Ваджрапани

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск

Ваджрапани (санскр. vajra — «удар молнии» или «алмаз», и pāṇi — «в руке»; то есть «держащий ваджру») — в буддизме бодхисаттва. Является защитником Будды и символом его могущества. Широко распространён в буддийской иконографии как один из трёх божеств-охранителей, окружающих Будду. Каждый из них символизирует одну из добродетелей Будды: Манджушри — проявление мудрости всех Будд, Авалокитешвара — проявление сострадания всех Будд, Ваджрапани — проявление могущества всех Будд.





Учение

На санскрите Ваджрапани называют также Ваджрасаттва (vajra-sattva IAST), а на тибетском — Чана Дордже (Phyag na rdo rje).

В Сутре золотого блеска (санскр. सुवर्णप्रभासोत्तमसूत्रेन्द्रराज suvarṇaprabhāsottamasūtrendrarājaḥ IAST) он называется «великим генералом якшей».[1]

Широко распространено мнение о Ваджрапани как о бодхисаттве, который проявляет могущество всех Будд, как Авалокитешвара проявляет их великое сострадание, Манджушри — их мудрость, а Тара — их чудотворные деяния. Для йогов Ваджрапани представляет способ преисполнения твердой решимости и символизирует неослабевающую эффективность в покорении невежества. Его напряженная поза — это поза воина-лучника (pratayalidha). Она напоминает позицию «к бою» в фехтовании. В своей вытянутой правой руке он держит ваджру, а в левой — лассо, которым он связывает демонов. Он носит корону из черепов, из под которой видны его волосы. У него гневное выражение лица. У него обозначен третий глаз. У него змеиное ожерелье и набедренная повязка из шкуры тигра, чья голова видна у его правого колена.

В Амбаттха Сутте Палийского канона рассказывается об одном примере как Ваджрапани защищал честь Будды. Молодой брамин по имени Амбаттха посетил Будду и оскорбил его, говоря, что клан Шакья, из которого был родом Будда, является жалким и низким и должен преклоняться перед браминами. В ответ Будда спросил брамина, не ведёт ли его семья происхождение от «рабыни Шакья». Амбата продолжил оскорблять Будду, не отвечая на его вопрос. Когда Будда не получил ответа и во второй раз, он предупредил Амбату, что его голова будет разбита на кусочки, если он не ответит и в третий раз. Амбата испугался, увидев Ваджрапани, проявляющегося над головой Будды и готового ударить брамина своей ваджрой, и быстро объяснился.[1]

Каждый бодхисаттва на пути к тому, чтобы стать Буддой, имеет право на защиту Ваджрапани, что делает его непобедимым для любых атак со стороны «как людей, так и призраков».[2]

Мантра

С Ваджрапани связана мантра oṃ vajrapāṇi hūṃ phaṭ IAST. Его семенной слог[3] — hūṃ IAST.

Покровитель монастыря Шаолинь

В своей книге Монастырь Шаолинь (2008) профессор Меир Шахар упоминает Ваджрапани как святого покровителя монастыря Шаолинь. Короткая история в антологии Тан автора Чжан Чжо (660—741) показывает, насколько Ваджрапани почитался в монастыре как минимум с восьмого столетия. В этой истории рассказывается о монахе Шаолинь Сэнчоу (480—560), который обрёл сверхъестественную силу и стал мастером боевых искусств, молясь Ваджрапани и питаясь сырым мясом.[4] Настоятель монастыря Цзудуань (1115—1167) воздвиг в его честь колонну во время династии Сун.[5]

В Шаолине также считают Ваджрапани проявлением бодхисаттвы Гуаньинь. Китайский учёный А Дэ считает, что причина этого в том, что в Лотосовой сутре сказано, что Гуаньинь может принимать вид любого существа, чтобы наилучшим образом способствовать распространению дхармы.[6]

