Вадбольский, Иван Михайлович

Иван Михайлович Вадбольский
Портрет И. М. Вадбольского мастерской Джорджа Доу. Военная галерея Зимнего Дворца, Государственный Эрмитаж (Санкт-Петербург)
Дата рождения	1781(1781)
Дата смерти	1861(1861)
Принадлежность	Российская империя Российская империя
Род войск	пехота, кавалерия
Звание	генерал-лейтенант
Командовал	Литовский уланский полк, Мариупольский гусарский полк, 1-я бриг. 2-й гусар. див., 3-я гусар. див.
Сражения/войны	Война третьей коалиции, Война четвёртой коалиции, Отечественная война 1812 года, Заграничные походы 1813—1814 годов, Русско-персидская война (1826—1828), Русско-турецкая война (1828—1829)
Награды и премии	Золотое оружие «За храбрость» (1807), Орден Святого Георгия 4-й ст. (1808), Орден Святой Анны 2-й ст. (1812), Орден Святого Владимира 3-й ст. (1812), Орден Святого Георгия 3-й ст. (1814), Орден Святой Анны 1-й ст. (1814), Орден Святого Владимира 2-й ст. (1828)

Князь Ива́н Миха́йлович Ва́дбольский (1781 — 1861) — участник Наполеоновских войн; генерал-лейтенант Русской императорской армии.

Биография

Иван Вадбольский родился в 1781 году, происходил из княжеского рода Вадбольских, ветви белозерских Рюриковичей.

19 апреля 1790 года был зачислен сержантом в лейб-гвардии Преображенский полк и в 1796 году явился на действительную службу (с переводом 21 ноября 1796 года в Кавалергардский корпус).

Переведённый в 1797 году унтер-офицером в лейб-гвардии Конный полк, он в 1805 году в чине ротмистра участвовал со своим полком в сражении при Аустерлице и получил золотую саблю с надписью «За храбрость».

В 1807 году под Фридландом был ранен и за блестящую атаку его эскадрона 12 августа 1807 года произведён в полковники и 20 мая 1808 года награждён орденом св. Георгия 4-й степени (№ 1938 по списку Григоровича — Степанова, № 845 по списку Судравского).

В воздаяние отличного мужества и храбрости, оказанных в сражении 2 июня при Фридланде против французских войск, где с командуемым эскадроном врубился в неприятельскую конницу и произвёл в ней великое поражение.

20 декабря 1808 года назначен командиром Литовского уланского полка.

В Отечественную войну 1812 года, командуя Мариупольским гусарским полком (с 20 января 1812 года) полковник Вадбольский участвовал с отличием в делах при Ошмянах, Казянах, Бешенковичах, под Витебском и в трёхдневном бою при Смоленске. В Бородинском бою Вадбольский был ранен картечью в голову, но рана не помешала ему участвовать затем в целом ряде боев: при Можайске, Малоярославце, Вязьме, Красном и других; командовал отдельным партизанским отрядом. За отличие в Бородинском сражении был награждён орденом св. Владимира 3-й степени.

В Заграничных походах 1813—1814 годов участвовал в боевых действиях под Бунцлау, Кацбахом, Сен-Дизье, Бриенном; за отличие был произведён 21 мая 1813 года в генерал-майоры. В 1814 году при Ла-Ротьере Вадбольский был ранен палашом в правый бок и 20 января 1814 года награждён орденом св. Георгия 3-й степени (№ 354).

В награду за отличное мужество и храбрость, оказанные в сражении против французских войск 17 и 20 января при Бриенне и Ла-Ротьере.

По завершении войны с Наполеоном был назначен 29 августа 1814 года командиром 1-й бригады 2-й гусарской дивизии, а с декабря 1816 года — начальником 3-й гусарской дивизии.

В 1826 году Вадбольский был переведён в Отдельный Кавказский корпус, где принял участие в войне с Персией, командуя пехотной дивизией, и за отличие при взятии Аббас-Абада был 2 октября 1827 года произведён в генерал-лейтенанты.

В 1828 году Вадбольский сражался против турок и участвовал при штурмах Карса, Ахалкалак и Ахалцыха. За отличие награждён 16 ноября 1828 года орденом св. Владимира 2-й степени.

