Ваврисевич, Николай Михайлович

Николай Михайлович Ваврисевич (укр. Микола Михайлович Ваврисевич; 1 декабря 1891, г. Городло, Холмщина (теперь Польша) — 30 октября 1978, Владимир-Волынский) — украинский педагог, краевед, этнограф, писатель, журналист и общественный деятель.

Биография

Родился в семье священника и учителя. В 1910 году окончил Холмскую гимназию и поступил на филологический факультет Киевского университета св. Владимира. В 1912 был исключен за активное участие в политических акциях, направленных против царизма и осуждëн на полгода. Судьба свела его с профессором Николаем Перетцом, у которого пришлось работать. При поддержке учëного молодой Ваврисевич поступил в Петроградский университет и на вечернюю форму обучения в столичный Археологический институт. Окончил оба учебных заведения в 1917 году.

В совершенстве владел французским, латинским, немецким языками. Непростые жизненные обстоятельства заставили Ваврисевича вернуться на Холмщину. Там, вместе с женой и двумя сыновьями работал в собственной хозяйстве.

Краеведческую деятельность Н. Ваврисевич начал ещë живя на Холмщине. Был автором и редактором Волынского и Холмского народных календарей-советчиков на разные случаи крестьянской жизни, которые издавал с 1923 по 1939 годы и в 1942 году при поддержке Православной церкви. Один из критических материалов в адрес Церкви, привëл к тому, что выпуск календарей был прекращëн.

Как краевед Н. Ваврисевич оставил после себя след ещё и тем, что на Холмщине собирал украинские народные песни. Он объединил эти народные жемчужины в песенник «Поширюймо нашу народну пісню». Среди собранных краеведом песен есть такие духовные сокровища украинского языка, как «Тиха вода бережки зносить», «Пішла мати на село», «Ой ходила дівчина бережком» и др.

С осени 1917 года Ваврисевич работал инспектором народного образования в Черкассах, а с 1918 — заведующим Смелянских украинских педагогических курсов. Затем работал учителем в частной украинской гимназии в Ровно.

Преследования со стороны властей Польши, сделали его сторонником коммунистических идей.

В 1930 году он был уволен за принадлежность к КПЗУ и сослан польскими властями в концлагерь в Берёзе-Картузской. В 1939 году Н. Ваврисевич поселился во Владимире-Волынском, где учились его сыновья и прожил здесь до конца жизни. Работал учителем немецкого языка в гимназии. Некоторое время работал во Львовском историческом музее.

Н. Ваврисевич, вместе с женой и сыновьями в годы Второй мировой войны спас во Владимире-Волынском несколько еврейских семей. Сейчас на Аллее праведников в Иерусалиме растут деревья в честь семьи Ваврисевичей.

После войны написал письмо Сталину, выслал ему свои пьесы и пожаловался на Павла Тычину, Корнейчука, Ванду Василевскую, о том, что те не хотят помочь ему в сочинительстве, за что был осужден на 10 лет. Лишь вмешательство его родственников, которые обратилась с письмом в Верховный Суд ССР, в 1954 году Ваврисевич был освобожден из заключения.

После освобождения продолжил работать в школах Волыни, преподавал биологию и немецкий язык.

Творчество

Автор — 25 пьес, 7 комедий и 25 сценариев для клубов. Среди пьес:

• «Бачили очі»,
• «Сватання незграби»,
• «В тилу ворога»,
• «Помилка суду»,
• «Ревізія в колгоспі» и др.

Оставил интересные для краеведов мемуары «У праці і борні».

Ссылки

• [volodymyrmuseum.com/publications/29-publications/regional-studies/114-krayeznavchi-poshuky-mykoly-vavrysevycha МиколаВаврисевич. Педагог, краєзнавець, літератор] (укр.)

