Всесоюзный совет евангельских христиан-баптистов

Поделись знанием:
(перенаправлено с «ВСЕХБ»)
Перейти к: навигация, поиск

Всесою́зный сове́т ева́нгельских христиа́н-бапти́стов (ВСЕХБ) — централизованная религиозная организация евангельских христиан-баптистов (ЕХБ) на территории Советского Союза. ВСЕХБ был создан в 1944 году вместо союзов евангельских христиан (прохановцев) и баптистов, прекративших существование в результате антирелигиозной кампании 1930-х годов.

Помимо церквей ЕХБ во ВСЕХБ входила часть общин христиан веры евангельской (пятидесятников), а также меннонитов и некоторых близких им направлений. В послевоенном СССР ВСЕХБ являлся единственным легальным объединенем церквей евангельского направления протестантизма.

В 1992 году, после распада СССР на ряд независимых государств, ВСЕХБ был реорганизован в национальные церковные объединения церквей ЕХБ этих государств. В частности, в России его преемником стал Российский союз евангельских христиан-баптистов (РС ЕХБ).

Официальным печатным органом ВСЕХБ был журнал «Братский вестник».





Создание ВСЕХБ

Создан в ходе объединительного совещания руководителей евангельских христиан и баптистов 27 октября 1944 года и первоначально именовался «Всесоюзным советом евангельских христиан и баптистов» (ВСЕХиБ), однако в 1945 году был переименован во «Всесоюзный совет евангельских христиан-баптистов» (ВСЕХБ)[1]).

Создание ВСЕХБ позволило:

- во-первых, легализовать существование евангельских общин после того, как в годы сталинского террора свернули свою деятельность союзы евангельских христиан и баптистов. По мнению историка Татьяны Никольской, «объединительные процессы 1940-х гг. были вызваны прежде всего требованиями религиозной политики, но при этом учитывались и настроения верующих, их стремление к консолидации сил после десятилетия жестоких гонений»[2].

- во-вторых, де-юре и де-факто объединить два близких друг к другу течения — евангельских христиан (прохановцев) и баптистов. «Объединение евангельских христиан и баптистов завершилось без открытых совещаний и публичных обсуждений, в обход демократических принципов, свойственных этим конфессиям даже при обсуждении таких локальных вопросов, как выборы пресвитера, диакона, приём в общину нового члена и т. д. Тем не менее объединение действительно состоялось и выдержало испытание временем. Этому способствовала близость вероучений евангельских христиан и баптистов. Но самым важным была моральная готовность к объединению — как церковных лидеров, преодолевших личные разногласия (в том числе в результате смены поколений), так и рядовых верующих», — считает Никольская[3].

24 августа 1945 года к ВСЕХБ примкнула часть христиан веры евангельской-пятидесятников, которые на условиях легализации своих общин, отказались от некоторых элементов своей церковной практики: от глоссолалий во время богослужения и от омовения ног[4].

Также в 1946—1947 годах во ВСЕХБ влились 25 церквей и групп свободных христиан — дарбистов и около 70 церквей Союза церквей Христовых, близких по вероучению к ЕХБ. В этот же период влились евангельские христиане — трезвенники, близкие к пятидесятникам и пятидесятники-единственники (евангельские христиане в духе апостолов), согласившиеся ради единства впредь крестить по тринитарной формуле «Во имя Отца и Сына и Святого Духа»[5]. Были попытки присоединить ко ВСЕХБ и Закарпатскую Реформатскую Церковь, но они встретили сопротивление из-за значительных догматических отличий (в первую очередь, по вопросам детокрещения). В 1963 году к объединению примкнули братские меннониты.

Из-за существенных расхождений с евангельскими христианами и баптистами в вероучении и церковной практике многие пятидесятнические общины проигнорировали ВСЕХБ, другие, войдя во ВСЕХБ, покинули его позже, уходя в подполье или регистрируясь на автономных началах. Создать своё легальное объединение пятидесятникам разрешили только при перестройке, и в 1990 году они окончательно отделились от ВСЕХБ, образовав Союз христиан веры евангельской РСФСР .

Предпосылки разделения ЕХБ

Структурные

Ряд современных конфессиональных историков ЕХБ (С. Н. Савинский, С. В. Санников и др.) считают, что при создании самой структуры ВСЕХБ были приняты решения, повлекшие для евангельских христиан-баптистов тяжёлые последствия. Речь идет об отказе в демократической форме правления, свойственной и для евангельских христиан, и для баптистов.

  • Де-факто и де-юре ВСЕХБ обрел статус руководящего, а не исполнительного органа. Ранее (в 1910—1920-е годы) и у евангельских христиан и у баптистов центральные органы (аналогичные ВСЕХБ) были исполнительными в периоды между съездами делегатов поместных общин. Именно съезды имели полномочия на решение самых принципиальных вопросов. Между тем в Положении (Уставе) ВСЕХБ, выработанном на совещании 1944 года, проведение съездов вовсе не предусматривалось[6].
  • Одним из механизмов руководства ВСЕХБ стала система старших пресвитеров в регионах. Причём в условиях послевоенного времени правление старших пресвитеров все более и более приобретало форму административного стиля руководства. В ряде случаев старшие пресвитеры становились, по выражению А. В. Карева, «страшными». Нередко старшие пресвитеры самовольно вмешивались во внутреннюю жизнь поместных церквей, что у евангельских христиан-баптистов недопустимо: они поставляли пресвитеров в общинах и даже принимали решения об отлучениях. На местах все больше вызревало недовольство таким жестким администрированием[5]. "Многих верующих стало раздражать поведение отдельных пресвитеров, забывших своё назначение: их властолюбие, дух «диотрефства», начальнический тон и администрирование не вмещались верующими, вызывали ответную реакцию, — считает историк Сергей Санников. — Обращение к старшим пресвитерам и разбор дел на месте не исправляли, а порой лишь усугубляли положение: жалобщиков наказывали, а уронившие себя в глазах членов общины, но угодные властям пресвитеры ещё крепче держались за «начальническое место»[6]. Ошибки старших пресвитеров привели к разделениям церквей в Восточной Сибири, на Дальнем Востоке, в Центральной России, в Средней Азии (Ташкенте, Чимкенте), на Украине и в Крыму[7].
  • Нарастающие проблемы усугубил также тот факт, что значительная часть общин ЕХБ так и не сумела получить официальную регистрацию, либо же она была аннулирована в ходе Хрущевской антирелигиозной кампании, на что ВСЕХБ не прореагировал своевременно. В результате общины оказались в гораздо более невыгодном положении в сравнении с регистрированными.

