Мамиконян, Ваан
Ваа́н Мамиконя́н | |
арм. Վահան Մամիկոնյան | |
Портретная фантазия современного художника | |
Дата рождения | |
---|---|
Место рождения |
Тарон |
Дата смерти | |
Принадлежность |
дворянин |
Звание | |
Командовал |
Армянской армией из подконтрольной Сасанидам части Армении |
Сражения/войны |
Битва у Акори, Битва у Нерсехапата, Битва на Чарманаевом поле, Битва на поле Герана, Битва у Двина, Битва у крепости Вокахе, Битва у Цахика, Битва у Арцата, Битва у Ереза, Битва у села Штеа, Битва у Дарпака |
Ваан Мамиконя́н (арм. Վահան Մամիկոնյան; 440 — 505/6) — средневековый армянский спарапет (военачальник). Марзпан (персидский наместник) Армении с 485 года.
Биография
Ваан родился между 440 и 445 годами[1], его отцом был Амаяк Мамиконян, младший брат спарапета Вардана Мамиконяна (ум. 451). Потеряв отца ещё при детстве, Ваан вместе с братьями был увезен заложником в Персию. Позже был выкуплен грузинским князем Аршушей, мужем сестры его матери[2].
Вернувшись на родину, возглавил восстание христианских народов Кавказа против Сасанидской Персии, последние пытались искоренить христианство из Армении, Грузии и Кавказской Албании и насадить в этих странах зороастризм (официальную религию Персии) и окончательно подчинить их персам[2].
После поражения персидских войск в войне с эфталитами (белыми гуннами) на востоке Персии и гибели шахиншаха Пероза его брат и преемник Балаш (484—488) заключил мир с Вааном и получил его поддержку в борьбе со своим братом и соперником Зарером (Зарехом). Армянские войска разбили сторонников Зарера, а сам он бежал в горы и был убит[2].
После этого Ваан был приближен к шахскому двору и вскоре назначен марзпаном (наместником) Армении с резиденцией в Двине (485). Условия мирного договора с восставшими предусматривали утверждение в Армении христианства в качестве государственной религии, запрещение там зороастризма и разрушение зороастрийских храмов. Шахиншах Балаш, в надежде установить прочный мир, удовлетворил требования армян; его правление в целом отличалось терпимым отношением к христианам[2].
В дальнейшем Сасаниды не пытались насаждать зороастризм ни в Армении, ни в других зависимых от них странах Кавказа, в чем немалая заслуга принадлежит Ваану Мамиконяну. При нем был восстановлен соборный храм Вагаршапата (Эчмиадзин) и учреждены там монастырь и братство. Настоятелем монастыря он назначил Лазаря Парпеци, своего друга, который воспитывался матерью Ваана вместе с её 4 детьми и, по всей вероятности, находился в родственных связях с семьей Мамиконянов. По повелению Ваана Лазарь написал «Историю Армении». Ценные сведения о времени Ваана сохранились в адресованном ему Послании Лазаря Парпеци[2].
См. также
Напишите отзыв о статье "Мамиконян, Ваан"
Примечания
Отрывок, характеризующий Мамиконян, Ваан
31 го августа, в субботу, в доме Ростовых все казалось перевернутым вверх дном. Все двери были растворены, вся мебель вынесена или переставлена, зеркала, картины сняты. В комнатах стояли сундуки, валялось сено, оберточная бумага и веревки. Мужики и дворовые, выносившие вещи, тяжелыми шагами ходили по паркету. На дворе теснились мужицкие телеги, некоторые уже уложенные верхом и увязанные, некоторые еще пустые.
Голоса и шаги огромной дворни и приехавших с подводами мужиков звучали, перекликиваясь, на дворе и в доме. Граф с утра выехал куда то. Графиня, у которой разболелась голова от суеты и шума, лежала в новой диванной с уксусными повязками на голове. Пети не было дома (он пошел к товарищу, с которым намеревался из ополченцев перейти в действующую армию). Соня присутствовала в зале при укладке хрусталя и фарфора. Наташа сидела в своей разоренной комнате на полу, между разбросанными платьями, лентами, шарфами, и, неподвижно глядя на пол, держала в руках старое бальное платье, то самое (уже старое по моде) платье, в котором она в первый раз была на петербургском бале.
Наташе совестно было ничего не делать в доме, тогда как все были так заняты, и она несколько раз с утра еще пробовала приняться за дело; но душа ее не лежала к этому делу; а она не могла и не умела делать что нибудь не от всей души, не изо всех своих сил. Она постояла над Соней при укладке фарфора, хотела помочь, но тотчас же бросила и пошла к себе укладывать свои вещи. Сначала ее веселило то, что она раздавала свои платья и ленты горничным, но потом, когда остальные все таки надо было укладывать, ей это показалось скучным.
– Дуняша, ты уложишь, голубушка? Да? Да?
И когда Дуняша охотно обещалась ей все сделать, Наташа села на пол, взяла в руки старое бальное платье и задумалась совсем не о том, что бы должно было занимать ее теперь. Из задумчивости, в которой находилась Наташа, вывел ее говор девушек в соседней девичьей и звуки их поспешных шагов из девичьей на заднее крыльцо. Наташа встала и посмотрела в окно. На улице остановился огромный поезд раненых.
Девушки, лакеи, ключница, няня, повар, кучера, форейторы, поваренки стояли у ворот, глядя на раненых.
Наташа, накинув белый носовой платок на волосы и придерживая его обеими руками за кончики, вышла на улицу.
Бывшая ключница, старушка Мавра Кузминишна, отделилась от толпы, стоявшей у ворот, и, подойдя к телеге, на которой была рогожная кибиточка, разговаривала с лежавшим в этой телеге молодым бледным офицером. Наташа подвинулась на несколько шагов и робко остановилась, продолжая придерживать свой платок и слушая то, что говорила ключница.
– Что ж, у вас, значит, никого и нет в Москве? – говорила Мавра Кузминишна. – Вам бы покойнее где на квартире… Вот бы хоть к нам. Господа уезжают.
– Не знаю, позволят ли, – слабым голосом сказал офицер. – Вон начальник… спросите, – и он указал на толстого майора, который возвращался назад по улице по ряду телег.
Наташа испуганными глазами заглянула в лицо раненого офицера и тотчас же пошла навстречу майору.
– Можно раненым у нас в доме остановиться? – спросила она.
Майор с улыбкой приложил руку к козырьку.
– Кого вам угодно, мамзель? – сказал он, суживая глаза и улыбаясь.
Наташа спокойно повторила свой вопрос, и лицо и вся манера ее, несмотря на то, что она продолжала держать свой платок за кончики, были так серьезны, что майор перестал улыбаться и, сначала задумавшись, как бы спрашивая себя, в какой степени это можно, ответил ей утвердительно.