Расстроенное здоровье, вследствие многочисленных походов и ран, не позволило Вадбольскому продолжать службу, и 20 декабря 1833 года он был уволен от службы «за ранами с мундиром и полным пенсионом».

Иван Михайлович Вадбольский умер в 1861 году и был похоронен в селе Любене Одоевского уезда Тульской губернии.

По отзывам современников, Вадбольский был очень храбрым генералом, но лишённым распорядительности и предприимчивости.

Послужной список

В службе:

• 19 (30) апреля 1790 года — в службу вступил сержантом в л.-гв. Преображенской полк;
• 21 ноября (2 декабря) 1796 года — переведён кавалергардом в Кавалергардский полк;
• 11 (22) ноября 1797 года — переведён унтер-офицером в л.-гв. Конный полк;
• 6 (17) февраля 1799 года — пожалован эстандарт-юнкером;
• 1 (12) июня 1799 года — корнетом;
• 29 сентября (11 октября) 1801 года — поручиком;
• 4 (16) сентября 1802 года — штабс-ротмистром;
• 28 декабря 1803 (9 января 1804) года — ротмистром;
• 12 (24) августа 1807 года — полковником;
• 20 декабря 1808 (1 января 1809) года — назначен командиром Литовского уланского полка;
• 20 января (1 февраля) 1812 года — переведён командиром в Мариупольский гусарский полк;
• 21 мая (2 июня) 1813 года — произведён в генерал-майоры;
• 29 августа (10 сентября) 1814 года — назначен командиром 1-й бригады 2-й гусарской дивизии;
• 28 декабря 1816 (9 января 1817) года — назначен начальником 3-й гусарской дивизии
• 26 сентября (8 октября) 1823 года — назначен состоять при кавалерии;
• 28 сентября (10 октября) 1826 года — переведён на службу в Отдельный Кавказский корпус;
• 2 (14) октября 1827 года — за отличие в сражении 5 (17) июля 1827 года, при осаде кр. Аббас-Абада, произведён в генерал-лейтенанты;
• 3 (15) мая 1829 года — по случаю увольнения в отпуск до излечения болезни, от ран происходящей, назначен состоять по кавалерии.

В походах был:

• в 1805 году — в Австрии, 20 ноября, при Аустерлице, за что награждён золотой саблей, с надписью «за храбрость»;
• в 1807 году — в Пруссии: 24 и 25 мая, в резерве 1-й дивизии, при преследовании неприятеля до р. Пассарги; 29 — под г. Гейльсбергом; 2 июня, при Фридланде, где ране в шею пулей навылет, за что награждён орденами Св. Георгия 4 кл. и прусским «За достоинство»;
• в 1809 году — в Австрии, в Галиции;
• в 1812 году — участвовал в сражениях: 18 июня, при открытии неприятеля м. Ошмянами; 23 — при удерживании неприятеля на р. Десне, под м. Козянами; 13 июля, под с. Бешенковичами; 25 — под г. Витебском, где за отличие награждён орденом Св. Владимира 3 ст.; с 6 по 9 августа, под г. Смоленском, за отличные подвиги награждён орденом Св. Анны 2 ст.; 17 — при отступлении от г. Вязьмы; 25 — при Бородине, где ранен картечью в голову и за отличие награждён вторично орденом Св. Владимира 3 ст.; 28 — при отступлении от г. Можайска; 6 сентября, под с. Знаменским; с 18 сентября, действовал с порученным ему отрядом, составленном из двух казачьих и одного гусарского полков, для истребления неприятельских партий и мародёров; 29 сентября, был при взятии Верейских укреплений, где за отличие награждён вторично орденом Св. Анны 2 ст. (вторично пожалованные ордена заменены орденом Св. Анны, алмазами украшенным); 13 и 14 октября, под г. Малоярославцем; 22 — под Вязьмой; 24 — под Дорогобужем; 2, 4, 5 и 6 ноября, под г. Красным, где за отличие объявлено Высочайшее благоволение; 14 — под г. Борисовым;
• в 1813 году — за границей, с Мариупольским гусарским полком в сражениях: 6 августа, при м. Лигнице; 7, 8 и 9 — при м. Бунцлау; 14 — при р. Кабахе (за отличие награждён орденом Св. Анны 1 ст.);
• в 1814 году — 15 января, под г. Сен-Дизье; 17 и 18 — при Бриенн-Лешато; 20 — при Лаотере, где ранен палашом в бравый бок, и за отличныее подвиги, в сем деле оказанные, награждён орденом Св. Георгия 3 кл.;
• в 1827 году — с 12 мая по 8 июня, под начальством генерал-адъютанта графа Паскевича-Эриванского, следовал от сборного места, близ с. Шулавера, к монастырю Эчмиадзину;
• в 1827 году — участвовал в Персидской компании:
• в 1828 году — был назначен начальником войск, собранных на турецкой границе, потом находился в походе в Турции, под начальством генерал-адъютанта графа Паскевича-Эриванского, с 15 по 19 июня, к кр. Курсу; с 21 по 22 — был при осаде Карса и 23 — при взятии его штурмом, за что награждён орденом С. Владимира 2 ст.; с 5 по 15 августа, был при осаде и взятии штурмом Ахалцыха; 17 — был командирован, с особым отрядом, из кр. Ахалцыха к кр. Ацхуру и занял эту крепость 18 августа; оставался начальником собранных войск до 1 октября и с ними возвратился в Россию 8 октября.