Новое Положение о ВСЕХБ

В конце 1950-х годов в стране развернулась Хрущёвская антирелигиозная кампания, предполагавшая полное искоренение религиозной жизни в стране. Желая сохранить легальность существования евангельских церквей в СССР, руководство ВСЕХБ было вынуждено лавировать между интересами верующих и жесткой антирелигиозной политикой государства. Нередко в поисках компромисса руководители ВСЕХБ шли на очень серьёзные уступки государству.

В декабре 1959 года на Пленуме ВСЕХБ «в обстановке давления со стороны внешних» были приняты два документа: «Положение о Союзе евангельских христиан-баптистов в СССР» и «Инструктивное письмо старшим пресвитерам ВСЕХБ»[9]. В них рекомендовалось ограничить допуск к крещению молодёжи до 30 лет, не приводить на богослужения детей, «изжить» выступления приезжих проповедников, домашние собрания, поездки в другие общины, помощь нуждающимся и даже декламацию стихов. От пресвитеров требовалось «сдерживать нездоровые миссионерские проявления» (то есть фактически не разрешать членам церквей проповедовать неверующим) и «строго соблюдать законодательство о культах» (то есть заниматься скорей юридическими, чем духовными вопросами)[10].

Инициативное движение

Принятие «Положения» и «Инструктивного письма» спровоцировало давно вызревавший конфликт в среде ЕХБ и породило такое явление как Инициативное движение. Группа пресвитеров (П. А. Якименков, А. Ф. Прокофьев, Г. К. Крючков и др.) восприняла эти документы, как противоречащие баптистскому вероучению. В результате из них была сформирована Инициативная группа по организации съезда представителей поместных церквей и обсуждения действий ВСЕХБ широким кругом верующих. 23 августа 1961 года группа направила своё Первое послание руководству ВСЕХБ и церквям ЕХБ (см. иллюстрацию).

«Шторм, начавшийся в августе 1961 года, превзошел все прежние волнения», — констатировал генеральный секретарь ВСЕХБ Александр Карев на Пленуме ВСЕХБ в ноябре 1961 года.

Инициативная группа продолжала рассылать послания. В 1962 году она была реорганизована в Оргкомитет по подготовке съезда. На фоне непрекращающихся гонений верующих в ходе Хрущевской антирелигиозной кампании, это движение нашло массовую поддержку на местах и приобрело широкий размах. В том же году на расширенном заседании Оргкомитета было принято решение об отлучении руководства ВСЕХБ и ряда старших пресвитеров в регионах (всего 27 человек)[12].

К этому времени большинство из инициаторов движения (П. А. Якименков, А. Ф. Прокофьев, Б. М. Здоровец) оказалось местах лишения свободы и постепенно руководство «инициативниками» сконцентрировалось в руках Г. К. Крючкова и Г. П. Винса. При них был взят курс на самое решительное размежевание с ВСЕХБ и создание ему альтернативы.

В 1963 году с разрешения властей (видимо, встревоженных размахом протестного движения) в Москве прошёл съезд ВСЕХБ (впредь такие съезды проходили регулярно — раз в три-четыре года). На нём, в частности, были отменены «Положение о ВСЕХБ» и «Инструктивное письмо», послужившие поводом для создания Инициативной группы. То, чего она добивалось, свершилось. Однако Оргкомитет воспринял съезд враждебно (см. иллюстрацию).

Позднее один из представителей ВСЕХБ А. И. Мицкевич писал в открытом письме Г. П. Винсу:

«В Москве в 1963 году состоялся Всесоюзный Съезд ЕХБ. Вы распространили слух о том, что вы не были приглашены на этот Съезд. Но так ли это было? Примерно за месяц до Всесоюзного Съезда 1963 года, на собеседовании в канцелярии ВСЕХБ, мною от имени ВСЕХБ было предложено брату Константину Павловичу Крючкову передать его сыну Геннадию Константиновичу наше приглашение прийти до созываемого совещания для совместной беседы. Вы пришли, но когда? В разгар работы съезда. О, если бы вы несли с собой подобно Христу, слова мира и любви, — Вы были бы приняты с широким объятиями. Но вы принесли с собой заявление совещанию, наполненное ядом вражды и разделения. Вместо приветственных слов — „Мир вам“ — Вы написали: „В совет их да не внидет душа моя“. „Настоящее совещание служителей ВСЕХБ и его работников Оргкомитет рассматривает как новый заговор против Церкви Иисуса Христа“. Как же вы после этого бросайте обвинение, что вы не были допущены на съезд? Вы назвали съезд, утвердивший благословенные решения „лжесъездом“. Бесстрашно открылись уста ваши изливать проклятия на священнослужителей, приехавший со всех сторон нашей необъятной Родины, всю свою жизнь посвятивших Христу и Церкви, и в числе которых было немало перенёсших большие испытания».[14]

В 1966 году руководители ВСЕХБ официально признали ошибкой и покаялись в принятии «Положения о ВСЕХБ» и «Инструктивного письма». Так, в распространённом от имени ВСЕХБ «Обращении ко всем братьям и сестрам, вышедшим из общин Союза евангельских христиан-баптистов» говорилось:

«Приняв на съезде 1963 г. новый Устав, мы тем самым всему нашему братству показали, что мы умеем сознавать свои ошибки и недостатки, и всегда готовы к исправлению их. В этом и заключается истинное покаяние.


