоминаний публикуются отдельно, независимо от повторения некоторых сюжетов. Исследователь в результате получает возможность сравнения различных вариантов изложения мемуаристом одних и тех же событий.

Среди учеников Б. В. Ананьича известные российские историки: В. В. Лапин, С. К. Лебедев, П. В. Лизунов, А. В. Лихоманов, В. В. Морозан, А. В. Ремнёв, Ю. В. Тот, М. Ф. Флоринский, М. М. Шумилов и др., профессора и преподаватели российских, американских, японских, корейских университетов, учебных заведений других стран, коллеги по Санкт-Петербургскому институту истории РАН.

Основные работы

• Россия и международный капитал (1897—1914): очерки истории финансовых отношений. Л., 1970;
• Российское самодержавие и вывоз капиталов. 1895—1914. (По материалам Учетно-ссудного банка Персии). Л., 1975;
• Кризис самодержавия в России (1895—1917). Л., 1984 (соавтор);
• Банкирские дома в России (1860—1914): очерки истории частного предпринимательства. Л., 1991. (2-е изд. — М., 2006);
• С. Ю. Витте и его время. СПб., 1999 (в соавт. с Р. Ш. Ганелиным);
• Петербург. История банков. СПб., 2001 (совм. с С. Г. Беляевым, З. В. Дмитриевой, С. К. Лебедевым, П. В. Лизуновым и В. В. Морозаном);
• Кредит и банки в России до начала XX в.: Санкт-Петербург и Москва. СПб., 2005 (совм. с М. И. Арефьевой, С. Г. Беляевым, А. В. Бугровым, М. М. Дадыкиной, О. В. Драган, З. В. Дмитриевой, С. К. Лебедевым, П. В. Лизуновым, В. В. Морозаном, Ю. А. Петровым, С. А. Саломатиной);
• И. И. Толстой и петербургское общество накануне революции. СПб., 2007.

Литература

• Ананьич Борис Васильевич. Каким мы его помним / Сост. и отв. ред. Н. И. Ананьич. СПб.: Лики России, 2016. 248 с., илл.
• Алексеева С. И., Лизунов П. В. Борис Васильевич Ананьич. Слово об Учителе // Экономическая история. 2015. № 4. С. 92-98. [www.isi.mrsu.ru/journals/economic_history/files/econ_hist_2015_4.pdf]
• Ананьич Борис Васильевич // Профессора Санкт-Петербургского государственного университета. Биобиблиографический словарь. СПб.: СПбГУ, 2004. С. 20-21

Ссылки

• [www.ras.ru/win/db/show_per.asp?P=.id-2188.ln-ru Профиль Бориса Васильевича Ананьича] на официальном сайте РАН
• [spbiiran.nw.ru/wp-content/uploads/2006/06/ananich3.pdf Страница] на сайте СПбИИ РАН
• [history.spbu.ru/men-sotrudniki/details/6/113.html Страница] на сайте Института истории СПбГУ
• [old.eu.spb.ru/history/staff/h33.htm Биография] на сайте Европейского университета
• [isaran.ru/?q=ru/person&guid=C8509E95-8699-39D7-A098-2B1F08CC64DD Историческая справка] на сайте Архива РАН
• Ведерников В. В. [istorex.ru/page/vedernikov_vv_pamyati_svetlogo_cheloveka Памяти светлого человека]

Отрывок, характеризующий Ананьич, Борис Васильевич

– А вот что, братцы. Я знаю, трудно вам, да что же делать! Потерпите; недолго осталось. Выпроводим гостей, отдохнем тогда. За службу вашу вас царь не забудет. Вам трудно, да все же вы дома; а они – видите, до чего они дошли, – сказал он, указывая на пленных. – Хуже нищих последних. Пока они были сильны, мы себя не жалели, а теперь их и пожалеть можно. Тоже и они люди. Так, ребята?
Он смотрел вокруг себя, и в упорных, почтительно недоумевающих, устремленных на него взглядах он читал сочувствие своим словам: лицо его становилось все светлее и светлее от старческой кроткой улыбки, звездами морщившейся в углах губ и глаз. Он помолчал и как бы в недоумении опустил голову.
– А и то сказать, кто же их к нам звал? Поделом им, м… и… в г…. – вдруг сказал он, подняв голову. И, взмахнув нагайкой, он галопом, в первый раз во всю кампанию, поехал прочь от радостно хохотавших и ревевших ура, расстроивавших ряды солдат.
Слова, сказанные Кутузовым, едва ли были поняты войсками. Никто не сумел бы передать содержания сначала торжественной и под конец простодушно стариковской речи фельдмаршала; но сердечный смысл этой речи не только был понят, но то самое, то самое чувство величественного торжества в соединении с жалостью к врагам и сознанием своей правоты, выраженное этим, именно этим стариковским, добродушным ругательством, – это самое (чувство лежало в душе каждого солдата и выразилось радостным, долго не умолкавшим криком. Когда после этого один из генералов с вопросом о том, не прикажет ли главнокомандующий приехать коляске, обратился к нему, Кутузов, отвечая, неожиданно всхлипнул, видимо находясь в сильном волнении.


