Вакар, Алексей Григорьевич

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Алексей Григорьевич Вакар (Vakar)<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr>
 
Рождение: 1773(1773)
Речь Посполитая
Смерть: 1843(1843)
Могилёвская губерния, Российская империя Российская империя
Род: Вакары
Отец: Григорий Афанасьевич Вакар
Супруга: Марфа Исидоровна Юрьева
Дети: Сыновья: Платон, Модест, Павел
Дочери: Екатерина, Надежда, Елизавета
Деятельность: Прокурор Могилёвской губернии. Действительный член Московского Императорского общества сельского хозяйства. Надворный советник

Алексей Григорьевич Вакар (1773 — 1843) — русский общественный деятель, действительный член Московского Императорского общества сельского хозяйства, надворный советник. Устроитель первой сельскохозяйственной школы в своем родовом имении. Издал первый в России печатный труд о правилах сельского хозяйства. Прокурор Могилёвской губернии в период Отечественной войны 1812 года.





Биография

Родился в семье дворянина Григория Афанасьевича Вакара, из древнего рода Вакар. До 1798 года находился на Польской военной службе, где дослужился до чина ротмистра.[1]:7

24 января 1798 года Вакар подал генерал-прокурору князю Алексею Борисовичу Куракину, прошения об определения его на русскую службу. После чего князь Куракин обратился с предложением к руководителю Римско-католического департамента Правительствующего Сената архиепископу Станиславу Сестренцевичу с определением Вакара в его ведомство:

«Препоручая в милостливое покровительство Вашего Преосвященства подателя сего Польской службы ротмистра Вакара, который переводить может с латинского и польского языков на российский, прошу вас милостливый государь мой, определить его в департамент Римско-католических дел, на вакансию переводчика…».[1]:7

На что получен был положительный ответ архиепископа Сестренцевича. 30 апреля 1798 года Вакар был переведён из Государственной юстиц-коллегии где числился чисто номинально, в Римско-католический департамент Правящего Сената.

28 декабря 1798 года он был произведён в титулярные советники, 26 марта 1800 года по указу Правящего Сената был переведён в контору генерал-рекейтмейстера, где занимал должности переводчика с латинского и польского языков и исполнял обязанности экспедитора по Малороссийским и Польским делам, с 25 октября 1804 года стал занимать ещё и должность переводчика немецких дел.

14 октября 1801 года по именному Высочайшему указу подписанному императором Александром I Вакару был присвоен чин коллежского асессора, а 13 февраля 1803 года чин надворного советника.[1]:6

С 4 февраля 1810 года состоялся приказ об определении Вакара в Департамент Министерства юстиции, и в октябре этого же года он был назначен прокурором Могилёвской губернии.

23 августа 1811 года Вакару было объявлено Монаршее благоволение, а 7 декабря того же года министр юстиции Иван Иванович Дмитриев изъявил ему «Признательность за усердие и деятельность по должности прокурора Могилёвской губернии».[1]:10

Отечественная война 1812 года

В 1812 году после начала Отечественной войны, по приходу в Могилёв французской армии, Вакар всячески уклонялся от сотрудничества с французскими войсками. Когда фельдмаршал Луи Даву приказал Вакару приступать к своим обязанностям прокурора и присягать на верность Наполеону, Вакар уклонился от этого, сказавшись больным.

После этого доверенное лицо фельдмаршала Даву маркиз де Долорн вновь начал предъявлять требования к Вакару занять место прокурора, но Вакар решительно от всего отказался говоря что «Российский император имеет все права на его верность и преданность». После издания декрета Наполеона об учреждения новой губернской комиссии в Могилёвской губернии, а также создания национальной гвардии и жандармов из числа местных дворян, почти все молодые дворяне разбежались, а 10 человек Вакар от французов укрыл в своём доме.

После 27 октября маркиз прислал к Вакару формальное письмо о том же прокурорстве. Вакар решил медлительностью своей спастись от возлагаемого на него дела. После 4 ноября при подходе российских войск, неприятель из города бежал, а 12 ноября в город вступили войска генерал-адъютанта графа Адама Петровича Ожаровского.