Возлюбленные дети Божии! В глубоком смирении мы склоняемся перед Тем, Кто один имеет власть прощать на земле грехи (Матф. 9:6), и перед милосердным Господом мы исповедуем наши ошибки, недостатки и согрешения, „ибо все мы много согрешаем“ (Иак. 3:2). Мы стремимся не только осознавать свои ошибки и недостатки, но и исправлять их, то есть приносить достойный плод покаяния».[15]

Однако и этот шаг не привел к примирению.

Разделение ЕХБ

Несмотря на пересмотр ВСЕХБ ряда своих решений, проходившие на протяжении 1960-х годов переговоры с членами Инициативной группы (Оргкомитета) результатов не дали. Оргкомитет был настроен на размежевание с ВСЕХБ и создал ему свою альтернативу — Совет церквей евангельских христиан-баптистов (СЦ ЕХБ), в который вошли общины, не согласные с позицией ВСЕХБ. Нередко случалось, что община оставалась во ВСЕХБ, но группа верующих из неё выходила и вливалась в общину СЦ ЕХБ.

Один из инициаторов движения, Борис Здоровец (севший в 1962 году и проведший в лагерях с небольшим перерывом 14 лет), прямо обвинял в расколе Геннадия Крючкова. Здоровец указывал, что первоначальной целью движения было не разделение. Напротив, инициативная группа намеревалась «объединить искусственно разделённый народ Божий на регистрированных и не регистрированных»[16].)

«Стать в проломе…»(Иез.22 гл.) — это по большому счету, пророчество о Христе. Мы, последователи Христа, лишь «восполняем недостаток в плоти своей скорбей Христовых за тело Его, которое есть Церковь». Христос впереди, а те, кто Христов — за Ним рядом с Ним. Вражескую атаку на град Божий на земле — церковь, первыми встречают те, у кого достало сил и мужества стать в проломе со Христом. Это первенцы, герои веры, пусть лучшая часть народа Божия. Но никогда не вся Церковь.

Как израильские первенцы не могли быть всем народом Израильским; как защитники города бросившиеся в пролом и закрывшие его своими телами не могут быть всеми жителями города, подобно и кто в 1961 году возвысил голос за правду, и кто позже присоединился, то сколько бы их ни было — они не могут и не имеют права считать себя всей Церковью. Они глаз, рука, нога или что там ещё, но НЕ вся «единственная верная Церковь». Это непреложная Истина.

Призыв «выйдите из среды их и отделитесь», воспринимаемый буквально, в корне меняет выше представленную картину духовной брани. Если в первом представлении ставшие в проломе защищают прочих жителей города — слабых и трусливых, детей и взрослых, воров и честных граждан города — то буквальное исполнение повеления «выйдите из среды их и отделитесь» объявляет всех жителей и сам город-церковь — Вавилоном. Но тогда ставшие в проломе, получается, сражались, страдали и умирали… за Вавилон!?"

Борис Здоровец («Каким судом судите?»[16])

Инициативное движение имело очень большое значение для спада Хрущевской антирелигиозной кампании. Оно существенно облегчило положение верующих в СССР, приняв на себя значительную часть преследований со стороны государства. Репрессии против «инициативников» длились до самого распада СССР, в то время как неприсоединившимся в Инициативному движению общинам государство делало послабления (регистрация общин, рассмотрение справедливых жалоб верующих) в обмен на их дальнейшую лояльность. Однако Инициативное движение привело к разделению ЕХБ, которое не удалось преодолеть до сих пор.

«Неизвестно, смогли бы члены Инициативной группы увлечь за собой тысячи людей, если бы не один сильный аргумент — они действительно первыми заговорили о внутрицерковных проблемах и попытались найти пути к их решению. Недальновидность советских политиков, ошибки и нерешительность ВСЕХБ способствовали успеху и долговечности движения инициативников. События последующих лет побудили правительственные структуры искать компромисс», — считает Т. К. Никольская[17].

Численность ЕХБ

Баптистский историк, архиварирус РС ЕХБ Алексей Синичкин обратил внимание на существенные расхождения численности ЕХБ в СССР в различных источниках[18].

До разделения руководители ВСЕХБ в официальных источниках неоднократно заявляли о том, что количество общин ЕХБ в СССР составляет 5400-5450, а количество членов общин — 512—530 тысяч человек, и с учётом «членов семей верующих и других близких к нашему братству людей» в «зону влияния» попадало порядка 3 миллионов человек[19][20][21]. В то же время не «для заграницы», а для отчётности Совету по делам религиозных культов при Совете Министров СССР подавались другие данные: на 1 января 1959 года число зарегистрованных общин составило 2093 (с 202 тысячами членов) и приблизительные данные по незарегистрированным церквям — 1000 общин с 10 тысячами членов. Хотя данные по незарегистрированным общинам Синичкин считает «сомнительными», в целом, по его мнению «здесь речь идёт о более или менее реальных цифрах»[18].

Ещё более противоречивы данные о численности сторонников Инициативного движения. В различных документах ВСЕХБ называется численность от 4416 человек в 1962 году до 8903 человек в 1965 году[18]. В то же время Оргкомитет в статье «Авен-Езер» говорил о десятках тысяч своих сторонников в 1964 году[22]. А известный историк Вальтер Заватски, опираясь на выкладки атеистических религиоведов, оценил численность СЦ ЕХБ на пике движения в 155 тысяч человек[23].)

Международная деятельность ВСЕХБ

ВСЕХБ активно принимал активное участие в международном движении борьбы за мир, а также экуменическом движении. С 1963 года ВСЕХБ являлся членом Всемирного совета церквей, его руководители дважды избирались в центральный комитет этой международной организации[24].

