Вайнонен, Василий Иванович
Васи́лий Ива́нович Вайно́нен (1901—1964) — русский советский артист балета и балетмейстер[1]. Заслуженный артист РСФСР (1939). Лауреат двух Сталинских премий (1947, 1949)[2].
Содержание
Биография
Василий Вайнонен родился 8 (21) февраля 1901 года в Петербурге[2]. После окончания в 1919 году Петроградского хореографического училища (класс Владимира Пономарёва) до 1938 года работал в Ленинградском театре оперы и балета им. Кирова, где исполнял небольшие хара́ктерные партии[3].
Работу балетмейстера начал в 1920-е годы с постановки концертных номеров. Первая большая работа — постановка балета «Золотой век» Дмитрия Шостаковича в 1930 году[3]. В 1932 году в Ленинградском театре оперы и балета осуществил постановку балета «Пламя Парижа» Бориса Асафьева, через год создал новую редакцию (1933), а в 1947 году перенёс его в Большой театр. Балет Петра Чайковского «Щелкунчик» был поставлен в 1934 в Театре им. Кирова, а в 1938 году — в Большом театре.
Творчество балетмейстера пришлось на годы становления социалистического искусства, когда ко всем видам искусства предъявлялись требования социалистического реализма. Применительно к балету эти требования требовали существенных новшеств. Новаторство Вайнонена сказалось в сближении с реальностью, постановке массовых танцев, использовании фольклора, например танца басков в балете «Пламя Парижа». Роль кордебалета, представлявшего народ, значительно возросла, он стал активным персонажем. Мужские групповые танцы были явлением принципиально новым для балета, они обеспечивали героизацию спектакля, в спектаклях преобладало бравурное, активное начало. Полученные Вайноненом награды (Сталинские премии) свидетельствуют о принятии его творческих методов коммунистическими идеологами, но каковы бы ни были причины появления данных новшеств, они существенно обогатили балетное искусство, расширив диапазон его возможностей.
В 1951—1953 годах возглавлял балетную труппу Новосибирского театра оперы и балета.
Был женат на Клавдии Армашевской, после кончины балетмейстера вдова оставила воспоминания о нём.
В. И. Вайнонен умер 23 марта 1964 года. Похоронен в Москве на Новодевичьем кладбище.
Репертуар в Ленинградском театре оперы и балета
- «Конёк-Горбунок», хореография хореография Мариуса Петипа и Александра Горского — Уральский танец
- «Раймонда», хореография Мариуса Петипа — Сарацинский танец
- «Петрушка», хореография Михаила Фокина, постановка Леонида Леонтьева — Арап
- «Спящая красавица», хореография Мариуса Петипа — Кот в сапогах
- «Фея кукол», хореография Николая и Сергея Легат — Паяц
- «Красный мак», балетмейстеры Фёдор Лопухов, Владимир Пономарёв и Леонид Леонтьев — Кок
- «Ледяная дева», балетмейстер Фёдор Лопухов — Юноши
Первый исполнитель партий
- 1924 — «Времена года», хореография Мариуса Петипа, возобновление Леонида Леонтьева — Сатир
- 1924 — «Красный вихрь», балетмейстер Фёдор Лопухов — «шпана»
- 1926 — «Пульчинелла», балетмейстер Фёдор Лопухов — Юноша
- 1927 — «Байка про лису, петуха, кота да барана», балетмейстер Фёдор Лопухов — Баран
Постановки в Ленинградском театре оперы и балета
Танцы в операх
- 18 февраля 1926 — «Любовь к трём апельсинам» Сергея Прокофьева (дирижёр Владимир Дранишников, режиссёр Сергей Радлов, художник Владимир Дмитриев)
- 13 июня 1927 — «Воццек» Альбана Берга (дирижёр Владимир Дранишников, режиссёр Сергей Радлов, художник М. З. Левин)
- 16 февраля 1928 — «Борис Годунов» Модеста Мусоргского(дирижёр Владимир Дранишников, режиссёр Сергей Радлов, художник Владимир Дмитриев);
- 24 ноября 1928 — «Кавалер роз» Рихарда Штрауса (дирижёр Владимир Дранишников, режиссёр Сергей Радлов, художник Елизавета Якунина)
- 13 апреля 1929 — «Евгений Онегин» Петра Чайковского (дирижёр Александр Гаук, режиссёр Эммануил Каплан, художник Владимир Дмитриев)
- 25 января 1930 — «Черевички» Петра Чайковского (дирижёр Владимир Дранишников, режиссёр Эммануил Каплан, художник Владимир Дмитриев)— Молодёжный спектакль на сцене Оперного театра ленинградского Народного дома
- 14 июня 1931 — «Чёрный яр» Андрея Пащенко (дирижёр Сергей Ельцин, режиссёр Александр Винер, художник Владимир Дмитриев)
- 1933 — «Русалка» Александра Даргомыжского
- 1933 — «Аида» Джузеппе Верди
- 5 ноября 1934 — «Мазепа» Петра Чайковского (дирижёр Владимир Дранишников, режиссёр Александр Винер, художник Владимир Дмитриев).