20 декабря 1833 (1 января 1834) года уволен от службы за ранами, с мундиром и пенсионом полного жалования.

Литература

• Колпакиди А., Север А. Спецназ ГРУ. — М.: Яуза, Эксмо, 2008. — С. 69-70. — 864 с. — ISBN 978-5-699-28983-7.

Источники

• Вадбольский, Иван Михайлович, князь // Военная энциклопедия : [в 18 т.] / под ред. В. Ф. Новицкого [и др.]. — СПб. ; [М.] : Тип. т-ва И. В. Сытина, 1911—1915.</span>
• [www.museum.ru/museum/1812/Persons/slovar/sl_v01.html Словарь русских генералов, участников боевых действий против армии Наполеона Бонапарта в 1812—1815 гг.] // Российский архив : Сб. — М., студия «ТРИТЭ» Н. Михалкова, 1996. — Т. VII. — С. 329.

Отрывок, характеризующий Вадбольский, Иван Михайлович

Приехав из отпуска, радостно встреченный товарищами, Николай был посылал за ремонтом и из Малороссии привел отличных лошадей, которые радовали его и заслужили ему похвалы от начальства. В отсутствие его он был произведен в ротмистры, и когда полк был поставлен на военное положение с увеличенным комплектом, он опять получил свой прежний эскадрон.
Началась кампания, полк был двинут в Польшу, выдавалось двойное жалованье, прибыли новые офицеры, новые люди, лошади; и, главное, распространилось то возбужденно веселое настроение, которое сопутствует началу войны; и Ростов, сознавая свое выгодное положение в полку, весь предался удовольствиям и интересам военной службы, хотя и знал, что рано или поздно придется их покинуть.
Войска отступали от Вильны по разным сложным государственным, политическим и тактическим причинам. Каждый шаг отступления сопровождался сложной игрой интересов, умозаключений и страстей в главном штабе. Для гусар же Павлоградского полка весь этот отступательный поход, в лучшую пору лета, с достаточным продовольствием, был самым простым и веселым делом. Унывать, беспокоиться и интриговать могли в главной квартире, а в глубокой армии и не спрашивали себя, куда, зачем идут. Если жалели, что отступают, то только потому, что надо было выходить из обжитой квартиры, от хорошенькой панны. Ежели и приходило кому нибудь в голову, что дела плохи, то, как следует хорошему военному человеку, тот, кому это приходило в голову, старался быть весел и не думать об общем ходе дел, а думать о своем ближайшем деле. Сначала весело стояли подле Вильны, заводя знакомства с польскими помещиками и ожидая и отбывая смотры государя и других высших командиров. Потом пришел приказ отступить к Свенцянам и истреблять провиант, который нельзя было увезти. Свенцяны памятны были гусарам только потому, что это был пьяный лагерь, как прозвала вся армия стоянку у Свенцян, и потому, что в Свенцянах много было жалоб на войска за то, что они, воспользовавшись приказанием отбирать провиант, в числе провианта забирали и лошадей, и экипажи, и ковры у польских панов. Ростов помнил Свенцяны потому, что он в первый день вступления в это местечко сменил вахмистра и не мог справиться с перепившимися всеми людьми эскадрона, которые без его ведома увезли пять бочек старого пива. От Свенцян отступали дальше и дальше до Дриссы, и опять отступили от Дриссы, уже приближаясь к русским границам.
13 го июля павлоградцам в первый раз пришлось быть в серьезном деле.
12 го июля в ночь, накануне дела, была сильная буря с дождем и грозой. Лето 1812 года вообще было замечательно бурями.
Павлоградские два эскадрона стояли биваками, среди выбитого дотла скотом и лошадьми, уже выколосившегося ржаного поля. Дождь лил ливмя, и Ростов с покровительствуемым им молодым офицером Ильиным сидел под огороженным на скорую руку шалашиком. Офицер их полка, с длинными усами, продолжавшимися от щек, ездивший в штаб и застигнутый дождем, зашел к Ростову.