В июле 1974 г. в Западном Берлине состоялась встреча Генерального секретаря Всесоюзного Совета Евангельских христиан-баптистов А. М. Бычкова с Региональным секретарем Объединённых Библейских Обществ Сверре Смодалом. В мае 1975 г. С. Смодал и А. М. Бычков встретились с заместителем председателя Совета по делам религий при Совете Министров СССР В. Н. Титовым. В 1979 г. была осуществлена первая поставка 30 000 Библий от Объединённых библейских обществ Всесоюзному совету евангельских христиан-баптистов. Начатое сотрудничество успешно продолжилось: к 1985 году евангельские христиане-баптисты получили от Объединённых библейских обществ 100 000 Библий.

Ликвидация объединения

На 44-м всесоюзном съезде ЕХБ (21 — 24 февраля 1990 года) был принят новый Устав[25], согласно которому изменились структура и название объединения — Союз Евангельских христиан-баптистов[26].

После распада СССР в 1991 году в новых независимых государствах образовались собственные евангельско-баптистские союзы. По итогам заседания расширенного совета Союза ЕХБ 3 — 5 декабря 1991 года, сообщалось: «В связи с образованием суверенных государств на территории нашей страны и появлением самостоятельных Союзов евангельских христиан-баптистов в отдельных республиках участники подтвердили необходимость сохранения единого союза евангельских христиан-баптистов.»[27]

Проходивший в Москве 9 — 14 ноября 1992 года съезд ЕХБ стран бывшего СССР утвердил решение правления и совета Союза ЕХБ о создании Евро-Азиатской Федерации союзов евангельских христиан-баптистов, президентом которой был избран Г. И. Комендант[28].

Руководство

Персоналии

См. также

Напишите отзыв о статье "Всесоюзный совет евангельских христиан-баптистов"

Примечания

  1. [www.mbchurch.ru/brotherly-journal/691-qp-y-s1-1945.html Всесоюзное совещание евангельских христиан и баптистов в Москве с 26 по 29 октября 1944 г.] // «Братский Вестник», № 1, 1945.
  2. Никольская Т. К. «Русский протестантизм и государственная власть в 1905—1991 года». Санкт-Петербург. 2009 год. Издательство Европейского университета. стр. 135
  3. Никольская Т. К. «Русский протестантизм и государственная власть в 1905—1991 года». Санкт-Петербург. 2009 год. Издательство Европейского университета. стр. 139
  4. [www.mbchurch.ru/brotherly-journal/693-qp-y-s3-1945.html Еще один шаг в деле единства] «Братский Вестник», № 3, 1945
  5. 1 2 История ЕХБ в СССР, Москва, Издательство ВСЕХБ, 1989 год, глава 7
  6. 1 2 Санников С. В., История баптизма, Одесская богословская семинария ЕХБ «Богомыслие» 1996 год, глава 20
  7. Там же
  8. ГАПК ф. Р-1578 оп.1 д.32 л.50
  9. История евангельских христиан-баптистов в СССР, Москва, Издательство ВСЕХБ, 1989 год. стр. 240
  10. Савинский С. Н. История евангельских христиан-баптистов Украины, России, Белоруссии. СПб., 2001 Т.2. стр. 322—372
  11. Оригинал письма хранится в архиве РС ЕХБ
  12. [anabaptist.ru/obmen/hystory/ist1/files/texts/8/0093l.html#8 Синичкин А. В. История ЕХБ в СССР с 1959 года по 1966 год]
  13. Хранится в архиве РС ЕХБ
  14. Письмо А. И. Мицкевича Г. П. Винсу, 1965 год, архив РС ЕХБ
  15. «Обращение ко всем братьям и сестрам, вышедшим из общин Союза евангельских христиан-баптистов» 15 июля 1966 года. Архив РС ЕХБ
  16. 1 2 [krotov.info/history/20/1960/zdorovez.htm Здоровец Борис Каким судом судите?]
  17. Никольская Т. К. «Русский протестантизм и государственная власть в 1905—1991 года». — СПб.:Издательство Европейского университета, 2009. — С. 215
  18. 1 2 3 [www.rusbaptist.stunda.org/dop/statist.htm Синичкин А. О динамике роста братства ЕХБ с 1945 по 1965 год]
  19. «Братский Вестник» 2, 1954, стр. 61-62
  20. «Братский Вестник» 3-4 , 1954 стр. 91
  21. «Братский Вестник» 1, 1958 год
  22. «Вестник Спасения» № 3 (7) 1964 год
  23. Вальтер Заватски «Евангелическое движение в СССР после Второй мировой войны». Москва. 1995 ISBN 0-8361-1238-5-RUS
  24. [www.blagovestnik.org/books/00399.pdf П. В. Канатуш Экуменическое движение и неизменяемые Божьи абсолюты, 2005]
  25. Устав Союза евангельских христиан-баптистов. // «Братский Вестник». 1990, № 3, стр. 82—94.
  26. «Братский Вестник». 1990, № 2, стр. 81.
  27. Обращение участников расширенного совета Союза евангельских христиан-баптистов ко всем церквам союза. // «Братский Вестник». 1992, № 1, стр. 63.
  28. «Братский Вестник». 1993, № 1, стр. 78.

Литература

  • История евангельских христиан-баптистов в СССР. — М.: Изд-во ВСЕХБ, 1989 г., 624 с.