- 4 ноября 1935 — «Пиковая дама» Петра Чайковского (дирижёр Владимир Дранишников, режиссёр Николай Смолич, художник Владимир Дмитриев)
- 19 ноября 1938 — «Щорс» Георгия Фарди (дирижёр Сергей Ельцин, режиссёр Журавленко и Милешко, художник Александр Константиновский)
- 22 февраля 1950 — «Мазепа» Петра Чайковского (дирижёр Борис Хайкин, режиссёр Илья Шлепянов, художник Константиновский)
Балеты
- 26 октября 1930 — «Золотой век» Дмитрия Шостаковича (совместно с Леонидом Якобсоном и В. П. Чеснаковым; дирижёр Александр Гаук, режиссёр Эммануил Каплан, художник Валентина Ходасевич)
- 7 ноября 1932 — «Пламя Парижа» Бориса Асафьева (дирижёр Владимир Дранишников, режиссёр Сергей Радлов, художник Владимир Дмитриев)
- 18 февраля 1934 — «Щелкунчик» Петра Чайковского (дирижёр Евгений Мравинский, художник Н. Селезнёв)
- 1936 — «Пламя Парижа» Бориса Асафьева — новая редакция (дирижёр Евгений Дубовской, художник Владимир Дмитриев)
- 10 мая 1937 — «Партизанские дни» Бориса Асафьева (дирижёр Евгений Дубовской, художник Владимир Дмитриев)
- 22 марта 1938 — «Раймонда» Александра Глазунова по новому либретто созданному балетмейстером совместно с Юрием Слонимским, с использованием хореографии Мариуса Петипа (дирижёр Евгений Дубовской, художник Валентина Ходасевич)
- 29 декабря 1947 — «Милица» Бориса Асафьева (дирижёр Евгений Дубовской, художник Борис Волков)
- 16 декабря 1950 — «Пламя Парижа» Бориса Асафьева — новая редакция (дирижёр Евгений Дубовской, Владимир Дмитриев и Валерий Доррер)
- 21 марта 1954 — «Щелкунчик» Петра Чайковского — возобновление (дирижёр Борис Хайкин, художник Симон Вирсаладзе)
Постановки в Большом театре
Балеты
- 6 июня 1933 — «Пламя Парижа» Бориса Асафьева (дирижёр Юрий Файер, художник Владимир Дмитриев)
- 28 апреля 1939 — «Щелкунчик» Петра Чайковского (дирижёр Юрий Файер, художник Владимир Дмитриев)
- 9 апреля 1947 — «Пламя Парижа» Бориса Асафьева — новая редакция (дирижёр Юрий Файер, художник Владимир Дмитриев)
- 16 января 1949 — «Мирандолина» Сергея Василенко (дирижёр Семён Сахаров, художник Ниссон Шифрин)
- 22 мая 1957 — «Гаянэ» Арама Хачатуряна (дирижёр Юрий Файер, режиссёр Эммануил Каплан, художник Вадим Рындин)
Танцы в операх
- 14 января 1941 — «Черевички» Петра Чайковского (дирижёр Александр Мелик-Пашаев, режиссёр Рубен Симонов, художник Анатолий Петрицкий)
- 20 октября 1943 — «Травиата» Джузеппе Верди (дирижёр Семён Сахаров, режиссёр Борис Иванов, художник Борис Эрдман)
- 23 марта 1944 — «Царская невеста» Николая Римского-Корсакова (дирижёр Лев Штейнберг, режиссёр Борис Покровский, оформление Бориса Кустодиева)
- 26 октября 1948 — «Проданная невеста» Бедржиха Сметаны (дирижёр Кирилл Кондрашин, режиссёр Борис Покровский, художник Владимир Дмитриев; Сталинская премия, 1949)
- 5 ноября 1949 — «Галька» — Станислава Монюшко (дирижёр Кирилл Кондрашин, режиссёр Борис Покровский, художники Михаил Петровский и Михаил Сапегин)
- 16 мая 1953 — «Демон» Антона Рубинштейна (дирижёр Михаил Жуков, режиссёр Тициан Шарашидзе, художник Тамара Старженецкая)
