Вайсблат, Владимир Наумович

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск

Влади́мир Нау́мович Вайсбла́т (псевдонимы — Александр Гер, В. Белолистов; 5 декабря 1882, Малин Киевской губернии, ныне Житомирской области Украины8 января 1945, Киев) — российский издатель, переводчик, драматург, литератор, искусствовед.



Биографические данные

Родился в семье Главного киевского раввина Нухима Вайсблата, племянник главного раввина Житомира (1922—1930) Мордуха-Бера (Мордхе) Янкелевича Вайсблата (1875—1930). Старший брат живописца, графика и скульптора Иосифа Наумовича Вайсблата и известного учёного-медика в области стоматологии и челюстно-лицевой хирургии, доктора медицинских наук Соломона Наумовича Вайсблата, его сестра Лия Наумовна Дробязко была женой украинского переводчика Евгения Антоновича Дробязко, отец физика Александра Владимировича Вайсблата, дед книговеда и издателя Артура Рудзицкого.

Учился в Малине, в четырнадцатилетнем возрасте переехал в Киев. Зарабатывал на жизнь, работая в типографии, давая уроки. Экстерном окончил 8-ю гимназию в Киеве, выехал в Германию, где в 1906 году окончил Гейдельбергский университет.

Печатал статьи по истории книги и искусствоведению в петербургских журналах «Русский Библиофил», «Аполлон», в киевских журналах В. Кульженко: «Искусство в Южной России», «Искусство и печатное дело», в том числе серию статей о немецком художнике Эмиле Преториусе.

Написал пьесу «К солнцу» (опубликована 1908, поставлена в театре «Соловцов», Киев). Вместе с Александром Адашевым составил «Театральную хрестоматию» (1913, предисловие К. Станиславского). Автор популярных в России сборников «Чтец-декламатор» (Киев, 1906—1917).

В 1911 и 1912 годах — составитель немецко-русского и русско-немецкого словарей.

Состоял в приятельских отношениях с Шолом-Алейхемом, Максимом Горьким, Александром Бенуа и др.

В 1914 году — комиссар Русского отдела на Международной выставке печатного дела и графики в Лейпциге. Вместе с другими подданными Российской империи интернирован в связи с началом войны в Данию. Вернулся в Россию в начале 1917 года. Активный участник культурной жизни Киева с 1917 года: один из основателей Госиздата Украины, УНИКа (с 1931 года — профессор).

Издатель сочинений Михаила Грушевского, Екатерины Грушевской, Сергея Маслова, Миколы Зерова и др. Художественный редактор практически всех украинских книг, которые издавались в Киеве в 1918—1920-х. В эти годы был дружен с Генрихом Нейгаузом, П. Эттингером, Сергеем Ефремовым, Андреем Никовским, Павлом Филиповичем, Георгием Нарбутом и др.

Вместе с Николаем Зеровым перевел «Народні оповідання» классика новой еврейской литературы на идише Ицхок-Лейбуш Переца (издано 1920, 1921, переиздание — 1994). Статьи в журнале «Бібліологічні вісті». В 1931 и в 1933 — художественный редактор «Кобзаря» Тараса Шевченко с иллюстрациями Василя Седляра. В конце 1934 года изгнан с преподавательской работы, в 19341938 годах — работал в отделе рукописных и редких книг Библиотеки АН УССР, позже — в Медиздате УССР в должности директора - научного сотрудника.

В 1941 году — эвакуируется вместе с семьёй в Среднюю Азию. В 1943 году — возвращение в освобожденный Киев, где и умер. Похоронен на Байковом кладбище.

Воспоминания о Владимире Вайсблате оставили Григорий Кочур, Софья Зерова, Вера Нарбут.

Напишите отзыв о статье "Вайсблат, Владимир Наумович"

Литература и источники

  • [www.judaica.kiev.ua/Eg_17/Egupez17-06.htm Киев понемногу превращается в глухую провинцию]. Письма В.Вайсблата П.Эттингеру // Єгупець. — 2007. — № 17. — С. 187-212.
  • Костриця М. Ю. Вайсблат Володимир Наумович // Енциклопедія Сучасної України. — Т. 4. — К., 2005. — С. 28.
  • Рудзицький А. Й. Вайсблат Володимир Наумович // Енциклопедія Мистецтво України. — Т. 1. — К., 1995. — С. 277—278.
  • Кочур Григорій. Спомини про Олександра Гера (В.Вайсблата) // Перец І.-Л. «Народні оповідання» в перекладі М.Зерова і Ол. Гера.- К., 1994.
  • Череватенко Леонід. «В науку іншим людям і вікам» // Дніпро. — 1990. — № 6. — С. 103—104.
  • Рудзицький Артур «Незнане ім’я: Олександр Гер» // Книжник. — 1992. — № 2. — С.12-14.
  • Восемь писем Шолом-Алейхема В.Вайсблату // Єгупець. — 1996. — № 2. -С.69-76. См.: www.aej.org.ua/History/1281.html
  • [malin-library.by.ru/html/personalities.html Видатні постаті Малинщини]

