Вайсберг, Марюс

К:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)

Марюс Эрикович Вайсберг
Имя при рождении:	Марюс Бальчунас
Дата рождения:	1 апреля 1971(1971-04-01) (53 года)
Место рождения:	Москва
Гражданство:	СССР СССР→ Россия Россия
Профессия:	кинорежиссёр, сценарист, кинопродюсер
Карьера:	1999 — наст. время
Направление:	комедия, мелодрама

Марюс Вайсберг (настоящая фамилия Бальчунас, лит. Marius Balčiūnas; род. 1 апреля 1971, Москва) — российский кинорежиссёр, сценарист и продюсер, автор российских пародийных кинокомедий.

Мать — литовка Дангуоле Бальчюнене (лит. Danguolė Balčiūnienė) — долгое время работала в торговом представительстве Литовской ССР в Москве. Отец — еврей Эрик Вайсберг (1934—2007) — директор картин в СССР, в современной России — продюсер. В советское время работал с Андреем Тарковским («Зеркало»), Андреем Кончаловским («Сибириада»), Кареном Шахназаровым («Цареубийца»), при нынешней власти был занят производством телесериалов.

В 1989 году поступил во ВГИК на курс В. Наумова. Затем учился в Школе кинематографии и телевидения в Университете Южной Калифорнии (USC School of Cinema-Television), получил диплом в 1996 году. Его первая работа в качестве кинорежиссёра — фильм «Мест нет» («No Vacancy») (1999 г.).

Начиная с фильма «Гитлер капут!», работает под псевдонимом «Марюс Вайсберг».

Фильмография

Год	Фильм
		Режиссёр	Сценарист	Продюсер
1999	Мест нет	Y	Y
2002	Мэй			Y
2006	Старший сын	Y	Y
2008	Гитлер капут!	Y	Y
2009	Любовь в большом городе	Y	Y
2010	Любовь в большом городе 2	Y	Y	Y
2012	8 первых свиданий			Y
2012	Ржевский против Наполеона	Y
2014	Любовь в большом городе 3	Y	Y
2015	8 новых свиданий	Y		Y
2016	8 лучших свиданий	Y

Критика

В своих интервью режиссёр признаёт, что его работы тяжело воспринимаются в интеллектуальных кругах. При этом он оставляет за собой право самостоятельно устанавливать рамки вкуса и вульгарности и утверждает, что пресса направленно навязывает мнение о низком творческом уровне его лент.

Отзывы в прессе носят большей частью негативный характер. Журнал «Коммерсантъ» считает, что создатели лент подобного рода «не в состоянии контролировать физиологический процесс изрыгания цитат и шуток, которые выходят из них спонтанно, как рвотные массы».

«Чем скабрезнее шутки, тем выше кассовые сборы, <…> этим принципом руководствуются авторы комедии „Ржевский против Наполеона“» — утверждает обозреватель РИА Новости Сергей Варшавчик и приводит мнение главного редактора журнала «Искусство кино» Даниила Дондурея: «Это бизнес, ничего личного. Последнее время абсолютные чемпионы проката — кинокомиксы. А здесь комиксы вышли замуж за пошлятину».

Отрывок, характеризующий Вайсберг, Марюс

Вейротер усмехнулся опять тою улыбкой, которая говорила, что ему смешно и странно встречать возражения от русских генералов и доказывать то, в чем не только он сам слишком хорошо был уверен, но в чем уверены были им государи императоры.
– Неприятель потушил огни, и слышен непрерывный шум в его лагере, – сказал он. – Что это значит? – Или он удаляется, чего одного мы должны бояться, или он переменяет позицию (он усмехнулся). Но даже ежели бы он и занял позицию в Тюрасе, он только избавляет нас от больших хлопот, и распоряжения все, до малейших подробностей, остаются те же.
– Каким же образом?.. – сказал князь Андрей, уже давно выжидавший случая выразить свои сомнения.
Кутузов проснулся, тяжело откашлялся и оглянул генералов.
– Господа, диспозиция на завтра, даже на нынче (потому что уже первый час), не может быть изменена, – сказал он. – Вы ее слышали, и все мы исполним наш долг. А перед сражением нет ничего важнее… (он помолчал) как выспаться хорошенько.
Он сделал вид, что привстает. Генералы откланялись и удалились. Было уже за полночь. Князь Андрей вышел.