- 30 декабря 1953 — «Травиата» Джузеппе Верди (дирижёр Александр Мелик-Пашаев, режиссёр Борис Покровский, художник Вадим Рындин)
- 30 декабря 1954 — «Снегурочка» Николая Римского-Корсакова (дирижёр Кирилл Кондрашин, режиссёр Борис Покровский, художник Вадим Рындин)
- 26 ноября 1955 — «Никита Вершинин» Дмитрия Кабалевского (дирижёр Александр Мелик-Пашаев, режиссёр Леонид Баратов, художник Вадим Рындин)
Постановки в Новосибирском театре оперы и балета
- 1952 — танцы в опере «Тихий Дон» Ивана Дзержинского
- 1952 — «Половецкие пляски» в опере «Князь Игорь» Александра Бородина, хореография Михаила Фокина
- 1952 — «Берег счастья» Антонио Спадавеккиа
- 1952 — «Спящая красавица» Петра Чайковского, хореография Мариуса Петипа
- 1961 — «Щелкунчик» Петра Чайковского
Постановки в других театрах
- 1928 — танцы в опере «Джонни наигрывает» Эрнста Кшенека (дирижёр Самуил Самосуд, постановка Смолича, художник Владимир Дмитриев) — Ленинградский Малый оперный театр
- 1937 — танцы в оперетте «Золотая долина» Исаака Дунаевского (дирижёр Сергей Орланский, постановка Соловьёва, художник Руди) — Ленинградский театр музыкальной комедии
- 1938 — танцы в оперетте «Свадьба в Малиновке», Бориса Александрова (дирижёр Сергей Орланский, постановка Энритона, художник Басов) — Ленинградский театр музыкальной комедии
- 1939 — танцы в опере «Дарвазское ущелье» Льва Степанова — Московский оперный театр им. К. С. Станиславского
- 1940 — танцы в опере «Станционный смотритель» Владимира Крюкова — Московский оперный театр им. К. С. Станиславского
- 1945 — танцы в опере «Кармен» Жоржа Бизе — Минский театр оперы и балета
- 1946 — «Арлекинада» Риккардо Дриго — Минский театр оперы и балета
- 1950 — «Щелкунчик» Петра Чайковского — Венгерский государственный оперный театр
- 1950 — танцы в опере «Сорочинская ярмарка» Модеста Мусоргского — Венгерский государственный оперный театр
- 1954 — «Щелкунчик» Петра Чайковского — Рижский театр оперы и балета
- 1960 — «Половецкие пляски» в опере «Князь Игорь» Александра Бородина, хореография Михаила Фокина — Казахский театр оперы и балета
Либретто
- Совместно с Юрием Слонимским создал по произведениям Вальтера Скотта отличающееся от традиционного либретто для балета Глазунова «Раймонда», поставленного Вайоненом в Ленинградском театре оперы и балета
- Совместно с П. Маляревским создал по сказке Петра Ершова либретто для балета Родиона Щедрина «Конек-Горбунок», впервые поставленного балетмейстером Александром Радунским в Большом театре 4 марта 1960
Награды и премии
- Сталинская премия первой степени (1947) — за балетный спектакль «Пламя Парижа» Б. В. Асафьева (1947)
- Сталинская премия второй степени (1949) — за оперный спектакль «Проданная невеста» Б. Сметаны (1948)
- заслуженный артист РСФСР (1939)
- орден «Знак Почёта» (1939)
Библиография
- Армашевская К., Вайнонен Н. [www.ozon.ru/context/detail/id/3905372/ Балетмейстер Вайнонен]. — М.: Искусство, 1971. — 278 с. — 10 000 экз.
