Мамиконян, Ваан

Поделись знанием:
(перенаправлено с «Ваан Мамиконян»)
Перейти к: навигация, поиск
Ваа́н Мамиконя́н
арм. Վահան Մամիկոնյան

Портретная фантазия современного художника
Дата рождения

440(0440)

Место рождения

Тарон

Дата смерти

505(0505)

Принадлежность

дворянин

Звание

Спарапет

Командовал

Армянской армией из подконтрольной Сасанидам части Армении

Сражения/войны

Битва у Акори, Битва у Нерсехапата, Битва на Чарманаевом поле, Битва на поле Герана, Битва у Двина, Битва у крепости Вокахе, Битва у Цахика, Битва у Арцата, Битва у Ереза, Битва у села Штеа, Битва у Дарпака

Ваан Мамиконя́н (арм. Վահան Մամիկոնյան; 440505/6) — средневековый армянский спарапет (военачальник). Марзпан (персидский наместник) Армении с 485 года.



Биография

Ваан родился между 440 и 445 годами[1], его отцом был Амаяк Мамиконян, младший брат спарапета Вардана Мамиконяна (ум. 451). Потеряв отца ещё при детстве, Ваан вместе с братьями был увезен заложником в Персию. Позже был выкуплен грузинским князем Аршушей, мужем сестры его матери[2].

Вернувшись на родину, возглавил восстание христианских народов Кавказа против Сасанидской Персии, последние пытались искоренить христианство из Армении, Грузии и Кавказской Албании и насадить в этих странах зороастризм (официальную религию Персии) и окончательно подчинить их персам[2].

После поражения персидских войск в войне с эфталитами (белыми гуннами) на востоке Персии и гибели шахиншаха Пероза его брат и преемник Балаш (484—488) заключил мир с Вааном и получил его поддержку в борьбе со своим братом и соперником Зарером (Зарехом). Армянские войска разбили сторонников Зарера, а сам он бежал в горы и был убит[2].

После этого Ваан был приближен к шахскому двору и вскоре назначен марзпаном (наместником) Армении с резиденцией в Двине (485). Условия мирного договора с восставшими предусматривали утверждение в Армении христианства в качестве государственной религии, запрещение там зороастризма и разрушение зороастрийских храмов. Шахиншах Балаш, в надежде установить прочный мир, удовлетворил требования армян; его правление в целом отличалось терпимым отношением к христианам[2].

В дальнейшем Сасаниды не пытались насаждать зороастризм ни в Армении, ни в других зависимых от них странах Кавказа, в чем немалая заслуга принадлежит Ваану Мамиконяну. При нем был восстановлен соборный храм Вагаршапата (Эчмиадзин) и учреждены там монастырь и братство. Настоятелем монастыря он назначил Лазаря Парпеци, своего друга, который воспитывался матерью Ваана вместе с её 4 детьми и, по всей вероятности, находился в родственных связях с семьей Мамиконянов. По повелению Ваана Лазарь написал «Историю Армении». Ценные сведения о времени Ваана сохранились в адресованном ему Послании Лазаря Парпеци[2].

См. также

Напишите отзыв о статье "Мамиконян, Ваан"

Примечания

  1. Christian Settipani «Continuité des élites à Byzance durant les siècles obscurs. Les princes caucasiens et l'Empire du vie au ixe siècle» Paris: de Boccard, 2006, стр. 309–310
  2. 1 2 3 4 5 Православная энциклопедия. Статья: [www.pravenc.ru/text/149943.html Вахан Мамиконян]

Отрывок, характеризующий Мамиконян, Ваан



31 го августа, в субботу, в доме Ростовых все казалось перевернутым вверх дном. Все двери были растворены, вся мебель вынесена или переставлена, зеркала, картины сняты. В комнатах стояли сундуки, валялось сено, оберточная бумага и веревки. Мужики и дворовые, выносившие вещи, тяжелыми шагами ходили по паркету. На дворе теснились мужицкие телеги, некоторые уже уложенные верхом и увязанные, некоторые еще пустые.
Голоса и шаги огромной дворни и приехавших с подводами мужиков звучали, перекликиваясь, на дворе и в доме. Граф с утра выехал куда то. Графиня, у которой разболелась голова от суеты и шума, лежала в новой диванной с уксусными повязками на голове. Пети не было дома (он пошел к товарищу, с которым намеревался из ополченцев перейти в действующую армию). Соня присутствовала в зале при укладке хрусталя и фарфора. Наташа сидела в своей разоренной комнате на полу, между разбросанными платьями, лентами, шарфами, и, неподвижно глядя на пол, держала в руках старое бальное платье, то самое (уже старое по моде) платье, в котором она в первый раз была на петербургском бале.
Наташе совестно было ничего не делать в доме, тогда как все были так заняты, и она несколько раз с утра еще пробовала приняться за дело; но душа ее не лежала к этому делу; а она не могла и не умела делать что нибудь не от всей души, не изо всех своих сил. Она постояла над Соней при укладке фарфора, хотела помочь, но тотчас же бросила и пошла к себе укладывать свои вещи. Сначала ее веселило то, что она раздавала свои платья и ленты горничным, но потом, когда остальные все таки надо было укладывать, ей это показалось скучным.
– Дуняша, ты уложишь, голубушка? Да? Да?
И когда Дуняша охотно обещалась ей все сделать, Наташа села на пол, взяла в руки старое бальное платье и задумалась совсем не о том, что бы должно было занимать ее теперь. Из задумчивости, в которой находилась Наташа, вывел ее говор девушек в соседней девичьей и звуки их поспешных шагов из девичьей на заднее крыльцо. Наташа встала и посмотрела в окно. На улице остановился огромный поезд раненых.
Девушки, лакеи, ключница, няня, повар, кучера, форейторы, поваренки стояли у ворот, глядя на раненых.
Наташа, накинув белый носовой платок на волосы и придерживая его обеими руками за кончики, вышла на улицу.
Бывшая ключница, старушка Мавра Кузминишна, отделилась от толпы, стоявшей у ворот, и, подойдя к телеге, на которой была рогожная кибиточка, разговаривала с лежавшим в этой телеге молодым бледным офицером. Наташа подвинулась на несколько шагов и робко остановилась, продолжая придерживать свой платок и слушая то, что говорила ключница.
– Что ж, у вас, значит, никого и нет в Москве? – говорила Мавра Кузминишна. – Вам бы покойнее где на квартире… Вот бы хоть к нам. Господа уезжают.
– Не знаю, позволят ли, – слабым голосом сказал офицер. – Вон начальник… спросите, – и он указал на толстого майора, который возвращался назад по улице по ряду телег.
Наташа испуганными глазами заглянула в лицо раненого офицера и тотчас же пошла навстречу майору.
– Можно раненым у нас в доме остановиться? – спросила она.
Майор с улыбкой приложил руку к козырьку.
– Кого вам угодно, мамзель? – сказал он, суживая глаза и улыбаясь.
Наташа спокойно повторила свой вопрос, и лицо и вся манера ее, несмотря на то, что она продолжала держать свой платок за кончики, были так серьезны, что майор перестал улыбаться и, сначала задумавшись, как бы спрашивая себя, в какой степени это можно, ответил ей утвердительно.