– Я, граф, из штаба. Слышали подвиг Раевского? – И офицер рассказал подробности Салтановского сражения, слышанные им в штабе.
Ростов, пожимаясь шеей, за которую затекала вода, курил трубку и слушал невнимательно, изредка поглядывая на молодого офицера Ильина, который жался около него. Офицер этот, шестнадцатилетний мальчик, недавно поступивший в полк, был теперь в отношении к Николаю тем, чем был Николай в отношении к Денисову семь лет тому назад. Ильин старался во всем подражать Ростову и, как женщина, был влюблен в него.
Офицер с двойными усами, Здржинский, рассказывал напыщенно о том, как Салтановская плотина была Фермопилами русских, как на этой плотине был совершен генералом Раевским поступок, достойный древности. Здржинский рассказывал поступок Раевского, который вывел на плотину своих двух сыновей под страшный огонь и с ними рядом пошел в атаку. Ростов слушал рассказ и не только ничего не говорил в подтверждение восторга Здржинского, но, напротив, имел вид человека, который стыдился того, что ему рассказывают, хотя и не намерен возражать. Ростов после Аустерлицкой и 1807 года кампаний знал по своему собственному опыту, что, рассказывая военные происшествия, всегда врут, как и сам он врал, рассказывая; во вторых, он имел настолько опытности, что знал, как все происходит на войне совсем не так, как мы можем воображать и рассказывать. И потому ему не нравился рассказ Здржинского, не нравился и сам Здржинский, который, с своими усами от щек, по своей привычке низко нагибался над лицом того, кому он рассказывал, и теснил его в тесном шалаше. Ростов молча смотрел на него. «Во первых, на плотине, которую атаковали, должна была быть, верно, такая путаница и теснота, что ежели Раевский и вывел своих сыновей, то это ни на кого не могло подействовать, кроме как человек на десять, которые были около самого его, – думал Ростов, – остальные и не могли видеть, как и с кем шел Раевский по плотине. Но и те, которые видели это, не могли очень воодушевиться, потому что что им было за дело до нежных родительских чувств Раевского, когда тут дело шло о собственной шкуре? Потом оттого, что возьмут или не возьмут Салтановскую плотину, не зависела судьба отечества, как нам описывают это про Фермопилы. И стало быть, зачем же было приносить такую жертву? И потом, зачем тут, на войне, мешать своих детей? Я бы не только Петю брата не повел бы, даже и Ильина, даже этого чужого мне, но доброго мальчика, постарался бы поставить куда нибудь под защиту», – продолжал думать Ростов, слушая Здржинского. Но он не сказал своих мыслей: он и на это уже имел опыт. Он знал, что этот рассказ содействовал к прославлению нашего оружия, и потому надо было делать вид, что не сомневаешься в нем. Так он и делал.
– Однако мочи нет, – сказал Ильин, замечавший, что Ростову не нравится разговор Здржинского. – И чулки, и рубашка, и под меня подтекло. Пойду искать приюта. Кажется, дождик полегче. – Ильин вышел, и Здржинский уехал.
Через пять минут Ильин, шлепая по грязи, прибежал к шалашу.
– Ура! Ростов, идем скорее. Нашел! Вот тут шагов двести корчма, уж туда забрались наши. Хоть посушимся, и Марья Генриховна там.
Марья Генриховна была жена полкового доктора, молодая, хорошенькая немка, на которой доктор женился в Польше. Доктор, или оттого, что не имел средств, или оттого, что не хотел первое время женитьбы разлучаться с молодой женой, возил ее везде за собой при гусарском полку, и ревность доктора сделалась обычным предметом шуток между гусарскими офицерами.
Ростов накинул плащ, кликнул за собой Лаврушку с вещами и пошел с Ильиным, где раскатываясь по грязи, где прямо шлепая под утихавшим дождем, в темноте вечера, изредка нарушаемой далекими молниями.
– Ростов, ты где?
– Здесь. Какова молния! – переговаривались они.