Отрывок, характеризующий Всесоюзный совет евангельских христиан-баптистов

К девяти часам утра, когда войска уже двинулись через Москву, никто больше не приходил спрашивать распоряжений графа. Все, кто мог ехать, ехали сами собой; те, кто оставались, решали сами с собой, что им надо было делать.
Граф велел подавать лошадей, чтобы ехать в Сокольники, и, нахмуренный, желтый и молчаливый, сложив руки, сидел в своем кабинете.
Каждому администратору в спокойное, не бурное время кажется, что только его усилиями движется всо ему подведомственное народонаселение, и в этом сознании своей необходимости каждый администратор чувствует главную награду за свои труды и усилия. Понятно, что до тех пор, пока историческое море спокойно, правителю администратору, с своей утлой лодочкой упирающемуся шестом в корабль народа и самому двигающемуся, должно казаться, что его усилиями двигается корабль, в который он упирается. Но стоит подняться буре, взволноваться морю и двинуться самому кораблю, и тогда уж заблуждение невозможно. Корабль идет своим громадным, независимым ходом, шест не достает до двинувшегося корабля, и правитель вдруг из положения властителя, источника силы, переходит в ничтожного, бесполезного и слабого человека.
Растопчин чувствовал это, и это то раздражало его. Полицеймейстер, которого остановила толпа, вместе с адъютантом, который пришел доложить, что лошади готовы, вошли к графу. Оба были бледны, и полицеймейстер, передав об исполнении своего поручения, сообщил, что на дворе графа стояла огромная толпа народа, желавшая его видеть.
Растопчин, ни слова не отвечая, встал и быстрыми шагами направился в свою роскошную светлую гостиную, подошел к двери балкона, взялся за ручку, оставил ее и перешел к окну, из которого виднее была вся толпа. Высокий малый стоял в передних рядах и с строгим лицом, размахивая рукой, говорил что то. Окровавленный кузнец с мрачным видом стоял подле него. Сквозь закрытые окна слышен был гул голосов.
– Готов экипаж? – сказал Растопчин, отходя от окна.
– Готов, ваше сиятельство, – сказал адъютант.
Растопчин опять подошел к двери балкона.
– Да чего они хотят? – спросил он у полицеймейстера.
– Ваше сиятельство, они говорят, что собрались идти на французов по вашему приказанью, про измену что то кричали. Но буйная толпа, ваше сиятельство. Я насилу уехал. Ваше сиятельство, осмелюсь предложить…
– Извольте идти, я без вас знаю, что делать, – сердито крикнул Растопчин. Он стоял у двери балкона, глядя на толпу. «Вот что они сделали с Россией! Вот что они сделали со мной!» – думал Растопчин, чувствуя поднимающийся в своей душе неудержимый гнев против кого то того, кому можно было приписать причину всего случившегося. Как это часто бывает с горячими людьми, гнев уже владел им, но он искал еще для него предмета. «La voila la populace, la lie du peuple, – думал он, глядя на толпу, – la plebe qu'ils ont soulevee par leur sottise. Il leur faut une victime, [„Вот он, народец, эти подонки народонаселения, плебеи, которых они подняли своею глупостью! Им нужна жертва“.] – пришло ему в голову, глядя на размахивающего рукой высокого малого. И по тому самому это пришло ему в голову, что ему самому нужна была эта жертва, этот предмет для своего гнева.
– Готов экипаж? – в другой раз спросил он.
– Готов, ваше сиятельство. Что прикажете насчет Верещагина? Он ждет у крыльца, – отвечал адъютант.
– А! – вскрикнул Растопчин, как пораженный каким то неожиданным воспоминанием.
И, быстро отворив дверь, он вышел решительными шагами на балкон. Говор вдруг умолк, шапки и картузы снялись, и все глаза поднялись к вышедшему графу.
– Здравствуйте, ребята! – сказал граф быстро и громко. – Спасибо, что пришли. Я сейчас выйду к вам, но прежде всего нам надо управиться с злодеем. Нам надо наказать злодея, от которого погибла Москва. Подождите меня! – И граф так же быстро вернулся в покои, крепко хлопнув дверью.
По толпе пробежал одобрительный ропот удовольствия. «Он, значит, злодеев управит усех! А ты говоришь француз… он тебе всю дистанцию развяжет!» – говорили люди, как будто упрекая друг друга в своем маловерии.
Через несколько минут из парадных дверей поспешно вышел офицер, приказал что то, и драгуны вытянулись. Толпа от балкона жадно подвинулась к крыльцу. Выйдя гневно быстрыми шагами на крыльцо, Растопчин поспешно оглянулся вокруг себя, как бы отыскивая кого то.
– Где он? – сказал граф, и в ту же минуту, как он сказал это, он увидал из за угла дома выходившего между, двух драгун молодого человека с длинной тонкой шеей, с до половины выбритой и заросшей головой. Молодой человек этот был одет в когда то щегольской, крытый синим сукном, потертый лисий тулупчик и в грязные посконные арестантские шаровары, засунутые в нечищеные, стоптанные тонкие сапоги. На тонких, слабых ногах тяжело висели кандалы, затруднявшие нерешительную походку молодого человека.
– А ! – сказал Растопчин, поспешно отворачивая свой взгляд от молодого человека в лисьем тулупчике и указывая на нижнюю ступеньку крыльца. – Поставьте его сюда! – Молодой человек, брянча кандалами, тяжело переступил на указываемую ступеньку, придержав пальцем нажимавший воротник тулупчика, повернул два раза длинной шеей и, вздохнув, покорным жестом сложил перед животом тонкие, нерабочие руки.
Несколько секунд, пока молодой человек устанавливался на ступеньке, продолжалось молчание. Только в задних рядах сдавливающихся к одному месту людей слышались кряхтенье, стоны, толчки и топот переставляемых ног.
Растопчин, ожидая того, чтобы он остановился на указанном месте, хмурясь потирал рукою лицо.
– Ребята! – сказал Растопчин металлически звонким голосом, – этот человек, Верещагин – тот самый мерзавец, от которого погибла Москва.
Молодой человек в лисьем тулупчике стоял в покорной позе, сложив кисти рук вместе перед животом и немного согнувшись. Исхудалое, с безнадежным выражением, изуродованное бритою головой молодое лицо его было опущено вниз. При первых словах графа он медленно поднял голову и поглядел снизу на графа, как бы желая что то сказать ему или хоть встретить его взгляд. Но Растопчин не смотрел на него. На длинной тонкой шее молодого человека, как веревка, напружилась и посинела жила за ухом, и вдруг покраснело лицо.
Все глаза были устремлены на него. Он посмотрел на толпу, и, как бы обнадеженный тем выражением, которое он прочел на лицах людей, он печально и робко улыбнулся и, опять опустив голову, поправился ногами на ступеньке.