- Бродерсен Ю. Легализация приспособленчества // Рабочий и театр.—1930.—№№60—61
Напишите отзыв о статье "Вайнонен, Василий Иванович"
Примечания
- ↑ [www.krugosvet.ru/enc/kultura_i_obrazovanie/teatr_i_kino/VANONEN_VASILI_IVANOVICH.html Вайнонен, Василий Иванович] // Энциклопедия «Кругосвет».
- ↑ 1 2 Большая Советская энциклопедия. Гл. ред. А. М. Прохоров, 3-е изд. Т. 4. Брасос — Веш. 1971. 600 стр., илл.; 47 л. илл. и карт.
- ↑ 1 2 Большая Российская энциклопедия: В 30 т. / Председатель науч.-ред. совета Ю. С. Осипов. Отв. ред С. Л. Кравец. Т. 4. Большой Кавказ — Великий канал. — М.: Большая Российская энциклопедия, 2006. — 751 с.: ил.: карт.
Ссылки
- [www.bolshoi.ru/persons/people/1170/ Василий Вайнонен] на сайте Большого театра
- [belcanto.ru/vayonen.html Василий Вайнонен] на сайте Belcanto.Ру
|
Отрывок, характеризующий Вайнонен, Василий Иванович
Ростов, протирая слипавшиеся глаза, поднял спутанную голову с жаркой подушки.– А что поздно? – Поздно, 10 й час, – отвечал Наташин голос, и в соседней комнате послышалось шуршанье крахмаленных платьев, шопот и смех девичьих голосов, и в чуть растворенную дверь мелькнуло что то голубое, ленты, черные волоса и веселые лица. Это была Наташа с Соней и Петей, которые пришли наведаться, не встал ли.
– Николенька, вставай! – опять послышался голос Наташи у двери.
– Сейчас!
В это время Петя, в первой комнате, увидав и схватив сабли, и испытывая тот восторг, который испытывают мальчики, при виде воинственного старшего брата, и забыв, что сестрам неприлично видеть раздетых мужчин, отворил дверь.
– Это твоя сабля? – кричал он. Девочки отскочили. Денисов с испуганными глазами спрятал свои мохнатые ноги в одеяло, оглядываясь за помощью на товарища. Дверь пропустила Петю и опять затворилась. За дверью послышался смех.
– Николенька, выходи в халате, – проговорил голос Наташи.
– Это твоя сабля? – спросил Петя, – или это ваша? – с подобострастным уважением обратился он к усатому, черному Денисову.
Ростов поспешно обулся, надел халат и вышел. Наташа надела один сапог с шпорой и влезала в другой. Соня кружилась и только что хотела раздуть платье и присесть, когда он вышел. Обе были в одинаковых, новеньких, голубых платьях – свежие, румяные, веселые. Соня убежала, а Наташа, взяв брата под руку, повела его в диванную, и у них начался разговор. Они не успевали спрашивать друг друга и отвечать на вопросы о тысячах мелочей, которые могли интересовать только их одних. Наташа смеялась при всяком слове, которое он говорил и которое она говорила, не потому, чтобы было смешно то, что они говорили, но потому, что ей было весело и она не в силах была удерживать своей радости, выражавшейся смехом.
– Ах, как хорошо, отлично! – приговаривала она ко всему. Ростов почувствовал, как под влиянием жарких лучей любви, в первый раз через полтора года, на душе его и на лице распускалась та детская улыбка, которою он ни разу не улыбался с тех пор, как выехал из дома.
– Нет, послушай, – сказала она, – ты теперь совсем мужчина? Я ужасно рада, что ты мой брат. – Она тронула его усы. – Мне хочется знать, какие вы мужчины? Такие ли, как мы? Нет?
– Отчего Соня убежала? – спрашивал Ростов.
– Да. Это еще целая история! Как ты будешь говорить с Соней? Ты или вы?
– Как случится, – сказал Ростов.
– Говори ей вы, пожалуйста, я тебе после скажу.
– Да что же?
– Ну я теперь скажу. Ты знаешь, что Соня мой друг, такой друг, что я руку сожгу для нее. Вот посмотри. – Она засучила свой кисейный рукав и показала на своей длинной, худой и нежной ручке под плечом, гораздо выше локтя (в том месте, которое закрыто бывает и бальными платьями) красную метину.
– Это я сожгла, чтобы доказать ей любовь. Просто линейку разожгла на огне, да и прижала.
