Вайнерт, Эрих

Эрих Вайнерт
Имя при рождении:	Эрих Бернхард Густав Вайнерт
Дата рождения:	4 августа 1890(1890-08-04)
Место рождения:	Магдебург
Дата смерти:	20 апреля 1953(1953-04-20) (62 года)
Место смерти:	Берлин
Гражданство:	Германская империя ГДР
Род деятельности:	поэт, переводчик
Годы творчества:	1920 — 1953
Премии:	Национальная премия ГДР

Эрих Бернхард Густав Вайнерт (нем. Erich Bernhard Gustav Weinert; 4 августа 1890, Магдебург, Германия, — 20 апреля 1953, Берлин, ГДР) — немецкий поэт и переводчик, общественный деятель Германской Демократической Республики. Председатель Национального комитета «Свободная Германия». Основатель Академии искусств ГДР.

Биография

Эрих Вайнерт родился в семье инженера с социал-демократическими убеждениями. С 1908 по 1910 год он учился в профессионально-техническом училище в родном городе. Затем — в Высшей школе прикладных искусств в Берлине, которую окончил в 1912 году. Участвовал в Первой мировой войны в чине офицера. Вайнерт был соучредителем Союза пролетарских революционных писателей Германии. В 1929 году он вступил в Коммунистическую партию Германии.

После фашистского переворота 1933 года Вайнерт с женой Ли и дочерью вынужден был эмигрировать сначала в Швейцарию, а оттуда в Саарскую область. После плебисцита Саара в 1935 году Вайнерт уезхал в Париж, а оттуда в Советский Союз. С 1937 по 1939 год участвовал в Гражданской войне в Испании в качестве фронтового корреспондента в составе 11-й интернациональной бригады.

После нападения Германии на Советский Союз Вайнерт действовал как пропагандист-антифашист на передовых позициях Советско-германского фронта. Он обращался по радио к немецким солдатам, листовки с его стихотворениями в большом количестве сбрасывались на территории, оккупированные немецкими войсками. В 1943 году он возглавил Национальный комитет «Свободная Германия».

В 1946 году Вайнерт вернулся на родину. В 1949 и 1952 годах удостаивался Национальной премии. Вайнерт стал одним из основателей Академии искусств ГДР.

Могила Эрнста Вайнерта находится в колумбарии Центрального кладбища Фридрихсфельде.

Супруга — Ли Вайнерт, декламатор, артистка кабаре и деятель культуры ГДР.

Творческая деятельность

В 1919 году вместе с другими молодыми художниками Вайнерт основал общество художников «Die Kugel». В начале 1920 года он опубликовал в журнале общества свои первые стихотворения. Выступал как актёр и декламатор в Лейпциге. С середины 1920-х годов Вайнерт стал заметным представителем пролетарского революционного литературного движения в Германии. В своих сборниках «Балаган» (1925) и «Эрих Вайнерт говорит» (1930) он раскрывается как политический поэт, агитатор и сатирик. Его произведения были написаны простым и доступным языком. В 1934 году Вайнерт опубликовал сборники антифашистских стихов «Булыжники» и «Наступит день».

С 1935 года, в составе группы немецких поэтов-антифашистов (А. Куреллы, Х. Хупперта, Г. Роденберга, Г. Циннера и других), Вайнерт начал переводить на немецкий язык произведения Тараса Шевченко. Переводы Вайнерта адекватны произведениям Шевченко высокой поэтичностью, точностью воспроизведения формы и содержания, идейной направленностью, поэтому он считается лучшим переводчиком поэзии кобзаря. Всего Вайнерт перевёл 68 произведений Т. Шевченко.

В 1935 году Вайнерт отправился в путешествие по Украине. Он выступал в Киеве, Днепропетровске, Запорожье, Харькове. В 1951 году в Берлине вышла книга Т. Шевченко «„Гайдамаки“ и другие поэзии» в переводе Вайнерта. В том же году в Москве был издан на немецком языке двухтомный «Кобзарь» под редакцией А. Куреллы, где были помещены и переводы Вайнерта. Среди них: цикл «В каземате», «Ведьма», «В нашем раю на земле», «Слепая» и другие. Помимо поэзии Шевченко Вайнерт переводил также произведения украинской и русской классической поэзии и литературу других народов мира.

Эрих Вайнерт является автором текста гимна интернациональных бригад в Испании. Стихи его испанского цикла собраны в книге «Камарадас», изданной в 1951 году. Наибольшую известность приобрело написанное им в 1927 году антифашистское стихотворение «Тревожный марш» (в оригинале — «Der Heimliche Aufmarsch»), положенное на музыку Гансом Эйслером и прочно вошедшее в репертуар Эрнста Буша, впервые исполнившего песню в фильме «Нейтральная полоса» (Niemandsland, 1931).