Иконография

Буддхагхоша связал Ваджрапани с богом Индрой,[2] поэтому его первые изображения в Индии были отождествлены с богом грома. Когда буддизм распространился в Центральную Азию и смешался с эллинистическими влияниями, образовав греко-буддизм, то греческий герой Геракл был принят для изображения Ваджрапани. В дальнейшем он обычно изображался мускулистым атлетом с короткой «алмазной» дубинкой в руках.[7]

С 6-го века буддизм Махаяны распространялся в Китай, Корею и Японию. В Японии Ваджрапани известен как Сюконгосин (яп. 執金剛神 сюконго:син, Бог, держащий алмазный жезл) и был вдохновением для нио (яп. 仁王 ни о:, букв. великодушные короли) гневного и мощного божества-охранителя Будды, стоящего сегодня у входа многих буддийских храмов в виде пугающей статуи, похожей на борца.

Некоторые предполагают, что божество Картикея, которое носит титул Сканда, — это тоже проявление Ваджрапани, поскольку они оба держат ваджру как оружие и изображаются в огненном сиянии.

См. также

Напишите отзыв о статье "Ваджрапани"

Примечания

  1. 1 2 Vessantara. Meeting the Buddhas: A Guide to Buddhas, Bodhisattvas, and Tantric Deities. Birmingham [England]: Windhorse Publications, 1998 (ISBN 0-904766-53-5), p. 162
  2. 1 2 DeCaroli, Robert. Haunting the Buddha: Indian Popular Religions and the Formation of Buddhism. New York: Oxford University Press, 2004 (ISBN 0-19-516838-0), p. 182
  3. [tibet.in.ua/component/option,com_glossary/func,view/Itemid,52/catid,24/term,Семенной+слог/ Семенной слог]
  4. Meir Shahar, The Shaolin Monastery: History, Religion, and the Chinese Martial Arts. Honolulu: University of Hawai’i Press, 2008 (ISBN 0-8248-3110-1), стр. 35-36
  5. Там же стр.40
  6. Там же, стр. 85
  7. Katsumi Tanabe, «Alexander the Great, East-West cultural contacts from Greece to Japan», стр.23

Отрывок, характеризующий Ваджрапани

– Вот и договорился! – сказала она.
Но граф в ту же минуту оправился от волнения.
– Ну, ну, – сказал он. – Вот воин еще! Глупости то оставь: учиться надо.
– Это не глупости, папенька. Оболенский Федя моложе меня и тоже идет, а главное, все равно я не могу ничему учиться теперь, когда… – Петя остановился, покраснел до поту и проговорил таки: – когда отечество в опасности.
– Полно, полно, глупости…
– Да ведь вы сами сказали, что всем пожертвуем.
– Петя, я тебе говорю, замолчи, – крикнул граф, оглядываясь на жену, которая, побледнев, смотрела остановившимися глазами на меньшого сына.
– А я вам говорю. Вот и Петр Кириллович скажет…
– Я тебе говорю – вздор, еще молоко не обсохло, а в военную службу хочет! Ну, ну, я тебе говорю, – и граф, взяв с собой бумаги, вероятно, чтобы еще раз прочесть в кабинете перед отдыхом, пошел из комнаты.
– Петр Кириллович, что ж, пойдем покурить…
Пьер находился в смущении и нерешительности. Непривычно блестящие и оживленные глаза Наташи беспрестанно, больше чем ласково обращавшиеся на него, привели его в это состояние.
– Нет, я, кажется, домой поеду…
– Как домой, да вы вечер у нас хотели… И то редко стали бывать. А эта моя… – сказал добродушно граф, указывая на Наташу, – только при вас и весела…
– Да, я забыл… Мне непременно надо домой… Дела… – поспешно сказал Пьер.
– Ну так до свидания, – сказал граф, совсем уходя из комнаты.
– Отчего вы уезжаете? Отчего вы расстроены? Отчего?.. – спросила Пьера Наташа, вызывающе глядя ему в глаза.
«Оттого, что я тебя люблю! – хотел он сказать, но он не сказал этого, до слез покраснел и опустил глаза.
– Оттого, что мне лучше реже бывать у вас… Оттого… нет, просто у меня дела.
– Отчего? нет, скажите, – решительно начала было Наташа и вдруг замолчала. Они оба испуганно и смущенно смотрели друг на друга. Он попытался усмехнуться, но не мог: улыбка его выразила страдание, и он молча поцеловал ее руку и вышел.
Пьер решил сам с собою не бывать больше у Ростовых.