Отрывок, характеризующий Ваврисевич, Николай Михайлович

Граф первый встал и, громко вздохнув, стал креститься на образ. Все сделали то же. Потом граф стал обнимать Мавру Кузминишну и Васильича, которые оставались в Москве, и, в то время как они ловили его руку и целовали его в плечо, слегка трепал их по спине, приговаривая что то неясное, ласково успокоительное. Графиня ушла в образную, и Соня нашла ее там на коленях перед разрозненно по стене остававшимися образами. (Самые дорогие по семейным преданиям образа везлись с собою.)
На крыльце и на дворе уезжавшие люди с кинжалами и саблями, которыми их вооружил Петя, с заправленными панталонами в сапоги и туго перепоясанные ремнями и кушаками, прощались с теми, которые оставались.
Как и всегда при отъездах, многое было забыто и не так уложено, и довольно долго два гайдука стояли с обеих сторон отворенной дверцы и ступенек кареты, готовясь подсадить графиню, в то время как бегали девушки с подушками, узелками из дому в кареты, и коляску, и бричку, и обратно.
– Век свой все перезабудут! – говорила графиня. – Ведь ты знаешь, что я не могу так сидеть. – И Дуняша, стиснув зубы и не отвечая, с выражением упрека на лице, бросилась в карету переделывать сиденье.
– Ах, народ этот! – говорил граф, покачивая головой.
Старый кучер Ефим, с которым одним только решалась ездить графиня, сидя высоко на своих козлах, даже не оглядывался на то, что делалось позади его. Он тридцатилетним опытом знал, что не скоро еще ему скажут «с богом!» и что когда скажут, то еще два раза остановят его и пошлют за забытыми вещами, и уже после этого еще раз остановят, и графиня сама высунется к нему в окно и попросит его Христом богом ехать осторожнее на спусках. Он знал это и потому терпеливее своих лошадей (в особенности левого рыжего – Сокола, который бил ногой и, пережевывая, перебирал удила) ожидал того, что будет. Наконец все уселись; ступеньки собрались и закинулись в карету, дверка захлопнулась, послали за шкатулкой, графиня высунулась и сказала, что должно. Тогда Ефим медленно снял шляпу с своей головы и стал креститься. Форейтор и все люди сделали то же.
– С богом! – сказал Ефим, надев шляпу. – Вытягивай! – Форейтор тронул. Правый дышловой влег в хомут, хрустнули высокие рессоры, и качнулся кузов. Лакей на ходу вскочил на козлы. Встряхнуло карету при выезде со двора на тряскую мостовую, так же встряхнуло другие экипажи, и поезд тронулся вверх по улице. В каретах, коляске и бричке все крестились на церковь, которая была напротив. Остававшиеся в Москве люди шли по обоим бокам экипажей, провожая их.
Наташа редко испытывала столь радостное чувство, как то, которое она испытывала теперь, сидя в карете подле графини и глядя на медленно подвигавшиеся мимо нее стены оставляемой, встревоженной Москвы. Она изредка высовывалась в окно кареты и глядела назад и вперед на длинный поезд раненых, предшествующий им. Почти впереди всех виднелся ей закрытый верх коляски князя Андрея. Она не знала, кто был в ней, и всякий раз, соображая область своего обоза, отыскивала глазами эту коляску. Она знала, что она была впереди всех.
В Кудрине, из Никитской, от Пресни, от Подновинского съехалось несколько таких же поездов, как был поезд Ростовых, и по Садовой уже в два ряда ехали экипажи и подводы.
Объезжая Сухареву башню, Наташа, любопытно и быстро осматривавшая народ, едущий и идущий, вдруг радостно и удивленно вскрикнула:
– Батюшки! Мама, Соня, посмотрите, это он!
– Кто? Кто?
– Смотрите, ей богу, Безухов! – говорила Наташа, высовываясь в окно кареты и глядя на высокого толстого человека в кучерском кафтане, очевидно, наряженного барина по походке и осанке, который рядом с желтым безбородым старичком в фризовой шинели подошел под арку Сухаревой башни.
– Ей богу, Безухов, в кафтане, с каким то старым мальчиком! Ей богу, – говорила Наташа, – смотрите, смотрите!
– Да нет, это не он. Можно ли, такие глупости.
– Мама, – кричала Наташа, – я вам голову дам на отсечение, что это он! Я вас уверяю. Постой, постой! – кричала она кучеру; но кучер не мог остановиться, потому что из Мещанской выехали еще подводы и экипажи, и на Ростовых кричали, чтоб они трогались и не задерживали других.
Действительно, хотя уже гораздо дальше, чем прежде, все Ростовы увидали Пьера или человека, необыкновенно похожего на Пьера, в кучерском кафтане, шедшего по улице с нагнутой головой и серьезным лицом, подле маленького безбородого старичка, имевшего вид лакея. Старичок этот заметил высунувшееся на него лицо из кареты и, почтительно дотронувшись до локтя Пьера, что то сказал ему, указывая на карету. Пьер долго не мог понять того, что он говорил; так он, видимо, погружен был в свои мысли. Наконец, когда он понял его, посмотрел по указанию и, узнав Наташу, в ту же секунду отдаваясь первому впечатлению, быстро направился к карете. Но, пройдя шагов десять, он, видимо, вспомнив что то, остановился.