Вавель

Поделись знанием:
(перенаправлено с «Вавельский замок»)
Перейти к: навигация, поиск

Ва́вель (польск. Wawel) — холм и архитектурный комплекс в Кракове, на левом берегу Вислы. Высота — 228 метров над уровнем моря. Находится на территории административного района Дзельница I Старе-Място.

На вавельском холме расположен комплекс архитектурных памятников, из которых важнейшие — Королевский замок и кафедральный собор Святых Станислава и Вацлава. Вавель — символ Польши и место, имеющее особое значение для польского народа. Архитектурный комплекс находится под управлением учреждения культуры «Королевский замок на Вавеле — Государственное собрание искусства».





История

Раскопки показали, что уже в XI веке на месте Вавеля находилось укрепленное поселение племени вислян. Каменные укрепления начали возводиться Вацлавом II в 12901300 годах, а в XIV веке холм был перестроен Казимиром III Великим в готическом стиле. Около 1340 года стены замка и города были соединены.

После пожара 1499 года, Александр Ягеллон начал перестройку Вавеля, пик которой пришелся на время правления Сигизмунда I Старого. Однако, новый пожар в 1595 году приводит к частичному разрушению замка. В 1609 году Сигизмунд III Ваза оставляет замок, после чего начинается период упадка. Несмотря на это замок остаётся коронационным замком для польских королей.

В Кафедральном соборе хоронят польских монархов (в том числе королева Ядвига, Стефан Баторий, Ян Собеский, Август Сильный), в дальнейшем — и величайших польских поэтов (Адам Мицкевич, Юлиуш Словацкий и Циприан-Камиль Норвид), и видных политических деятелей (Тадеуш Костюшко, Юзеф Пилсудский, Юзеф Понятовский, Владислав Сикорский).

В 16551657 году Вавель был разграблен, а в 1702 году — сожжён шведами в результате Великой Северной войны.

В 1724—1728 предпринимается попытка реконструкции комплекса, однако после утраты Польшей независимости Вавель был превращён в казарму для австрийского гарнизона и пришёл в упадок, изначальные интерьеры не сохранились.

В 1905 году поляки выкупили Вавель у австрийского правительства и он перешёл в собственность краковского магистрата. Тогда же начались реставрационные работы, продолжающиеся до настоящего времени.

В XX веке вавельская кафедра прославилась тем, что её епископом был Кароль Войтыла — будущий Папа Римский Иоанн Павел II.

Современность

8 сентября 1994 года указом польского президента Леха Валенсы Вавель был объявлен Памятником истории.[1]

В настоящее время в замке расположена экспозиция, посвященная быту польских королей — покои, тронный зал, оружейная палата и сокровищница.

18 апреля 2010 года в Вавельском замке был похоронен президент Польши Лех Качиньский и его супруга Мария, трагически погибшие 10 апреля 2010 года в авиакатастрофе в Смоленске.

Объекты Вавеля

Архитектура

Фортификация

Учреждения

Другие объекты

См. также

Напишите отзыв о статье "Вавель"

Примечания

  1. [isap.sejm.gov.pl/DetailsServlet?id=WMP19940500418 M.P. z 1994 r. Nr 50, poz. 418]

Ссылки

  • [www.wawel.krakow.pl Официальный сайт Королевского Замка на Вавеле]
  • [www.wawel.krakow.ru О Вавельском замке по-русски]

Координаты: 50°03′15″ с. ш. 19°56′07″ в. д. / 50.05417° с. ш. 19.93528° в. д. / 50.05417; 19.93528 (G) [www.openstreetmap.org/?mlat=50.05417&mlon=19.93528&zoom=14 (O)] (Я)