– Он изменил своему царю и отечеству, он передался Бонапарту, он один из всех русских осрамил имя русского, и от него погибает Москва, – говорил Растопчин ровным, резким голосом; но вдруг быстро взглянул вниз на Верещагина, продолжавшего стоять в той же покорной позе. Как будто взгляд этот взорвал его, он, подняв руку, закричал почти, обращаясь к народу: – Своим судом расправляйтесь с ним! отдаю его вам!
Народ молчал и только все теснее и теснее нажимал друг на друга. Держать друг друга, дышать в этой зараженной духоте, не иметь силы пошевелиться и ждать чего то неизвестного, непонятного и страшного становилось невыносимо. Люди, стоявшие в передних рядах, видевшие и слышавшие все то, что происходило перед ними, все с испуганно широко раскрытыми глазами и разинутыми ртами, напрягая все свои силы, удерживали на своих спинах напор задних.
– Бей его!.. Пускай погибнет изменник и не срамит имя русского! – закричал Растопчин. – Руби! Я приказываю! – Услыхав не слова, но гневные звуки голоса Растопчина, толпа застонала и надвинулась, но опять остановилась.
– Граф!.. – проговорил среди опять наступившей минутной тишины робкий и вместе театральный голос Верещагина. – Граф, один бог над нами… – сказал Верещагин, подняв голову, и опять налилась кровью толстая жила на его тонкой шее, и краска быстро выступила и сбежала с его лица. Он не договорил того, что хотел сказать.
– Руби его! Я приказываю!.. – прокричал Растопчин, вдруг побледнев так же, как Верещагин.
– Сабли вон! – крикнул офицер драгунам, сам вынимая саблю.
Другая еще сильнейшая волна взмыла по народу, и, добежав до передних рядов, волна эта сдвинула переднии, шатая, поднесла к самым ступеням крыльца. Высокий малый, с окаменелым выражением лица и с остановившейся поднятой рукой, стоял рядом с Верещагиным.
– Руби! – прошептал почти офицер драгунам, и один из солдат вдруг с исказившимся злобой лицом ударил Верещагина тупым палашом по голове.
«А!» – коротко и удивленно вскрикнул Верещагин, испуганно оглядываясь и как будто не понимая, зачем это было с ним сделано. Такой же стон удивления и ужаса пробежал по толпе.
«О господи!» – послышалось чье то печальное восклицание.
Но вслед за восклицанием удивления, вырвавшимся У Верещагина, он жалобно вскрикнул от боли, и этот крик погубил его. Та натянутая до высшей степени преграда человеческого чувства, которая держала еще толпу, прорвалось мгновенно. Преступление было начато, необходимо было довершить его. Жалобный стон упрека был заглушен грозным и гневным ревом толпы. Как последний седьмой вал, разбивающий корабли, взмыла из задних рядов эта последняя неудержимая волна, донеслась до передних, сбила их и поглотила все. Ударивший драгун хотел повторить свой удар. Верещагин с криком ужаса, заслонясь руками, бросился к народу. Высокий малый, на которого он наткнулся, вцепился руками в тонкую шею Верещагина и с диким криком, с ним вместе, упал под ноги навалившегося ревущего народа.
Одни били и рвали Верещагина, другие высокого малого. И крики задавленных людей и тех, которые старались спасти высокого малого, только возбуждали ярость толпы. Долго драгуны не могли освободить окровавленного, до полусмерти избитого фабричного. И долго, несмотря на всю горячечную поспешность, с которою толпа старалась довершить раз начатое дело, те люди, которые били, душили и рвали Верещагина, не могли убить его; но толпа давила их со всех сторон, с ними в середине, как одна масса, колыхалась из стороны в сторону и не давала им возможности ни добить, ни бросить его.
«Топором то бей, что ли?.. задавили… Изменщик, Христа продал!.. жив… живущ… по делам вору мука. Запором то!.. Али жив?»
Только когда уже перестала бороться жертва и вскрики ее заменились равномерным протяжным хрипеньем, толпа стала торопливо перемещаться около лежащего, окровавленного трупа. Каждый подходил, взглядывал на то, что было сделано, и с ужасом, упреком и удивлением теснился назад.
«О господи, народ то что зверь, где же живому быть!» – слышалось в толпе. – И малый то молодой… должно, из купцов, то то народ!.. сказывают, не тот… как же не тот… О господи… Другого избили, говорят, чуть жив… Эх, народ… Кто греха не боится… – говорили теперь те же люди, с болезненно жалостным выражением глядя на мертвое тело с посиневшим, измазанным кровью и пылью лицом и с разрубленной длинной тонкой шеей.
Полицейский старательный чиновник, найдя неприличным присутствие трупа на дворе его сиятельства, приказал драгунам вытащить тело на улицу. Два драгуна взялись за изуродованные ноги и поволокли тело. Окровавленная, измазанная в пыли, мертвая бритая голова на длинной шее, подворачиваясь, волочилась по земле. Народ жался прочь от трупа.
В то время как Верещагин упал и толпа с диким ревом стеснилась и заколыхалась над ним, Растопчин вдруг побледнел, и вместо того чтобы идти к заднему крыльцу, у которого ждали его лошади, он, сам не зная куда и зачем, опустив голову, быстрыми шагами пошел по коридору, ведущему в комнаты нижнего этажа. Лицо графа было бледно, и он не мог остановить трясущуюся, как в лихорадке, нижнюю челюсть.
– Ваше сиятельство, сюда… куда изволите?.. сюда пожалуйте, – проговорил сзади его дрожащий, испуганный голос. Граф Растопчин не в силах был ничего отвечать и, послушно повернувшись, пошел туда, куда ему указывали. У заднего крыльца стояла коляска. Далекий гул ревущей толпы слышался и здесь. Граф Растопчин торопливо сел в коляску и велел ехать в свой загородный дом в Сокольниках. Выехав на Мясницкую и не слыша больше криков толпы, граф стал раскаиваться. Он с неудовольствием вспомнил теперь волнение и испуг, которые он выказал перед своими подчиненными. «La populace est terrible, elle est hideuse, – думал он по французски. – Ils sont сошше les loups qu'on ne peut apaiser qu'avec de la chair. [Народная толпа страшна, она отвратительна. Они как волки: их ничем не удовлетворишь, кроме мяса.] „Граф! один бог над нами!“ – вдруг вспомнились ему слова Верещагина, и неприятное чувство холода пробежало по спине графа Растопчина. Но чувство это было мгновенно, и граф Растопчин презрительно улыбнулся сам над собою. „J'avais d'autres devoirs, – подумал он. – Il fallait apaiser le peuple. Bien d'autres victimes ont peri et perissent pour le bien publique“, [У меня были другие обязанности. Следовало удовлетворить народ. Много других жертв погибло и гибнет для общественного блага.] – и он стал думать о тех общих обязанностях, которые он имел в отношении своего семейства, своей (порученной ему) столице и о самом себе, – не как о Федоре Васильевиче Растопчине (он полагал, что Федор Васильевич Растопчин жертвует собою для bien publique [общественного блага]), но о себе как о главнокомандующем, о представителе власти и уполномоченном царя. „Ежели бы я был только Федор Васильевич, ma ligne de conduite aurait ete tout autrement tracee, [путь мой был бы совсем иначе начертан,] но я должен был сохранить и жизнь и достоинство главнокомандующего“.