Военный совет, на котором князю Андрею не удалось высказать свое мнение, как он надеялся, оставил в нем неясное и тревожное впечатление. Кто был прав: Долгоруков с Вейротером или Кутузов с Ланжероном и др., не одобрявшими план атаки, он не знал. «Но неужели нельзя было Кутузову прямо высказать государю свои мысли? Неужели это не может иначе делаться? Неужели из за придворных и личных соображений должно рисковать десятками тысяч и моей, моей жизнью?» думал он.
«Да, очень может быть, завтра убьют», подумал он. И вдруг, при этой мысли о смерти, целый ряд воспоминаний, самых далеких и самых задушевных, восстал в его воображении; он вспоминал последнее прощание с отцом и женою; он вспоминал первые времена своей любви к ней! Вспомнил о ее беременности, и ему стало жалко и ее и себя, и он в нервично размягченном и взволнованном состоянии вышел из избы, в которой он стоял с Несвицким, и стал ходить перед домом.
Ночь была туманная, и сквозь туман таинственно пробивался лунный свет. «Да, завтра, завтра! – думал он. – Завтра, может быть, всё будет кончено для меня, всех этих воспоминаний не будет более, все эти воспоминания не будут иметь для меня более никакого смысла. Завтра же, может быть, даже наверное, завтра, я это предчувствую, в первый раз мне придется, наконец, показать всё то, что я могу сделать». И ему представилось сражение, потеря его, сосредоточение боя на одном пункте и замешательство всех начальствующих лиц. И вот та счастливая минута, тот Тулон, которого так долго ждал он, наконец, представляется ему. Он твердо и ясно говорит свое мнение и Кутузову, и Вейротеру, и императорам. Все поражены верностью его соображения, но никто не берется исполнить его, и вот он берет полк, дивизию, выговаривает условие, чтобы уже никто не вмешивался в его распоряжения, и ведет свою дивизию к решительному пункту и один одерживает победу. А смерть и страдания? говорит другой голос. Но князь Андрей не отвечает этому голосу и продолжает свои успехи. Диспозиция следующего сражения делается им одним. Он носит звание дежурного по армии при Кутузове, но делает всё он один. Следующее сражение выиграно им одним. Кутузов сменяется, назначается он… Ну, а потом? говорит опять другой голос, а потом, ежели ты десять раз прежде этого не будешь ранен, убит или обманут; ну, а потом что ж? – «Ну, а потом, – отвечает сам себе князь Андрей, – я не знаю, что будет потом, не хочу и не могу знать: но ежели хочу этого, хочу славы, хочу быть известным людям, хочу быть любимым ими, то ведь я не виноват, что я хочу этого, что одного этого я хочу, для одного этого я живу. Да, для одного этого! Я никогда никому не скажу этого, но, Боже мой! что же мне делать, ежели я ничего не люблю, как только славу, любовь людскую. Смерть, раны, потеря семьи, ничто мне не страшно. И как ни дороги, ни милы мне многие люди – отец, сестра, жена, – самые дорогие мне люди, – но, как ни страшно и неестественно это кажется, я всех их отдам сейчас за минуту славы, торжества над людьми, за любовь к себе людей, которых я не знаю и не буду знать, за любовь вот этих людей», подумал он, прислушиваясь к говору на дворе Кутузова. На дворе Кутузова слышались голоса укладывавшихся денщиков; один голос, вероятно, кучера, дразнившего старого Кутузовского повара, которого знал князь Андрей, и которого звали Титом, говорил: «Тит, а Тит?»