Сидя в своей прежней классной комнате, на диване с подушечками на ручках, и глядя в эти отчаянно оживленные глаза Наташи, Ростов опять вошел в тот свой семейный, детский мир, который не имел ни для кого никакого смысла, кроме как для него, но который доставлял ему одни из лучших наслаждений в жизни; и сожжение руки линейкой, для показания любви, показалось ему не бесполезно: он понимал и не удивлялся этому.
– Так что же? только? – спросил он.
– Ну так дружны, так дружны! Это что, глупости – линейкой; но мы навсегда друзья. Она кого полюбит, так навсегда; а я этого не понимаю, я забуду сейчас.
– Ну так что же?
– Да, так она любит меня и тебя. – Наташа вдруг покраснела, – ну ты помнишь, перед отъездом… Так она говорит, что ты это всё забудь… Она сказала: я буду любить его всегда, а он пускай будет свободен. Ведь правда, что это отлично, благородно! – Да, да? очень благородно? да? – спрашивала Наташа так серьезно и взволнованно, что видно было, что то, что она говорила теперь, она прежде говорила со слезами.
Ростов задумался.
– Я ни в чем не беру назад своего слова, – сказал он. – И потом, Соня такая прелесть, что какой же дурак станет отказываться от своего счастия?
– Нет, нет, – закричала Наташа. – Мы про это уже с нею говорили. Мы знали, что ты это скажешь. Но это нельзя, потому что, понимаешь, ежели ты так говоришь – считаешь себя связанным словом, то выходит, что она как будто нарочно это сказала. Выходит, что ты всё таки насильно на ней женишься, и выходит совсем не то.
Ростов видел, что всё это было хорошо придумано ими. Соня и вчера поразила его своей красотой. Нынче, увидав ее мельком, она ему показалась еще лучше. Она была прелестная 16 тилетняя девочка, очевидно страстно его любящая (в этом он не сомневался ни на минуту). Отчего же ему было не любить ее теперь, и не жениться даже, думал Ростов, но теперь столько еще других радостей и занятий! «Да, они это прекрасно придумали», подумал он, «надо оставаться свободным».
– Ну и прекрасно, – сказал он, – после поговорим. Ах как я тебе рад! – прибавил он.
– Ну, а что же ты, Борису не изменила? – спросил брат.
– Вот глупости! – смеясь крикнула Наташа. – Ни об нем и ни о ком я не думаю и знать не хочу.
– Вот как! Так ты что же?
– Я? – переспросила Наташа, и счастливая улыбка осветила ее лицо. – Ты видел Duport'a?
– Нет.
– Знаменитого Дюпора, танцовщика не видал? Ну так ты не поймешь. Я вот что такое. – Наташа взяла, округлив руки, свою юбку, как танцуют, отбежала несколько шагов, перевернулась, сделала антраша, побила ножкой об ножку и, став на самые кончики носков, прошла несколько шагов.
– Ведь стою? ведь вот, – говорила она; но не удержалась на цыпочках. – Так вот я что такое! Никогда ни за кого не пойду замуж, а пойду в танцовщицы. Только никому не говори.
Ростов так громко и весело захохотал, что Денисову из своей комнаты стало завидно, и Наташа не могла удержаться, засмеялась с ним вместе. – Нет, ведь хорошо? – всё говорила она.
– Хорошо, за Бориса уже не хочешь выходить замуж?
Наташа вспыхнула. – Я не хочу ни за кого замуж итти. Я ему то же самое скажу, когда увижу.
– Вот как! – сказал Ростов.
– Ну, да, это всё пустяки, – продолжала болтать Наташа. – А что Денисов хороший? – спросила она.
– Хороший.
– Ну и прощай, одевайся. Он страшный, Денисов?
– Отчего страшный? – спросил Nicolas. – Нет. Васька славный.
– Ты его Васькой зовешь – странно. А, что он очень хорош?
– Очень хорош.
– Ну, приходи скорей чай пить. Все вместе.
