Вайна, Габор

Габор Вайна венг. Vajna Gábor<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr> <tr><td colspan="2" style="text-align: center;">Габор Вайна в Будапештской тюрьме.</td></tr>
Министр внутренних дел Венгрии
16 октября 1944 — 27 марта 1945
Глава правительства:	Ференц Салаши
Предшественник:	Петер Шелл
Преемник:	Ференц Эрдеи
Рождение:	4 ноября 1891(1891-11-04) Тыргу-Секуеск
Смерть:	12 марта 1946(1946-03-12) (54 года) Будапешт

Га́бор Ва́йна (венг. Vajna Gábor)['vɒjn ɒ 'ɡaːbor]; 4 ноября 1891 в трансильванском городе Кездивашархей, Австро-Венгрия (ныне Тыргу-Секуеск в Румынии) — 12 марта 1946, Будапешт, Венгрия) — венгерский политик и национал-социалист, военный нацистский преступник.

Жизнь

Вайна был соратником премьер-министра Ференца Салаши, венгерского нацистского руководителя партии и основателя ультраправой «партии национальной воли», позднее известной под названием «Скрещённые стрелы». Вайна был назначен министром внутренних дел 15 октября 1944 года в правительстве Салаши.

Военные преступления

По приказу Адольфа Эйхмана представители СС в Венгрии (Эдмунд Веезенмайер и Отто Винкельманн) потребовали депортировать «заграничных евреев» на территорию Рейха, что и было сделано с санкции нового венгерского министра внутренних дел Габора Вайны 17 октября 1944 года. 18 октября новое правительство Ференца Салаши объявило о своей готовности предоставлять в распоряжение военной промышленности Рейха 50.000 еврейских мужчин и женщин в качестве бесплатной рабочей силы. В целом число депортированых до 1 декабря 1944 года «заграничных евреев» составило 76.209. Большая их часть погибала во время «марша смерти», либо непосредственно в концентрационных лагерях, либо на принудительных работах по сооружению юго-восточного вала.

Казнь

После того как Советские войска в апреле 1945 года заняли всю территорию Венгрии, Вайна попытался скрыться в Западной Европе, но войска союзников задержали его с другими членами правительства Нилашистов.

Габор Вайна был осуждён Народным Трибуналом на открытом процессе в Будапеште и приговорён к смертной казни.

Он был казнён за преступления против человечности во время Второй мировой войны, через повешение, вместе с Ференцом Салаши, Кароем Берегфи и Йожефом Герой, 12 марта 1946 года в Будапеште.

Литература

• [www.ogyk.hu/e-konyvt/mpgy/alm/al939_44/354.htm Országgyűlési almanach. az 1939-1944. évi országgyűlésről]. — Budapest, 1940. — P. 354.

Отрывок, характеризующий Вайна, Габор

Вбежав в Сонину комнату и не найдя там свою подругу, Наташа пробежала в детскую – и там не было Сони. Наташа поняла, что Соня была в коридоре на сундуке. Сундук в коридоре был место печалей женского молодого поколения дома Ростовых. Действительно, Соня в своем воздушном розовом платьице, приминая его, лежала ничком на грязной полосатой няниной перине, на сундуке и, закрыв лицо пальчиками, навзрыд плакала, подрагивая своими оголенными плечиками. Лицо Наташи, оживленное, целый день именинное, вдруг изменилось: глаза ее остановились, потом содрогнулась ее широкая шея, углы губ опустились.
– Соня! что ты?… Что, что с тобой? У у у!…
И Наташа, распустив свой большой рот и сделавшись совершенно дурною, заревела, как ребенок, не зная причины и только оттого, что Соня плакала. Соня хотела поднять голову, хотела отвечать, но не могла и еще больше спряталась. Наташа плакала, присев на синей перине и обнимая друга. Собравшись с силами, Соня приподнялась, начала утирать слезы и рассказывать.
– Николенька едет через неделю, его… бумага… вышла… он сам мне сказал… Да я бы всё не плакала… (она показала бумажку, которую держала в руке: то были стихи, написанные Николаем) я бы всё не плакала, но ты не можешь… никто не может понять… какая у него душа.
И она опять принялась плакать о том, что душа его была так хороша.
– Тебе хорошо… я не завидую… я тебя люблю, и Бориса тоже, – говорила она, собравшись немного с силами, – он милый… для вас нет препятствий. А Николай мне cousin… надобно… сам митрополит… и то нельзя. И потом, ежели маменьке… (Соня графиню и считала и называла матерью), она скажет, что я порчу карьеру Николая, у меня нет сердца, что я неблагодарная, а право… вот ей Богу… (она перекрестилась) я так люблю и ее, и всех вас, только Вера одна… За что? Что я ей сделала? Я так благодарна вам, что рада бы всем пожертвовать, да мне нечем…
Соня не могла больше говорить и опять спрятала голову в руках и перине. Наташа начинала успокоиваться, но по лицу ее видно было, что она понимала всю важность горя своего друга.
– Соня! – сказала она вдруг, как будто догадавшись о настоящей причине огорчения кузины. – Верно, Вера с тобой говорила после обеда? Да?
– Да, эти стихи сам Николай написал, а я списала еще другие; она и нашла их у меня на столе и сказала, что и покажет их маменьке, и еще говорила, что я неблагодарная, что маменька никогда не позволит ему жениться на мне, а он женится на Жюли. Ты видишь, как он с ней целый день… Наташа! За что?…
И опять она заплакала горьче прежнего. Наташа приподняла ее, обняла и, улыбаясь сквозь слезы, стала ее успокоивать.
– Соня, ты не верь ей, душенька, не верь. Помнишь, как мы все втроем говорили с Николенькой в диванной; помнишь, после ужина? Ведь мы всё решили, как будет. Я уже не помню как, но, помнишь, как было всё хорошо и всё можно. Вот дяденьки Шиншина брат женат же на двоюродной сестре, а мы ведь троюродные. И Борис говорил, что это очень можно. Ты знаешь, я ему всё сказала. А он такой умный и такой хороший, – говорила Наташа… – Ты, Соня, не плачь, голубчик милый, душенька, Соня. – И она целовала ее, смеясь. – Вера злая, Бог с ней! А всё будет хорошо, и маменьке она не скажет; Николенька сам скажет, и он и не думал об Жюли.
И она целовала ее в голову. Соня приподнялась, и котеночек оживился, глазки заблистали, и он готов был, казалось, вот вот взмахнуть хвостом, вспрыгнуть на мягкие лапки и опять заиграть с клубком, как ему и было прилично.
– Ты думаешь? Право? Ей Богу? – сказала она, быстро оправляя платье и прическу.
– Право, ей Богу! – отвечала Наташа, оправляя своему другу под косой выбившуюся прядь жестких волос.