Рацер, Борис Михайлович

Борис Рацер
Имя при рождении:	Борис Михайлович Рацер
Дата рождения:	23 февраля 1930(1930-02-23)
Место рождения:	Тифлис (ЗСФСР, СССР)
Дата смерти:	30 сентября 2012(2012-09-30) (82 года)
Место смерти:	Мюнхен (Германия)
Профессия:	драматург, писатель
Гражданство:	СССР СССР→Россия Россия
Годы активности:	1957—2012
IMDb:	ID 0711872

Борис Михайлович Рацер (23 февраля 1930 — 30 сентября 2012) — советский и российский писатель, драматург, сатирик и поэт. В дуэте с Владимиром Константиновым был одним из самых плодовитых советских драматургов.

Биография

Борис Рацер родился 23 февраля 1930 года в Тифлисе (в то время Закавказская Социалистическая Федеративная Советская Республика). В 1953 году закончил Ленинградский горный институт, работал инженером в НИИ «Гипроцемент».

С 1957 года начал печататься. Работал театральным автором и сценаристом со многими известными режиссёрами (Г. Товстоноговым, Н. Акимовым, И. Владимировым, Я. Фридом) и композиторами (В. Соловьёвым-Седым, А. Эшпаем, А. Петровым, В. Шаинским, Г. Канчели, А. Журбиным). С 1957 года до конца 1990-х годов писал в соавторстве с Владимиром Константиновым. Наиболее известны пьесы «Ханума» (переложение пьесы А. Цагарели), «После двенадцати», «Инкогнито», «Левша», «Дульсинея Тобосская», «Ход конём», «Любовь без прописки», «Невеста из Парижа», «Гусар из КГБ», «Виновник торжества», «Стихийное бедствие». Написал около 60 пьес и 15 сборников сатирических стихов и фельетонов. В доперестроечное время драматургия Рацера и Константинова часто попадала под огонь критики, осуждавшей её "идейно-художественный уровень", однако даже многие проходные их пьесы пользовались большой популярностью у театров и публики, не говоря уже о "Хануме", легшей в основу знаменитого спектакля БДТ. После кончины Константинова написал мюзиклы «Еврейское счастье», «Шалом, Америка!», «Блуждающие звёзды», комедии «Старые русские» и «Русский медведь, или Танго в сентябре». Автор текстов песен к фильмам «Звезда экрана» (1974), «Лев Гурыч Синичкин» (1974), «Дульсинея Тобосская» (1980), «Блондинка за углом» (1984).

Был членом Союза писателей России и Союза театральных деятелей России. Последние годы жил в Германии с женой Татьяной Катковской.

Умер 30 сентября 2012 года в Мюнхене (Германия). Похоронен там же на кладбище Перлахер Форст.

Творчество

Библиография

Пьесы

• «Сказка о любви» (Примерно 1962 год. Запрещенная ВУАПом пьеса. Была поставлена с разрешения Фурцевой в Одесском русском драматическом театре, быстро снята с репертуара властями.)
• «Левша»
• «Дульсинея Тобосская»
• «Любовь без прописки»
• «Невеста из Парижа»
• «Гусар из КГБ»
• «Виновник торжества»
• «Стихийное бедствие»
• «Еврейское счастье»
• «Шалом, Америка!»
• «Пол-Нью-Йорка мне теперь родня»
• «Блуждающие звёзды»
• «Испанская баллада»
• «Старые русские»
• «Русский медведь, или Танго в сентябре»
• "Проходной балл"
• "Дачный роман"
• "Ход конём"
• "Развод перед свадьбой"

Книги

• «Господа эмигранты»
• «Афоноризмы»
• «Рядышком со знаменитостями»

Киносценарии

1. 1974 — Звезда экрана
2. 1978 — Ханума
3. 1982 — Продавец птиц
4. 1985 — Марица
5. 1992 — Быть влюблённым
6. 1992 — Невеста из Парижа
7. 1992 — Тартюф

Ссылки

• [www.ria.ru/spravka/20121003/765383275.html Биография Бориса Рацера]
• [eholit.ru/show/codryzestvo/razer/ Борис Рацер — писатель]
• Борис Рацер — Boris Ratser (англ.) на сайте Internet Movie Database
• Борис Рацер. [www.ironicpoetry.ru/autors/ratser-boris/ Иронические стихотворения.]
• [www.rg-rb.de/index.php?option=com_rg&task=item&id=7948 Неоконченное интервью]

