Вадковский переулок

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Вадковский переулок
Москва

Дом Общества "Детский труд и отдых" ("Сетлемент"), 1907, фото 2007
Общая информация
Страна

Россия

Город

Москва

Округ

ЦАО

Район

Тверской

Протяжённость

0,5 км

Ближайшие станции метро

Савёловская

Почтовый индекс

127055

Номера телефонов

+7(495) XXX----

[www.openstreetmap.org/?lat=55.7897222222222&lon=37.5966666666667&zoom=15&layers=M на OpenStreetMap]
[maps.google.com/maps?ll=55.78972,37.59667&q=55.78972,37.59667&spn=0.03,0.03&t=k&hl=ru на Картах Google]
Координаты: 55°47′24″ с. ш. 37°35′48″ в. д. / 55.79000° с. ш. 37.59667° в. д. / 55.79000; 37.59667 (G) [www.openstreetmap.org/?mlat=55.79000&mlon=37.59667&zoom=17 (O)] (Я)Вадковский переулокВадковский переулок

Вадко́вский переулок (в XIX веке Витковский переулок[1], Задний переулок) — переулок в Тверском районе Москвы. Проходит от Новослободской улицы до Тихвинской улицы. Нумерация домов от Новослободской улицы. При пересечении Новослободской улицы переходит в Угловой переулок.





Происхождение названия

Название дано в начале XX века по фамилии домовладельца, полковника Егора Васильевича Вадковского. Старое название — Задний переулок — по своему расположению последним по Новослободской улице[2].

История

Застройка местности, прилегающей к Камер-Коллежскому валу, началась только после 1812 года, однако еще в XVIII веке на углу Новослободской улицы возникла усадьба Шепелевых, в начале XIX века перешедшая в род Голицыных. На подробном плане Хотева 1852 года по северной стороне переулка показано только два владения (в том числе голицынская усадьба), по южной — пять, редко застроенных (одно с прудом). Эти дворы относились к приходу храма Тихвинской иконы Божьей Матери, стоящей по сей день в Тихвинском переулке.

В 1856 году княгиня Прасковья Голицына устроила в усадьбе домовую церковь, в следующем году на её землях был учрежден Скорбященский женский монастырь[3]. С 1865 года в доме Голицыной был приют для иногородних монахинь под управлением Троице-Сергиевой лавры.

К концу XIX века местность становится рабочей окраиной и заселяется фабричными рабочими; тогда же, в 1890-е — 1900-е годы, Скорбященский монастырь был существенно расширен и перестроен.

В 19051907 гг. педагог С. Т. Шацкий и архитектор А. У. Зеленко выстроили и открыли в Вадковском переулке воспитательный центр для детей рабочих окраин («Сетлемент», а позднее «Детский труд и отдых»). Несмотря на то, что Шацкий и Зеленко намеренно сторонились политики, в 1908 году «Сетлемент» был разгромлен полицией по подозрению в революционной пропаганде.

В советские годы на монастырских землях был выстроен МГТУ «Станкин», собор — обезглавлен. Южная сторона застроена жилыми и административными зданиями 1920-х — 1960-х годов.

Примечательные здания

Напишите отзыв о статье "Вадковский переулок"

Примечания

  1. Атлас столичного города Москвы, составленный … А. Хотевым, М., 1852—1853, лист 39
  2. Москва: все улицы, площади, бульвары, переулки / Вострышев М. И. — М.: Алгоритм, Эксмо, 2010. — С. 76. — ISBN 978-5-699-33874-0.
  3. [www.pravmir.ru/article_1411.html 150 лет Скорбященскому монастырю в Москве] на сайте Православие и мир.
  4. Нащокина М. В. Московский модерн. — 2-е изд. — М.: Жираф, 2005. — С. 479. — 560 с. — 2500 экз. — ISBN 5-89832-042-3.
  5. 1 2 [data.mos.ru/opendata/530/row/2d150d26-3b6b-4df8-a884-424c1d3a1012 База объектов культурного наследия]. — Портал открытых данных Правительства Москвы.
  6. Посольские особняки // Московское наследие. — 20015. — № 1 (37). — С. 18—19.</span>
  7. </ol>