Вайнерт автор рассказов, написанных в годы войны: «Смерть за отечество» (1942), «Целесообразность» (1942), фронтового дневника «Помни о Сталинграде» (1943), сборника стихов-листовок «Против истинного врага» (1944). Взятые в плен немцы часто цитировали стихи Эриха Вайнерта о девяти годах фашистской диктатуры в Германии. По рассказам пленных, эти стихи, передавались из рук в руки и тайно декламировались солдатами в окопах:

Грудой развалин Европа легла, Смерть над людьми нависла. Родина, ты никогда не была Миру так ненавистна!

Память

• Имя Вайнерта носит улица в его родном городе Магдебурге, а также улицы в Берлине, Котбусе, Фюрстенвальде, Лейпциге, Потсдаме, Зенфтенберге, Лаузице и Висмаре.
• Дом на Тимштрассе, 7 в Магдебурге-Букау, где жил Вайнерт, используется теперь как литературный дом.
• Во Франкфурте-на-Одере Вайнерту установлен памятник.

Литература

• Эрих Вейнерт. Будничные баллады. Пер. В. Нейштадта. М., ГИХЛ, 1933.
• Бурцев Михаил Иванович. Прозрение. — [militera.lib.ru/memo/russian/burtsev_mi/03.html Проект «Военная литература»]
• Шевченківський словник в двух томах. — К., 1978.
• Gisela Zander, Magdeburger Biographisches Lexikon, Magdeburg 2002, ISBN 3-933046-49-1
• Сталинградская битва. Июль 1942-февраль 1943: энциклопедия / под ред. М. М. Загорулько. — 5-е изд., испр. и доп. — Волгоград: Издатель, 2012. — С. 92. — 800 с.

Ссылки

• [dic.academic.ru/dic.nsf/bse/158480/Вайнерт Большая советская энциклопедия]
• [dic.academic.ru/dic.nsf/sie/2803 Советская историческая энциклопедия]

Отрывок, характеризующий Вайнерт, Эрих

– II est venu bien jeune se frotter a nous. [Молод же явился он состязаться с нами.]
– Молодость не мешает быть храбрым, – проговорил обрывающимся голосом Сухтелен.
– Прекрасный ответ, – сказал Наполеон. – Молодой человек, вы далеко пойдете!
Князь Андрей, для полноты трофея пленников выставленный также вперед, на глаза императору, не мог не привлечь его внимания. Наполеон, видимо, вспомнил, что он видел его на поле и, обращаясь к нему, употребил то самое наименование молодого человека – jeune homme, под которым Болконский в первый раз отразился в его памяти.
– Et vous, jeune homme? Ну, а вы, молодой человек? – обратился он к нему, – как вы себя чувствуете, mon brave?
Несмотря на то, что за пять минут перед этим князь Андрей мог сказать несколько слов солдатам, переносившим его, он теперь, прямо устремив свои глаза на Наполеона, молчал… Ему так ничтожны казались в эту минуту все интересы, занимавшие Наполеона, так мелочен казался ему сам герой его, с этим мелким тщеславием и радостью победы, в сравнении с тем высоким, справедливым и добрым небом, которое он видел и понял, – что он не мог отвечать ему.
Да и всё казалось так бесполезно и ничтожно в сравнении с тем строгим и величественным строем мысли, который вызывали в нем ослабление сил от истекшей крови, страдание и близкое ожидание смерти. Глядя в глаза Наполеону, князь Андрей думал о ничтожности величия, о ничтожности жизни, которой никто не мог понять значения, и о еще большем ничтожестве смерти, смысл которой никто не мог понять и объяснить из живущих.
Император, не дождавшись ответа, отвернулся и, отъезжая, обратился к одному из начальников:
– Пусть позаботятся об этих господах и свезут их в мой бивуак; пускай мой доктор Ларрей осмотрит их раны. До свидания, князь Репнин, – и он, тронув лошадь, галопом поехал дальше.
На лице его было сиянье самодовольства и счастия.
Солдаты, принесшие князя Андрея и снявшие с него попавшийся им золотой образок, навешенный на брата княжною Марьею, увидав ласковость, с которою обращался император с пленными, поспешили возвратить образок.
Князь Андрей не видал, кто и как надел его опять, но на груди его сверх мундира вдруг очутился образок на мелкой золотой цепочке.
«Хорошо бы это было, – подумал князь Андрей, взглянув на этот образок, который с таким чувством и благоговением навесила на него сестра, – хорошо бы это было, ежели бы всё было так ясно и просто, как оно кажется княжне Марье. Как хорошо бы было знать, где искать помощи в этой жизни и чего ждать после нее, там, за гробом! Как бы счастлив и спокоен я был, ежели бы мог сказать теперь: Господи, помилуй меня!… Но кому я скажу это! Или сила – неопределенная, непостижимая, к которой я не только не могу обращаться, но которой не могу выразить словами, – великое всё или ничего, – говорил он сам себе, – или это тот Бог, который вот здесь зашит, в этой ладонке, княжной Марьей? Ничего, ничего нет верного, кроме ничтожества всего того, что мне понятно, и величия чего то непонятного, но важнейшего!»
Носилки тронулись. При каждом толчке он опять чувствовал невыносимую боль; лихорадочное состояние усилилось, и он начинал бредить. Те мечтания об отце, жене, сестре и будущем сыне и нежность, которую он испытывал в ночь накануне сражения, фигура маленького, ничтожного Наполеона и над всем этим высокое небо, составляли главное основание его горячечных представлений.
Тихая жизнь и спокойное семейное счастие в Лысых Горах представлялись ему. Он уже наслаждался этим счастием, когда вдруг являлся маленький Напoлеон с своим безучастным, ограниченным и счастливым от несчастия других взглядом, и начинались сомнения, муки, и только небо обещало успокоение. К утру все мечтания смешались и слились в хаос и мрак беспамятства и забвения, которые гораздо вероятнее, по мнению самого Ларрея, доктора Наполеона, должны были разрешиться смертью, чем выздоровлением.
– C'est un sujet nerveux et bilieux, – сказал Ларрей, – il n'en rechappera pas. [Это человек нервный и желчный, он не выздоровеет.]
Князь Андрей, в числе других безнадежных раненых, был сдан на попечение жителей.