Петя, после полученного им решительного отказа, ушел в свою комнату и там, запершись от всех, горько плакал. Все сделали, как будто ничего не заметили, когда он к чаю пришел молчаливый и мрачный, с заплаканными глазами.
На другой день приехал государь. Несколько человек дворовых Ростовых отпросились пойти поглядеть царя. В это утро Петя долго одевался, причесывался и устроивал воротнички так, как у больших. Он хмурился перед зеркалом, делал жесты, пожимал плечами и, наконец, никому не сказавши, надел фуражку и вышел из дома с заднего крыльца, стараясь не быть замеченным. Петя решился идти прямо к тому месту, где был государь, и прямо объяснить какому нибудь камергеру (Пете казалось, что государя всегда окружают камергеры), что он, граф Ростов, несмотря на свою молодость, желает служить отечеству, что молодость не может быть препятствием для преданности и что он готов… Петя, в то время как он собирался, приготовил много прекрасных слов, которые он скажет камергеру.
Петя рассчитывал на успех своего представления государю именно потому, что он ребенок (Петя думал даже, как все удивятся его молодости), а вместе с тем в устройстве своих воротничков, в прическе и в степенной медлительной походке он хотел представить из себя старого человека. Но чем дальше он шел, чем больше он развлекался все прибывающим и прибывающим у Кремля народом, тем больше он забывал соблюдение степенности и медлительности, свойственных взрослым людям. Подходя к Кремлю, он уже стал заботиться о том, чтобы его не затолкали, и решительно, с угрожающим видом выставил по бокам локти. Но в Троицких воротах, несмотря на всю его решительность, люди, которые, вероятно, не знали, с какой патриотической целью он шел в Кремль, так прижали его к стене, что он должен был покориться и остановиться, пока в ворота с гудящим под сводами звуком проезжали экипажи. Около Пети стояла баба с лакеем, два купца и отставной солдат. Постояв несколько времени в воротах, Петя, не дождавшись того, чтобы все экипажи проехали, прежде других хотел тронуться дальше и начал решительно работать локтями; но баба, стоявшая против него, на которую он первую направил свои локти, сердито крикнула на него:
– Что, барчук, толкаешься, видишь – все стоят. Что ж лезть то!
– Так и все полезут, – сказал лакей и, тоже начав работать локтями, затискал Петю в вонючий угол ворот.
Петя отер руками пот, покрывавший его лицо, и поправил размочившиеся от пота воротнички, которые он так хорошо, как у больших, устроил дома.
Петя чувствовал, что он имеет непрезентабельный вид, и боялся, что ежели таким он представится камергерам, то его не допустят до государя. Но оправиться и перейти в другое место не было никакой возможности от тесноты. Один из проезжавших генералов был знакомый Ростовых. Петя хотел просить его помощи, но счел, что это было бы противно мужеству. Когда все экипажи проехали, толпа хлынула и вынесла и Петю на площадь, которая была вся занята народом. Не только по площади, но на откосах, на крышах, везде был народ. Только что Петя очутился на площади, он явственно услыхал наполнявшие весь Кремль звуки колоколов и радостного народного говора.
Одно время на площади было просторнее, но вдруг все головы открылись, все бросилось еще куда то вперед. Петю сдавили так, что он не мог дышать, и все закричало: «Ура! урра! ура!Петя поднимался на цыпочки, толкался, щипался, но ничего не мог видеть, кроме народа вокруг себя.
На всех лицах было одно общее выражение умиления и восторга. Одна купчиха, стоявшая подле Пети, рыдала, и слезы текли у нее из глаз.
– Отец, ангел, батюшка! – приговаривала она, отирая пальцем слезы.
– Ура! – кричали со всех сторон. С минуту толпа простояла на одном месте; но потом опять бросилась вперед.