Слегка покачиваясь на мягких рессорах экипажа и не слыша более страшных звуков толпы, Растопчин физически успокоился, и, как это всегда бывает, одновременно с физическим успокоением ум подделал для него и причины нравственного успокоения. Мысль, успокоившая Растопчина, была не новая. С тех пор как существует мир и люди убивают друг друга, никогда ни один человек не совершил преступления над себе подобным, не успокоивая себя этой самой мыслью. Мысль эта есть le bien publique [общественное благо], предполагаемое благо других людей.
Для человека, не одержимого страстью, благо это никогда не известно; но человек, совершающий преступление, всегда верно знает, в чем состоит это благо. И Растопчин теперь знал это.
Он не только в рассуждениях своих не упрекал себя в сделанном им поступке, но находил причины самодовольства в том, что он так удачно умел воспользоваться этим a propos [удобным случаем] – наказать преступника и вместе с тем успокоить толпу.
«Верещагин был судим и приговорен к смертной казни, – думал Растопчин (хотя Верещагин сенатом был только приговорен к каторжной работе). – Он был предатель и изменник; я не мог оставить его безнаказанным, и потом je faisais d'une pierre deux coups [одним камнем делал два удара]; я для успокоения отдавал жертву народу и казнил злодея».
Приехав в свой загородный дом и занявшись домашними распоряжениями, граф совершенно успокоился.
Через полчаса граф ехал на быстрых лошадях через Сокольничье поле, уже не вспоминая о том, что было, и думая и соображая только о том, что будет. Он ехал теперь к Яузскому мосту, где, ему сказали, был Кутузов. Граф Растопчин готовил в своем воображении те гневные в колкие упреки, которые он выскажет Кутузову за его обман. Он даст почувствовать этой старой придворной лисице, что ответственность за все несчастия, имеющие произойти от оставления столицы, от погибели России (как думал Растопчин), ляжет на одну его выжившую из ума старую голову. Обдумывая вперед то, что он скажет ему, Растопчин гневно поворачивался в коляске и сердито оглядывался по сторонам.
Сокольничье поле было пустынно. Только в конце его, у богадельни и желтого дома, виднелась кучки людей в белых одеждах и несколько одиноких, таких же людей, которые шли по полю, что то крича и размахивая руками.
Один вз них бежал наперерез коляске графа Растопчина. И сам граф Растопчин, и его кучер, и драгуны, все смотрели с смутным чувством ужаса и любопытства на этих выпущенных сумасшедших и в особенности на того, который подбегал к вим.
Шатаясь на своих длинных худых ногах, в развевающемся халате, сумасшедший этот стремительно бежал, не спуская глаз с Растопчина, крича ему что то хриплым голосом и делая знаки, чтобы он остановился. Обросшее неровными клочками бороды, сумрачное и торжественное лицо сумасшедшего было худо и желто. Черные агатовые зрачки его бегали низко и тревожно по шафранно желтым белкам.
– Стой! Остановись! Я говорю! – вскрикивал он пронзительно и опять что то, задыхаясь, кричал с внушительными интонациями в жестами.
Он поравнялся с коляской и бежал с ней рядом.
– Трижды убили меня, трижды воскресал из мертвых. Они побили каменьями, распяли меня… Я воскресну… воскресну… воскресну. Растерзали мое тело. Царствие божие разрушится… Трижды разрушу и трижды воздвигну его, – кричал он, все возвышая и возвышая голос. Граф Растопчин вдруг побледнел так, как он побледнел тогда, когда толпа бросилась на Верещагина. Он отвернулся.
– Пош… пошел скорее! – крикнул он на кучера дрожащим голосом.
Коляска помчалась во все ноги лошадей; но долго еще позади себя граф Растопчин слышал отдаляющийся безумный, отчаянный крик, а перед глазами видел одно удивленно испуганное, окровавленное лицо изменника в меховом тулупчике.
Как ни свежо было это воспоминание, Растопчин чувствовал теперь, что оно глубоко, до крови, врезалось в его сердце. Он ясно чувствовал теперь, что кровавый след этого воспоминания никогда не заживет, но что, напротив, чем дальше, тем злее, мучительнее будет жить до конца жизни это страшное воспоминание в его сердце. Он слышал, ему казалось теперь, звуки своих слов:
«Руби его, вы головой ответите мне!» – «Зачем я сказал эти слова! Как то нечаянно сказал… Я мог не сказать их (думал он): тогда ничего бы не было». Он видел испуганное и потом вдруг ожесточившееся лицо ударившего драгуна и взгляд молчаливого, робкого упрека, который бросил на него этот мальчик в лисьем тулупе… «Но я не для себя сделал это. Я должен был поступить так. La plebe, le traitre… le bien publique», [Чернь, злодей… общественное благо.] – думал он.
У Яузского моста все еще теснилось войско. Было жарко. Кутузов, нахмуренный, унылый, сидел на лавке около моста и плетью играл по песку, когда с шумом подскакала к нему коляска. Человек в генеральском мундире, в шляпе с плюмажем, с бегающими не то гневными, не то испуганными глазами подошел к Кутузову и стал по французски говорить ему что то. Это был граф Растопчин. Он говорил Кутузову, что явился сюда, потому что Москвы и столицы нет больше и есть одна армия.
– Было бы другое, ежели бы ваша светлость не сказали мне, что вы не сдадите Москвы, не давши еще сражения: всего этого не было бы! – сказал он.
Кутузов глядел на Растопчина и, как будто не понимая значения обращенных к нему слов, старательно усиливался прочесть что то особенное, написанное в эту минуту на лице говорившего с ним человека. Растопчин, смутившись, замолчал. Кутузов слегка покачал головой и, не спуская испытующего взгляда с лица Растопчина, тихо проговорил:
– Да, я не отдам Москвы, не дав сражения.
Думал ли Кутузов совершенно о другом, говоря эти слова, или нарочно, зная их бессмысленность, сказал их, но граф Растопчин ничего не ответил и поспешно отошел от Кутузова. И странное дело! Главнокомандующий Москвы, гордый граф Растопчин, взяв в руки нагайку, подошел к мосту и стал с криком разгонять столпившиеся повозки.