8 го ноября последний день Красненских сражений; уже смерклось, когда войска пришли на место ночлега. Весь день был тихий, морозный, с падающим легким, редким снегом; к вечеру стало выясняться. Сквозь снежинки виднелось черно лиловое звездное небо, и мороз стал усиливаться.
Мушкатерский полк, вышедший из Тарутина в числе трех тысяч, теперь, в числе девятисот человек, пришел одним из первых на назначенное место ночлега, в деревне на большой дороге. Квартиргеры, встретившие полк, объявили, что все избы заняты больными и мертвыми французами, кавалеристами и штабами. Была только одна изба для полкового командира.
Полковой командир подъехал к своей избе. Полк прошел деревню и у крайних изб на дороге поставил ружья в козлы.
Как огромное, многочленное животное, полк принялся за работу устройства своего логовища и пищи. Одна часть солдат разбрелась, по колено в снегу, в березовый лес, бывший вправо от деревни, и тотчас же послышались в лесу стук топоров, тесаков, треск ломающихся сучьев и веселые голоса; другая часть возилась около центра полковых повозок и лошадей, поставленных в кучку, доставая котлы, сухари и задавая корм лошадям; третья часть рассыпалась в деревне, устраивая помещения штабным, выбирая мертвые тела французов, лежавшие по избам, и растаскивая доски, сухие дрова и солому с крыш для костров и плетни для защиты.
Человек пятнадцать солдат за избами, с края деревни, с веселым криком раскачивали высокий плетень сарая, с которого снята уже была крыша.
– Ну, ну, разом, налегни! – кричали голоса, и в темноте ночи раскачивалось с морозным треском огромное, запорошенное снегом полотно плетня. Чаще и чаще трещали нижние колья, и, наконец, плетень завалился вместе с солдатами, напиравшими на него. Послышался громкий грубо радостный крик и хохот.
– Берись по двое! рочаг подавай сюда! вот так то. Куда лезешь то?
– Ну, разом… Да стой, ребята!.. С накрика!
Все замолкли, и негромкий, бархатно приятный голос запел песню. В конце третьей строфы, враз с окончанием последнего звука, двадцать голосов дружно вскрикнули: «Уууу! Идет! Разом! Навались, детки!..» Но, несмотря на дружные усилия, плетень мало тронулся, и в установившемся молчании слышалось тяжелое пыхтенье.
– Эй вы, шестой роты! Черти, дьяволы! Подсоби… тоже мы пригодимся.
Шестой роты человек двадцать, шедшие в деревню, присоединились к тащившим; и плетень, саженей в пять длины и в сажень ширины, изогнувшись, надавя и режа плечи пыхтевших солдат, двинулся вперед по улице деревни.
– Иди, что ли… Падай, эка… Чего стал? То то… Веселые, безобразные ругательства не замолкали.
– Вы чего? – вдруг послышался начальственный голос солдата, набежавшего на несущих.
– Господа тут; в избе сам анарал, а вы, черти, дьяволы, матершинники. Я вас! – крикнул фельдфебель и с размаху ударил в спину первого подвернувшегося солдата. – Разве тихо нельзя?
Солдаты замолкли. Солдат, которого ударил фельдфебель, стал, покряхтывая, обтирать лицо, которое он в кровь разодрал, наткнувшись на плетень.
– Вишь, черт, дерется как! Аж всю морду раскровянил, – сказал он робким шепотом, когда отошел фельдфебель.
– Али не любишь? – сказал смеющийся голос; и, умеряя звуки голосов, солдаты пошли дальше. Выбравшись за деревню, они опять заговорили так же громко, пересыпая разговор теми же бесцельными ругательствами.
В избе, мимо которой проходили солдаты, собралось высшее начальство, и за чаем шел оживленный разговор о прошедшем дне и предполагаемых маневрах будущего. Предполагалось сделать фланговый марш влево, отрезать вице короля и захватить его.
Когда солдаты притащили плетень, уже с разных сторон разгорались костры кухонь. Трещали дрова, таял снег, и черные тени солдат туда и сюда сновали по всему занятому, притоптанному в снегу, пространству.
Топоры, тесаки работали со всех сторон. Все делалось без всякого приказания. Тащились дрова про запас ночи, пригораживались шалашики начальству, варились котелки, справлялись ружья и амуниция.
Притащенный плетень осьмою ротой поставлен полукругом со стороны севера, подперт сошками, и перед ним разложен костер. Пробили зарю, сделали расчет, поужинали и разместились на ночь у костров – кто чиня обувь, кто куря трубку, кто, донага раздетый, выпаривая вшей.


Казалось бы, что в тех, почти невообразимо тяжелых условиях существования, в которых находились в то время русские солдаты, – без теплых сапог, без полушубков, без крыши над головой, в снегу при 18° мороза, без полного даже количества провианта, не всегда поспевавшего за армией, – казалось, солдаты должны бы были представлять самое печальное и унылое зрелище.
Напротив, никогда, в самых лучших материальных условиях, войско не представляло более веселого, оживленного зрелища. Это происходило оттого, что каждый день выбрасывалось из войска все то, что начинало унывать или слабеть. Все, что было физически и нравственно слабого, давно уже осталось назади: оставался один цвет войска – по силе духа и тела.
К осьмой роте, пригородившей плетень, собралось больше всего народа. Два фельдфебеля присели к ним, и костер их пылал ярче других. Они требовали за право сиденья под плетнем приношения дров.
– Эй, Макеев, что ж ты …. запропал или тебя волки съели? Неси дров то, – кричал один краснорожий рыжий солдат, щурившийся и мигавший от дыма, но не отодвигавшийся от огня. – Поди хоть ты, ворона, неси дров, – обратился этот солдат к другому. Рыжий был не унтер офицер и не ефрейтор, но был здоровый солдат, и потому повелевал теми, которые были слабее его. Худенький, маленький, с вострым носиком солдат, которого назвали вороной, покорно встал и пошел было исполнять приказание, но в это время в свет костра вступила уже тонкая красивая фигура молодого солдата, несшего беремя дров.
– Давай сюда. Во важно то!
Дрова наломали, надавили, поддули ртами и полами шинелей, и пламя зашипело и затрещало. Солдаты, придвинувшись, закурили трубки. Молодой, красивый солдат, который притащил дрова, подперся руками в бока и стал быстро и ловко топотать озябшими ногами на месте.