Отрывок, характеризующий Вадковский переулок

Петя выскочил к своему тезке, чтобы переговорить о деле.
Он просил его узнать, примут ли его в гусары.
Пьер шел по гостиной, не слушая Петю.
Петя дернул его за руку, чтоб обратить на себя его вниманье.
– Ну что мое дело, Петр Кирилыч. Ради бога! Одна надежда на вас, – говорил Петя.
– Ах да, твое дело. В гусары то? Скажу, скажу. Нынче скажу все.
– Ну что, mon cher, ну что, достали манифест? – спросил старый граф. – А графинюшка была у обедни у Разумовских, молитву новую слышала. Очень хорошая, говорит.
– Достал, – отвечал Пьер. – Завтра государь будет… Необычайное дворянское собрание и, говорят, по десяти с тысячи набор. Да, поздравляю вас.
– Да, да, слава богу. Ну, а из армии что?
– Наши опять отступили. Под Смоленском уже, говорят, – отвечал Пьер.
– Боже мой, боже мой! – сказал граф. – Где же манифест?
– Воззвание! Ах, да! – Пьер стал в карманах искать бумаг и не мог найти их. Продолжая охлопывать карманы, он поцеловал руку у вошедшей графини и беспокойно оглядывался, очевидно, ожидая Наташу, которая не пела больше, но и не приходила в гостиную.
– Ей богу, не знаю, куда я его дел, – сказал он.
– Ну уж, вечно растеряет все, – сказала графиня. Наташа вошла с размягченным, взволнованным лицом и села, молча глядя на Пьера. Как только она вошла в комнату, лицо Пьера, до этого пасмурное, просияло, и он, продолжая отыскивать бумаги, несколько раз взглядывал на нее.
– Ей богу, я съезжу, я дома забыл. Непременно…
– Ну, к обеду опоздаете.
– Ах, и кучер уехал.
Но Соня, пошедшая в переднюю искать бумаги, нашла их в шляпе Пьера, куда он их старательно заложил за подкладку. Пьер было хотел читать.
– Нет, после обеда, – сказал старый граф, видимо, в этом чтении предвидевший большое удовольствие.
За обедом, за которым пили шампанское за здоровье нового Георгиевского кавалера, Шиншин рассказывал городские новости о болезни старой грузинской княгини, о том, что Метивье исчез из Москвы, и о том, что к Растопчину привели какого то немца и объявили ему, что это шампиньон (так рассказывал сам граф Растопчин), и как граф Растопчин велел шампиньона отпустить, сказав народу, что это не шампиньон, а просто старый гриб немец.
– Хватают, хватают, – сказал граф, – я графине и то говорю, чтобы поменьше говорила по французски. Теперь не время.
– А слышали? – сказал Шиншин. – Князь Голицын русского учителя взял, по русски учится – il commence a devenir dangereux de parler francais dans les rues. [становится опасным говорить по французски на улицах.]
– Ну что ж, граф Петр Кирилыч, как ополченье то собирать будут, и вам придется на коня? – сказал старый граф, обращаясь к Пьеру.
Пьер был молчалив и задумчив во все время этого обеда. Он, как бы не понимая, посмотрел на графа при этом обращении.
– Да, да, на войну, – сказал он, – нет! Какой я воин! А впрочем, все так странно, так странно! Да я и сам не понимаю. Я не знаю, я так далек от военных вкусов, но в теперешние времена никто за себя отвечать не может.
После обеда граф уселся покойно в кресло и с серьезным лицом попросил Соню, славившуюся мастерством чтения, читать.
– «Первопрестольной столице нашей Москве.
Неприятель вошел с великими силами в пределы России. Он идет разорять любезное наше отечество», – старательно читала Соня своим тоненьким голоском. Граф, закрыв глаза, слушал, порывисто вздыхая в некоторых местах.
Наташа сидела вытянувшись, испытующе и прямо глядя то на отца, то на Пьера.
Пьер чувствовал на себе ее взгляд и старался не оглядываться. Графиня неодобрительно и сердито покачивала головой против каждого торжественного выражения манифеста. Она во всех этих словах видела только то, что опасности, угрожающие ее сыну, еще не скоро прекратятся. Шиншин, сложив рот в насмешливую улыбку, очевидно приготовился насмехаться над тем, что первое представится для насмешки: над чтением Сони, над тем, что скажет граф, даже над самым воззванием, ежели не представится лучше предлога.
Прочтя об опасностях, угрожающих России, о надеждах, возлагаемых государем на Москву, и в особенности на знаменитое дворянство, Соня с дрожанием голоса, происходившим преимущественно от внимания, с которым ее слушали, прочла последние слова: «Мы не умедлим сами стать посреди народа своего в сей столице и в других государства нашего местах для совещания и руководствования всеми нашими ополчениями, как ныне преграждающими пути врагу, так и вновь устроенными на поражение оного, везде, где только появится. Да обратится погибель, в которую он мнит низринуть нас, на главу его, и освобожденная от рабства Европа да возвеличит имя России!»
– Вот это так! – вскрикнул граф, открывая мокрые глаза и несколько раз прерываясь от сопенья, как будто к носу ему подносили склянку с крепкой уксусной солью. – Только скажи государь, мы всем пожертвуем и ничего не пожалеем.
Шиншин еще не успел сказать приготовленную им шутку на патриотизм графа, как Наташа вскочила с своего места и подбежала к отцу.
– Что за прелесть, этот папа! – проговорила она, целуя его, и она опять взглянула на Пьера с тем бессознательным кокетством, которое вернулось к ней вместе с ее оживлением.