В четвертом часу пополудни войска Мюрата вступали в Москву. Впереди ехал отряд виртембергских гусар, позади верхом, с большой свитой, ехал сам неаполитанский король.
Около середины Арбата, близ Николы Явленного, Мюрат остановился, ожидая известия от передового отряда о том, в каком положении находилась городская крепость «le Kremlin».
Вокруг Мюрата собралась небольшая кучка людей из остававшихся в Москве жителей. Все с робким недоумением смотрели на странного, изукрашенного перьями и золотом длинноволосого начальника.
– Что ж, это сам, что ли, царь ихний? Ничево! – слышались тихие голоса.
Переводчик подъехал к кучке народа.
– Шапку то сними… шапку то, – заговорили в толпе, обращаясь друг к другу. Переводчик обратился к одному старому дворнику и спросил, далеко ли до Кремля? Дворник, прислушиваясь с недоумением к чуждому ему польскому акценту и не признавая звуков говора переводчика за русскую речь, не понимал, что ему говорили, и прятался за других.
Мюрат подвинулся к переводчику в велел спросить, где русские войска. Один из русских людей понял, чего у него спрашивали, и несколько голосов вдруг стали отвечать переводчику. Французский офицер из передового отряда подъехал к Мюрату и доложил, что ворота в крепость заделаны и что, вероятно, там засада.
– Хорошо, – сказал Мюрат и, обратившись к одному из господ своей свиты, приказал выдвинуть четыре легких орудия и обстрелять ворота.
Артиллерия на рысях выехала из за колонны, шедшей за Мюратом, и поехала по Арбату. Спустившись до конца Вздвиженки, артиллерия остановилась и выстроилась на площади. Несколько французских офицеров распоряжались пушками, расстанавливая их, и смотрели в Кремль в зрительную трубу.
В Кремле раздавался благовест к вечерне, и этот звон смущал французов. Они предполагали, что это был призыв к оружию. Несколько человек пехотных солдат побежали к Кутафьевским воротам. В воротах лежали бревна и тесовые щиты. Два ружейные выстрела раздались из под ворот, как только офицер с командой стал подбегать к ним. Генерал, стоявший у пушек, крикнул офицеру командные слова, и офицер с солдатами побежал назад.
Послышалось еще три выстрела из ворот.
Один выстрел задел в ногу французского солдата, и странный крик немногих голосов послышался из за щитов. На лицах французского генерала, офицеров и солдат одновременно, как по команде, прежнее выражение веселости и спокойствия заменилось упорным, сосредоточенным выражением готовности на борьбу и страдания. Для них всех, начиная от маршала и до последнего солдата, это место не было Вздвиженка, Моховая, Кутафья и Троицкие ворота, а это была новая местность нового поля, вероятно, кровопролитного сражения. И все приготовились к этому сражению. Крики из ворот затихли. Орудия были выдвинуты. Артиллеристы сдули нагоревшие пальники. Офицер скомандовал «feu!» [пали!], и два свистящие звука жестянок раздались один за другим. Картечные пули затрещали по камню ворот, бревнам и щитам; и два облака дыма заколебались на площади.
Несколько мгновений после того, как затихли перекаты выстрелов по каменному Кремлю, странный звук послышался над головами французов. Огромная стая галок поднялась над стенами и, каркая и шумя тысячами крыл, закружилась в воздухе. Вместе с этим звуком раздался человеческий одинокий крик в воротах, и из за дыма появилась фигура человека без шапки, в кафтане. Держа ружье, он целился во французов. Feu! – повторил артиллерийский офицер, и в одно и то же время раздались один ружейный и два орудийных выстрела. Дым опять закрыл ворота.