И Наташа встала на цыпочках и прошлась из комнаты так, как делают танцовщицы, но улыбаясь так, как только улыбаются счастливые 15 летние девочки. Встретившись в гостиной с Соней, Ростов покраснел. Он не знал, как обойтись с ней. Вчера они поцеловались в первую минуту радости свидания, но нынче они чувствовали, что нельзя было этого сделать; он чувствовал, что все, и мать и сестры, смотрели на него вопросительно и от него ожидали, как он поведет себя с нею. Он поцеловал ее руку и назвал ее вы – Соня . Но глаза их, встретившись, сказали друг другу «ты» и нежно поцеловались. Она просила своим взглядом у него прощения за то, что в посольстве Наташи она смела напомнить ему о его обещании и благодарила его за его любовь. Он своим взглядом благодарил ее за предложение свободы и говорил, что так ли, иначе ли, он никогда не перестанет любить ее, потому что нельзя не любить ее.
– Как однако странно, – сказала Вера, выбрав общую минуту молчания, – что Соня с Николенькой теперь встретились на вы и как чужие. – Замечание Веры было справедливо, как и все ее замечания; но как и от большей части ее замечаний всем сделалось неловко, и не только Соня, Николай и Наташа, но и старая графиня, которая боялась этой любви сына к Соне, могущей лишить его блестящей партии, тоже покраснела, как девочка. Денисов, к удивлению Ростова, в новом мундире, напомаженный и надушенный, явился в гостиную таким же щеголем, каким он был в сражениях, и таким любезным с дамами и кавалерами, каким Ростов никак не ожидал его видеть.
Вернувшись в Москву из армии, Николай Ростов был принят домашними как лучший сын, герой и ненаглядный Николушка; родными – как милый, приятный и почтительный молодой человек; знакомыми – как красивый гусарский поручик, ловкий танцор и один из лучших женихов Москвы.
Знакомство у Ростовых была вся Москва; денег в нынешний год у старого графа было достаточно, потому что были перезаложены все имения, и потому Николушка, заведя своего собственного рысака и самые модные рейтузы, особенные, каких ни у кого еще в Москве не было, и сапоги, самые модные, с самыми острыми носками и маленькими серебряными шпорами, проводил время очень весело. Ростов, вернувшись домой, испытал приятное чувство после некоторого промежутка времени примеривания себя к старым условиям жизни. Ему казалось, что он очень возмужал и вырос. Отчаяние за невыдержанный из закона Божьего экзамен, занимание денег у Гаврилы на извозчика, тайные поцелуи с Соней, он про всё это вспоминал, как про ребячество, от которого он неизмеримо был далек теперь. Теперь он – гусарский поручик в серебряном ментике, с солдатским Георгием, готовит своего рысака на бег, вместе с известными охотниками, пожилыми, почтенными. У него знакомая дама на бульваре, к которой он ездит вечером. Он дирижировал мазурку на бале у Архаровых, разговаривал о войне с фельдмаршалом Каменским, бывал в английском клубе, и был на ты с одним сорокалетним полковником, с которым познакомил его Денисов.
Страсть его к государю несколько ослабела в Москве, так как он за это время не видал его. Но он часто рассказывал о государе, о своей любви к нему, давая чувствовать, что он еще не всё рассказывает, что что то еще есть в его чувстве к государю, что не может быть всем понятно; и от всей души разделял общее в то время в Москве чувство обожания к императору Александру Павловичу, которому в Москве в то время было дано наименование ангела во плоти.
В это короткое пребывание Ростова в Москве, до отъезда в армию, он не сблизился, а напротив разошелся с Соней. Она была очень хороша, мила, и, очевидно, страстно влюблена в него; но он был в той поре молодости, когда кажется так много дела, что некогда этим заниматься, и молодой человек боится связываться – дорожит своей свободой, которая ему нужна на многое другое. Когда он думал о Соне в это новое пребывание в Москве, он говорил себе: Э! еще много, много таких будет и есть там, где то, мне еще неизвестных. Еще успею, когда захочу, заняться и любовью, а теперь некогда. Кроме того, ему казалось что то унизительное для своего мужества в женском обществе. Он ездил на балы и в женское общество, притворяясь, что делал это против воли. Бега, английский клуб, кутеж с Денисовым, поездка туда – это было другое дело: это было прилично молодцу гусару.
В начале марта, старый граф Илья Андреич Ростов был озабочен устройством обеда в английском клубе для приема князя Багратиона.