В начале 1806 года Николай Ростов вернулся в отпуск. Денисов ехал тоже домой в Воронеж, и Ростов уговорил его ехать с собой до Москвы и остановиться у них в доме. На предпоследней станции, встретив товарища, Денисов выпил с ним три бутылки вина и подъезжая к Москве, несмотря на ухабы дороги, не просыпался, лежа на дне перекладных саней, подле Ростова, который, по мере приближения к Москве, приходил все более и более в нетерпение.
«Скоро ли? Скоро ли? О, эти несносные улицы, лавки, калачи, фонари, извозчики!» думал Ростов, когда уже они записали свои отпуски на заставе и въехали в Москву.
– Денисов, приехали! Спит! – говорил он, всем телом подаваясь вперед, как будто он этим положением надеялся ускорить движение саней. Денисов не откликался.
– Вот он угол перекресток, где Захар извозчик стоит; вот он и Захар, и всё та же лошадь. Вот и лавочка, где пряники покупали. Скоро ли? Ну!
– К какому дому то? – спросил ямщик.
– Да вон на конце, к большому, как ты не видишь! Это наш дом, – говорил Ростов, – ведь это наш дом! Денисов! Денисов! Сейчас приедем.
Денисов поднял голову, откашлялся и ничего не ответил.
– Дмитрий, – обратился Ростов к лакею на облучке. – Ведь это у нас огонь?
– Так точно с и у папеньки в кабинете светится.
– Еще не ложились? А? как ты думаешь? Смотри же не забудь, тотчас достань мне новую венгерку, – прибавил Ростов, ощупывая новые усы. – Ну же пошел, – кричал он ямщику. – Да проснись же, Вася, – обращался он к Денисову, который опять опустил голову. – Да ну же, пошел, три целковых на водку, пошел! – закричал Ростов, когда уже сани были за три дома от подъезда. Ему казалось, что лошади не двигаются. Наконец сани взяли вправо к подъезду; над головой своей Ростов увидал знакомый карниз с отбитой штукатуркой, крыльцо, тротуарный столб. Он на ходу выскочил из саней и побежал в сени. Дом также стоял неподвижно, нерадушно, как будто ему дела не было до того, кто приехал в него. В сенях никого не было. «Боже мой! все ли благополучно?» подумал Ростов, с замиранием сердца останавливаясь на минуту и тотчас пускаясь бежать дальше по сеням и знакомым, покривившимся ступеням. Всё та же дверная ручка замка, за нечистоту которой сердилась графиня, также слабо отворялась. В передней горела одна сальная свеча.
Старик Михайла спал на ларе. Прокофий, выездной лакей, тот, который был так силен, что за задок поднимал карету, сидел и вязал из покромок лапти. Он взглянул на отворившуюся дверь, и равнодушное, сонное выражение его вдруг преобразилось в восторженно испуганное.
– Батюшки, светы! Граф молодой! – вскрикнул он, узнав молодого барина. – Что ж это? Голубчик мой! – И Прокофий, трясясь от волненья, бросился к двери в гостиную, вероятно для того, чтобы объявить, но видно опять раздумал, вернулся назад и припал к плечу молодого барина.