Отрывок, характеризующий Вавель

– А здесь, братец, народ вовсе оголтелый пошел. Там всё как будто поляк был, всё русской короны; а нынче, брат, сплошной немец пошел.
– Песенники вперед! – послышался крик капитана.
И перед роту с разных рядов выбежало человек двадцать. Барабанщик запевало обернулся лицом к песенникам, и, махнув рукой, затянул протяжную солдатскую песню, начинавшуюся: «Не заря ли, солнышко занималося…» и кончавшуюся словами: «То то, братцы, будет слава нам с Каменскиим отцом…» Песня эта была сложена в Турции и пелась теперь в Австрии, только с тем изменением, что на место «Каменскиим отцом» вставляли слова: «Кутузовым отцом».
Оторвав по солдатски эти последние слова и махнув руками, как будто он бросал что то на землю, барабанщик, сухой и красивый солдат лет сорока, строго оглянул солдат песенников и зажмурился. Потом, убедившись, что все глаза устремлены на него, он как будто осторожно приподнял обеими руками какую то невидимую, драгоценную вещь над головой, подержал ее так несколько секунд и вдруг отчаянно бросил ее:
Ах, вы, сени мои, сени!
«Сени новые мои…», подхватили двадцать голосов, и ложечник, несмотря на тяжесть амуниции, резво выскочил вперед и пошел задом перед ротой, пошевеливая плечами и угрожая кому то ложками. Солдаты, в такт песни размахивая руками, шли просторным шагом, невольно попадая в ногу. Сзади роты послышались звуки колес, похрускиванье рессор и топот лошадей.
Кутузов со свитой возвращался в город. Главнокомандующий дал знак, чтобы люди продолжали итти вольно, и на его лице и на всех лицах его свиты выразилось удовольствие при звуках песни, при виде пляшущего солдата и весело и бойко идущих солдат роты. Во втором ряду, с правого фланга, с которого коляска обгоняла роты, невольно бросался в глаза голубоглазый солдат, Долохов, который особенно бойко и грациозно шел в такт песни и глядел на лица проезжающих с таким выражением, как будто он жалел всех, кто не шел в это время с ротой. Гусарский корнет из свиты Кутузова, передразнивавший полкового командира, отстал от коляски и подъехал к Долохову.
Гусарский корнет Жерков одно время в Петербурге принадлежал к тому буйному обществу, которым руководил Долохов. За границей Жерков встретил Долохова солдатом, но не счел нужным узнать его. Теперь, после разговора Кутузова с разжалованным, он с радостью старого друга обратился к нему:
– Друг сердечный, ты как? – сказал он при звуках песни, ровняя шаг своей лошади с шагом роты.
– Я как? – отвечал холодно Долохов, – как видишь.
Бойкая песня придавала особенное значение тону развязной веселости, с которой говорил Жерков, и умышленной холодности ответов Долохова.
– Ну, как ладишь с начальством? – спросил Жерков.
– Ничего, хорошие люди. Ты как в штаб затесался?
– Прикомандирован, дежурю.
Они помолчали.
«Выпускала сокола да из правого рукава», говорила песня, невольно возбуждая бодрое, веселое чувство. Разговор их, вероятно, был бы другой, ежели бы они говорили не при звуках песни.
– Что правда, австрийцев побили? – спросил Долохов.
– А чорт их знает, говорят.
– Я рад, – отвечал Долохов коротко и ясно, как того требовала песня.
– Что ж, приходи к нам когда вечерком, фараон заложишь, – сказал Жерков.
– Или у вас денег много завелось?
– Приходи.
– Нельзя. Зарок дал. Не пью и не играю, пока не произведут.
– Да что ж, до первого дела…
– Там видно будет.
Опять они помолчали.
– Ты заходи, коли что нужно, все в штабе помогут… – сказал Жерков.
Долохов усмехнулся.
– Ты лучше не беспокойся. Мне что нужно, я просить не стану, сам возьму.
– Да что ж, я так…
– Ну, и я так.
– Прощай.
– Будь здоров…
… и высоко, и далеко,
На родиму сторону…
Жерков тронул шпорами лошадь, которая раза три, горячась, перебила ногами, не зная, с какой начать, справилась и поскакала, обгоняя роту и догоняя коляску, тоже в такт песни.


Возвратившись со смотра, Кутузов, сопутствуемый австрийским генералом, прошел в свой кабинет и, кликнув адъютанта, приказал подать себе некоторые бумаги, относившиеся до состояния приходивших войск, и письма, полученные от эрцгерцога Фердинанда, начальствовавшего передовою армией. Князь Андрей Болконский с требуемыми бумагами вошел в кабинет главнокомандующего. Перед разложенным на столе планом сидели Кутузов и австрийский член гофкригсрата.
– А… – сказал Кутузов, оглядываясь на Болконского, как будто этим словом приглашая адъютанта подождать, и продолжал по французски начатый разговор.
– Я только говорю одно, генерал, – говорил Кутузов с приятным изяществом выражений и интонации, заставлявшим вслушиваться в каждое неторопливо сказанное слово. Видно было, что Кутузов и сам с удовольствием слушал себя. – Я только одно говорю, генерал, что ежели бы дело зависело от моего личного желания, то воля его величества императора Франца давно была бы исполнена. Я давно уже присоединился бы к эрцгерцогу. И верьте моей чести, что для меня лично передать высшее начальство армией более меня сведущему и искусному генералу, какими так обильна Австрия, и сложить с себя всю эту тяжкую ответственность для меня лично было бы отрадой. Но обстоятельства бывают сильнее нас, генерал.