Граф в халате ходил по зале, отдавая приказания клубному эконому и знаменитому Феоктисту, старшему повару английского клуба, о спарже, свежих огурцах, землянике, теленке и рыбе для обеда князя Багратиона. Граф, со дня основания клуба, был его членом и старшиною. Ему было поручено от клуба устройство торжества для Багратиона, потому что редко кто умел так на широкую руку, хлебосольно устроить пир, особенно потому, что редко кто умел и хотел приложить свои деньги, если они понадобятся на устройство пира. Повар и эконом клуба с веселыми лицами слушали приказания графа, потому что они знали, что ни при ком, как при нем, нельзя было лучше поживиться на обеде, который стоил несколько тысяч.
– Так смотри же, гребешков, гребешков в тортю положи, знаешь! – Холодных стало быть три?… – спрашивал повар. Граф задумался. – Нельзя меньше, три… майонез раз, – сказал он, загибая палец…
– Так прикажете стерлядей больших взять? – спросил эконом. – Что ж делать, возьми, коли не уступают. Да, батюшка ты мой, я было и забыл. Ведь надо еще другую антре на стол. Ах, отцы мои! – Он схватился за голову. – Да кто же мне цветы привезет?
– Митинька! А Митинька! Скачи ты, Митинька, в подмосковную, – обратился он к вошедшему на его зов управляющему, – скачи ты в подмосковную и вели ты сейчас нарядить барщину Максимке садовнику. Скажи, чтобы все оранжереи сюда волок, укутывал бы войлоками. Да чтобы мне двести горшков тут к пятнице были.
Отдав еще и еще разные приказания, он вышел было отдохнуть к графинюшке, но вспомнил еще нужное, вернулся сам, вернул повара и эконома и опять стал приказывать. В дверях послышалась легкая, мужская походка, бряцанье шпор, и красивый, румяный, с чернеющимися усиками, видимо отдохнувший и выхолившийся на спокойном житье в Москве, вошел молодой граф.
– Ах, братец мой! Голова кругом идет, – сказал старик, как бы стыдясь, улыбаясь перед сыном. – Хоть вот ты бы помог! Надо ведь еще песенников. Музыка у меня есть, да цыган что ли позвать? Ваша братия военные это любят.
– Право, папенька, я думаю, князь Багратион, когда готовился к Шенграбенскому сражению, меньше хлопотал, чем вы теперь, – сказал сын, улыбаясь.
Старый граф притворился рассерженным. – Да, ты толкуй, ты попробуй!
И граф обратился к повару, который с умным и почтенным лицом, наблюдательно и ласково поглядывал на отца и сына.
– Какова молодежь то, а, Феоктист? – сказал он, – смеется над нашим братом стариками.
– Что ж, ваше сиятельство, им бы только покушать хорошо, а как всё собрать да сервировать , это не их дело.
– Так, так, – закричал граф, и весело схватив сына за обе руки, закричал: – Так вот же что, попался ты мне! Возьми ты сейчас сани парные и ступай ты к Безухову, и скажи, что граф, мол, Илья Андреич прислали просить у вас земляники и ананасов свежих. Больше ни у кого не достанешь. Самого то нет, так ты зайди, княжнам скажи, и оттуда, вот что, поезжай ты на Разгуляй – Ипатка кучер знает – найди ты там Ильюшку цыгана, вот что у графа Орлова тогда плясал, помнишь, в белом казакине, и притащи ты его сюда, ко мне.
– И с цыганками его сюда привести? – спросил Николай смеясь. – Ну, ну!…
В это время неслышными шагами, с деловым, озабоченным и вместе христиански кротким видом, никогда не покидавшим ее, вошла в комнату Анна Михайловна. Несмотря на то, что каждый день Анна Михайловна заставала графа в халате, всякий раз он конфузился при ней и просил извинения за свой костюм.
– Ничего, граф, голубчик, – сказала она, кротко закрывая глаза. – А к Безухому я съезжу, – сказала она. – Пьер приехал, и теперь мы всё достанем, граф, из его оранжерей. Мне и нужно было видеть его. Он мне прислал письмо от Бориса. Слава Богу, Боря теперь при штабе.
Граф обрадовался, что Анна Михайловна брала одну часть его поручений, и велел ей заложить маленькую карету.
– Вы Безухову скажите, чтоб он приезжал. Я его запишу. Что он с женой? – спросил он.