Отрывок, характеризующий Вайсблат, Владимир Наумович

На чем же основывался страх графа Растопчина о народном спокойствии в Москве в 1812 году? Какая причина была предполагать в городе склонность к возмущению? Жители уезжали, войска, отступая, наполняли Москву. Почему должен был вследствие этого бунтовать народ?
Не только в Москве, но во всей России при вступлении неприятеля не произошло ничего похожего на возмущение. 1 го, 2 го сентября более десяти тысяч людей оставалось в Москве, и, кроме толпы, собравшейся на дворе главнокомандующего и привлеченной им самим, – ничего не было. Очевидно, что еще менее надо было ожидать волнения в народе, ежели бы после Бородинского сражения, когда оставление Москвы стало очевидно, или, по крайней мере, вероятно, – ежели бы тогда вместо того, чтобы волновать народ раздачей оружия и афишами, Растопчин принял меры к вывозу всей святыни, пороху, зарядов и денег и прямо объявил бы народу, что город оставляется.
Растопчин, пылкий, сангвинический человек, всегда вращавшийся в высших кругах администрации, хотя в с патриотическим чувством, не имел ни малейшего понятия о том народе, которым он думал управлять. С самого начала вступления неприятеля в Смоленск Растопчин в воображении своем составил для себя роль руководителя народного чувства – сердца России. Ему не только казалось (как это кажется каждому администратору), что он управлял внешними действиями жителей Москвы, но ему казалось, что он руководил их настроением посредством своих воззваний и афиш, писанных тем ёрническим языком, который в своей среде презирает народ и которого он не понимает, когда слышит его сверху. Красивая роль руководителя народного чувства так понравилась Растопчину, он так сжился с нею, что необходимость выйти из этой роли, необходимость оставления Москвы без всякого героического эффекта застала его врасплох, и он вдруг потерял из под ног почву, на которой стоял, в решительно не знал, что ему делать. Он хотя и знал, но не верил всею душою до последней минуты в оставление Москвы и ничего не делал с этой целью. Жители выезжали против его желания. Ежели вывозили присутственные места, то только по требованию чиновников, с которыми неохотно соглашался граф. Сам же он был занят только тою ролью, которую он для себя сделал. Как это часто бывает с людьми, одаренными пылким воображением, он знал уже давно, что Москву оставят, но знал только по рассуждению, но всей душой не верил в это, не перенесся воображением в это новое положение.
Вся деятельность его, старательная и энергическая (насколько она была полезна и отражалась на народ – это другой вопрос), вся деятельность его была направлена только на то, чтобы возбудить в жителях то чувство, которое он сам испытывал, – патриотическую ненависть к французам и уверенность в себе.
Но когда событие принимало свои настоящие, исторические размеры, когда оказалось недостаточным только словами выражать свою ненависть к французам, когда нельзя было даже сражением выразить эту ненависть, когда уверенность в себе оказалась бесполезною по отношению к одному вопросу Москвы, когда все население, как один человек, бросая свои имущества, потекло вон из Москвы, показывая этим отрицательным действием всю силу своего народного чувства, – тогда роль, выбранная Растопчиным, оказалась вдруг бессмысленной. Он почувствовал себя вдруг одиноким, слабым и смешным, без почвы под ногами.
Получив, пробужденный от сна, холодную и повелительную записку от Кутузова, Растопчин почувствовал себя тем более раздраженным, чем более он чувствовал себя виновным. В Москве оставалось все то, что именно было поручено ему, все то казенное, что ему должно было вывезти. Вывезти все не было возможности.
«Кто же виноват в этом, кто допустил до этого? – думал он. – Разумеется, не я. У меня все было готово, я держал Москву вот как! И вот до чего они довели дело! Мерзавцы, изменники!» – думал он, не определяя хорошенько того, кто были эти мерзавцы и изменники, но чувствуя необходимость ненавидеть этих кого то изменников, которые были виноваты в том фальшивом и смешном положении, в котором он находился.
Всю эту ночь граф Растопчин отдавал приказания, за которыми со всех сторон Москвы приезжали к нему. Приближенные никогда не видали графа столь мрачным и раздраженным.
«Ваше сиятельство, из вотчинного департамента пришли, от директора за приказаниями… Из консистории, из сената, из университета, из воспитательного дома, викарный прислал… спрашивает… О пожарной команде как прикажете? Из острога смотритель… из желтого дома смотритель…» – всю ночь, не переставая, докладывали графу.
На все эта вопросы граф давал короткие и сердитые ответы, показывавшие, что приказания его теперь не нужны, что все старательно подготовленное им дело теперь испорчено кем то и что этот кто то будет нести всю ответственность за все то, что произойдет теперь.
– Ну, скажи ты этому болвану, – отвечал он на запрос от вотчинного департамента, – чтоб он оставался караулить свои бумаги. Ну что ты спрашиваешь вздор о пожарной команде? Есть лошади – пускай едут во Владимир. Не французам оставлять.
– Ваше сиятельство, приехал надзиратель из сумасшедшего дома, как прикажете?