Отрывок, характеризующий Рацер, Борис Михайлович

Прежний, введенный при выходе из Москвы, порядок, чтобы пленные офицеры шли отдельно от солдат, уже давно был уничтожен; все те, которые могли идти, шли вместе, и Пьер с третьего перехода уже соединился опять с Каратаевым и лиловой кривоногой собакой, которая избрала себе хозяином Каратаева.
С Каратаевым, на третий день выхода из Москвы, сделалась та лихорадка, от которой он лежал в московском гошпитале, и по мере того как Каратаев ослабевал, Пьер отдалялся от него. Пьер не знал отчего, но, с тех пор как Каратаев стал слабеть, Пьер должен был делать усилие над собой, чтобы подойти к нему. И подходя к нему и слушая те тихие стоны, с которыми Каратаев обыкновенно на привалах ложился, и чувствуя усилившийся теперь запах, который издавал от себя Каратаев, Пьер отходил от него подальше и не думал о нем.
В плену, в балагане, Пьер узнал не умом, а всем существом своим, жизнью, что человек сотворен для счастья, что счастье в нем самом, в удовлетворении естественных человеческих потребностей, и что все несчастье происходит не от недостатка, а от излишка; но теперь, в эти последние три недели похода, он узнал еще новую, утешительную истину – он узнал, что на свете нет ничего страшного. Он узнал, что так как нет положения, в котором бы человек был счастлив и вполне свободен, так и нет положения, в котором бы он был бы несчастлив и несвободен. Он узнал, что есть граница страданий и граница свободы и что эта граница очень близка; что тот человек, который страдал оттого, что в розовой постели его завернулся один листок, точно так же страдал, как страдал он теперь, засыпая на голой, сырой земле, остужая одну сторону и пригревая другую; что, когда он, бывало, надевал свои бальные узкие башмаки, он точно так же страдал, как теперь, когда он шел уже босой совсем (обувь его давно растрепалась), ногами, покрытыми болячками. Он узнал, что, когда он, как ему казалось, по собственной своей воле женился на своей жене, он был не более свободен, чем теперь, когда его запирали на ночь в конюшню. Из всего того, что потом и он называл страданием, но которое он тогда почти не чувствовал, главное были босые, стертые, заструпелые ноги. (Лошадиное мясо было вкусно и питательно, селитренный букет пороха, употребляемого вместо соли, был даже приятен, холода большого не было, и днем на ходу всегда бывало жарко, а ночью были костры; вши, евшие тело, приятно согревали.) Одно было тяжело в первое время – это ноги.
Во второй день перехода, осмотрев у костра свои болячки, Пьер думал невозможным ступить на них; но когда все поднялись, он пошел, прихрамывая, и потом, когда разогрелся, пошел без боли, хотя к вечеру страшнее еще было смотреть на ноги. Но он не смотрел на них и думал о другом.
Теперь только Пьер понял всю силу жизненности человека и спасительную силу перемещения внимания, вложенную в человека, подобную тому спасительному клапану в паровиках, который выпускает лишний пар, как только плотность его превышает известную норму.
Он не видал и не слыхал, как пристреливали отсталых пленных, хотя более сотни из них уже погибли таким образом. Он не думал о Каратаеве, который слабел с каждым днем и, очевидно, скоро должен был подвергнуться той же участи. Еще менее Пьер думал о себе. Чем труднее становилось его положение, чем страшнее была будущность, тем независимее от того положения, в котором он находился, приходили ему радостные и успокоительные мысли, воспоминания и представления.


22 го числа, в полдень, Пьер шел в гору по грязной, скользкой дороге, глядя на свои ноги и на неровности пути. Изредка он взглядывал на знакомую толпу, окружающую его, и опять на свои ноги. И то и другое было одинаково свое и знакомое ему. Лиловый кривоногий Серый весело бежал стороной дороги, изредка, в доказательство своей ловкости и довольства, поджимая заднюю лапу и прыгая на трех и потом опять на всех четырех бросаясь с лаем на вороньев, которые сидели на падали. Серый был веселее и глаже, чем в Москве. Со всех сторон лежало мясо различных животных – от человеческого до лошадиного, в различных степенях разложения; и волков не подпускали шедшие люди, так что Серый мог наедаться сколько угодно.
Дождик шел с утра, и казалось, что вот вот он пройдет и на небе расчистит, как вслед за непродолжительной остановкой припускал дождик еще сильнее. Напитанная дождем дорога уже не принимала в себя воды, и ручьи текли по колеям.
Пьер шел, оглядываясь по сторонам, считая шаги по три, и загибал на пальцах. Обращаясь к дождю, он внутренне приговаривал: ну ка, ну ка, еще, еще наддай.
Ему казалось, что он ни о чем не думает; но далеко и глубоко где то что то важное и утешительное думала его душа. Это что то было тончайшее духовное извлечение из вчерашнего его разговора с Каратаевым.
Вчера, на ночном привале, озябнув у потухшего огня, Пьер встал и перешел к ближайшему, лучше горящему костру. У костра, к которому он подошел, сидел Платон, укрывшись, как ризой, с головой шинелью, и рассказывал солдатам своим спорым, приятным, но слабым, болезненным голосом знакомую Пьеру историю. Было уже за полночь. Это было то время, в которое Каратаев обыкновенно оживал от лихорадочного припадка и бывал особенно оживлен. Подойдя к костру и услыхав слабый, болезненный голос Платона и увидав его ярко освещенное огнем жалкое лицо, Пьера что то неприятно кольнуло в сердце. Он испугался своей жалости к этому человеку и хотел уйти, но другого костра не было, и Пьер, стараясь не глядеть на Платона, подсел к костру.