Анна Михайловна завела глаза, и на лице ее выразилась глубокая скорбь…
– Ах, мой друг, он очень несчастлив, – сказала она. – Ежели правда, что мы слышали, это ужасно. И думали ли мы, когда так радовались его счастию! И такая высокая, небесная душа, этот молодой Безухов! Да, я от души жалею его и постараюсь дать ему утешение, которое от меня будет зависеть.
– Да что ж такое? – спросили оба Ростова, старший и младший.
Анна Михайловна глубоко вздохнула: – Долохов, Марьи Ивановны сын, – сказала она таинственным шопотом, – говорят, совсем компрометировал ее. Он его вывел, пригласил к себе в дом в Петербурге, и вот… Она сюда приехала, и этот сорви голова за ней, – сказала Анна Михайловна, желая выразить свое сочувствие Пьеру, но в невольных интонациях и полуулыбкою выказывая сочувствие сорви голове, как она назвала Долохова. – Говорят, сам Пьер совсем убит своим горем.
– Ну, всё таки скажите ему, чтоб он приезжал в клуб, – всё рассеется. Пир горой будет.
На другой день, 3 го марта, во 2 м часу по полудни, 250 человек членов Английского клуба и 50 человек гостей ожидали к обеду дорогого гостя и героя Австрийского похода, князя Багратиона. В первое время по получении известия об Аустерлицком сражении Москва пришла в недоумение. В то время русские так привыкли к победам, что, получив известие о поражении, одни просто не верили, другие искали объяснений такому странному событию в каких нибудь необыкновенных причинах. В Английском клубе, где собиралось всё, что было знатного, имеющего верные сведения и вес, в декабре месяце, когда стали приходить известия, ничего не говорили про войну и про последнее сражение, как будто все сговорились молчать о нем. Люди, дававшие направление разговорам, как то: граф Ростопчин, князь Юрий Владимирович Долгорукий, Валуев, гр. Марков, кн. Вяземский, не показывались в клубе, а собирались по домам, в своих интимных кружках, и москвичи, говорившие с чужих голосов (к которым принадлежал и Илья Андреич Ростов), оставались на короткое время без определенного суждения о деле войны и без руководителей. Москвичи чувствовали, что что то нехорошо и что обсуждать эти дурные вести трудно, и потому лучше молчать. Но через несколько времени, как присяжные выходят из совещательной комнаты, появились и тузы, дававшие мнение в клубе, и всё заговорило ясно и определенно. Были найдены причины тому неимоверному, неслыханному и невозможному событию, что русские были побиты, и все стало ясно, и во всех углах Москвы заговорили одно и то же. Причины эти были: измена австрийцев, дурное продовольствие войска, измена поляка Пшебышевского и француза Ланжерона, неспособность Кутузова, и (потихоньку говорили) молодость и неопытность государя, вверившегося дурным и ничтожным людям. Но войска, русские войска, говорили все, были необыкновенны и делали чудеса храбрости. Солдаты, офицеры, генералы – были герои. Но героем из героев был князь Багратион, прославившийся своим Шенграбенским делом и отступлением от Аустерлица, где он один провел свою колонну нерасстроенною и целый день отбивал вдвое сильнейшего неприятеля. Тому, что Багратион выбран был героем в Москве, содействовало и то, что он не имел связей в Москве, и был чужой. В лице его отдавалась должная честь боевому, простому, без связей и интриг, русскому солдату, еще связанному воспоминаниями Итальянского похода с именем Суворова. Кроме того в воздаянии ему таких почестей лучше всего показывалось нерасположение и неодобрение Кутузову.
- Родившиеся 21 февраля
- Родившиеся в 1901 году
- Персоналии по алфавиту
- Родившиеся в Санкт-Петербурге
- Умершие 23 марта
- Умершие в 1964 году
- Умершие в Москве
- Артисты балета по алфавиту
- Артисты балета СССР
- Артисты балета XX века
- Балетмейстеры по алфавиту
- Балетмейстеры СССР
- Балетмейстеры XX века
- Артисты балета Мариинского театра
- Кавалеры ордена «Знак Почёта»
- Награждённые медалью «За доблестный труд в Великой Отечественной войне 1941—1945 гг.»
- Заслуженные артисты РСФСР
- Лауреаты Сталинской премии
- Выпускники Академии русского балета имени А. Я. Вагановой
- Характерные танцовщики Мариинского театра
- Балетмейстеры Мариинского театра
- Балетмейстеры Большого театра
- Похороненные на Новодевичьем кладбище