В покинутой корчме, перед которою стояла кибиточка доктора, уже было человек пять офицеров. Марья Генриховна, полная белокурая немочка в кофточке и ночном чепчике, сидела в переднем углу на широкой лавке. Муж ее, доктор, спал позади ее. Ростов с Ильиным, встреченные веселыми восклицаниями и хохотом, вошли в комнату.
– И! да у вас какое веселье, – смеясь, сказал Ростов.
– А вы что зеваете?
– Хороши! Так и течет с них! Гостиную нашу не замочите.
– Марьи Генриховны платье не запачкать, – отвечали голоса.
Ростов с Ильиным поспешили найти уголок, где бы они, не нарушая скромности Марьи Генриховны, могли бы переменить мокрое платье. Они пошли было за перегородку, чтобы переодеться; но в маленьком чуланчике, наполняя его весь, с одной свечкой на пустом ящике, сидели три офицера, играя в карты, и ни за что не хотели уступить свое место. Марья Генриховна уступила на время свою юбку, чтобы употребить ее вместо занавески, и за этой занавеской Ростов и Ильин с помощью Лаврушки, принесшего вьюки, сняли мокрое и надели сухое платье.
В разломанной печке разложили огонь. Достали доску и, утвердив ее на двух седлах, покрыли попоной, достали самоварчик, погребец и полбутылки рому, и, попросив Марью Генриховну быть хозяйкой, все столпились около нее. Кто предлагал ей чистый носовой платок, чтобы обтирать прелестные ручки, кто под ножки подкладывал ей венгерку, чтобы не было сыро, кто плащом занавешивал окно, чтобы не дуло, кто обмахивал мух с лица ее мужа, чтобы он не проснулся.
– Оставьте его, – говорила Марья Генриховна, робко и счастливо улыбаясь, – он и так спит хорошо после бессонной ночи.
– Нельзя, Марья Генриховна, – отвечал офицер, – надо доктору прислужиться. Все, может быть, и он меня пожалеет, когда ногу или руку резать станет.
Стаканов было только три; вода была такая грязная, что нельзя было решить, когда крепок или некрепок чай, и в самоваре воды было только на шесть стаканов, но тем приятнее было по очереди и старшинству получить свой стакан из пухлых с короткими, не совсем чистыми, ногтями ручек Марьи Генриховны. Все офицеры, казалось, действительно были в этот вечер влюблены в Марью Генриховну. Даже те офицеры, которые играли за перегородкой в карты, скоро бросили игру и перешли к самовару, подчиняясь общему настроению ухаживанья за Марьей Генриховной. Марья Генриховна, видя себя окруженной такой блестящей и учтивой молодежью, сияла счастьем, как ни старалась она скрывать этого и как ни очевидно робела при каждом сонном движении спавшего за ней мужа.
Ложка была только одна, сахару было больше всего, но размешивать его не успевали, и потому было решено, что она будет поочередно мешать сахар каждому. Ростов, получив свой стакан и подлив в него рому, попросил Марью Генриховну размешать.