Вскоре прибыл генерал-лейтенант Дмитрий Дмитриевич Шепелев, который был назначен временно управлять Могилёвом. 1 декабря Вакар сам был у Шепелева и говорил с ним о делах и чиновниках, объявляя что дела должны быть все целы, отдал ему рапорты о состоянии дел при нахождении неприятеля и выразил желание вновь преступить к делам.[1]:11,12,13,14,15

Донесения эти попали к министру юстиции Дмитрию Прокофьевичу Трощинскому, и он довёл их до сведения Комитета Министров. После разбирательства Комитетом Министров, Вакар был обвинён в том: «что остался в тылу неприятеля, а не бежал оттуда». Вакар объективно доказывал в своей докладной записке, что гражданский губернатор граф Дмитрий Александрович Толстой не давал на то своего разрешения говоря что: "опасности нет ещё, уверяя о безопасности и скором прибытии генерала Раевского".[1]:11,15,16

После заступничества влиятельных особ, в том числе и герцога Александра Вюртембергского, который писал министру юстиции Трощинскому:

«Вакар ищет покровительства желая оправдаться по предмету обвинения его в невыезде из Могилёва во время нашествия неприятельских войск…Я только побуждаюсь признательностью, какую заслужил он усердною прежде всего службою своей под моим начальством, просить для него защиты если найдёте в сём случае невиновность».[1]:16

Рассмотрев обстоятельства дела, Вакар впоследствии был полностью реабилитирован. Могилёвским губернским прокурором оставался до 1815 года, после чего ушёл в отставку.

Общественная деятельность

С 1815 года Вакар после отставки занялся сельским хозяйством, был организатором первой сельскохозяйственной школы в своём имении в Могилевской губернии, писал труды. С 1833 года был избран член-корреспондентом, а с 1836 года действительным членом Московского Императорского общества сельского хозяйства, и оставался деятельным членом общества до самой смерти.

Семейные связи

Дети:

Братья, сёстры:

Напишите отзыв о статье "Вакар, Алексей Григорьевич"

Примечания

  1. 1 2 3 4 5 6 7 8 Мурзанов Н.А. «Девица Марфа Павловна Мусина-Юрьева». Летописи историко-родословного общества. Москва, Вып. 1 (17). 1909г.
  2. [www.geni.com/people/%D0%90%D0%BB%D0%B5%D0%BA%D1%81%D0%B0%D0%BD%D0%B4%D1%80-%D0%92%D0%B0%D0%BA%D0%B0%D1%80/6000000014871528839 Александр Вакар]

Источники

  • Вакары // Новый энциклопедический словарь: В 48 томах (вышло 29 томов). — СПб., Пг., 1911—1916.
  • Мурзанов Н. А. «Девица Марфа Павловна Мусина-Юрьева» // Летописи историко-родословного общества. — Москва. — Вып. 1 (17). — 1909
    • Арсеньев В. С. К статье Н. А. Мурзанова «Девица Марфа Павловна Мусина-Юрьева» // Летописи историко-родословного общества. — Вып. 4 (24). — 1910.
  • [dic.academic.ru/dic.nsf/enc_biography/126553/Вакар Вакар Алексей Григорьевич];
  • [book-old.ru/BookLibrary/00702-Obschiy-SHtat/1836.-Mesyatseslov-i-Obschiy-SHtat-Rossiyskoy-Imperii-na-1836-god.-chast-1-i-2.html Месяцеслов и Общий Штат Российской Империи на 1836 год, ч.1, стр. 885];
  • [book-old.ru/BookLibrary/00702-Obschiy-SHtat/1833.-Mesyatseslov-i-Obschiy-SHtat-Rossiyskoy-Imperii-na-1833-god.-chast-1-i-2.html Месяцеслов и Общий Штат Российской Империи на 1833 год, ч.1, стр.788];
  • [book-old.ru/BookLibrary/00702-Obschiy-SHtat/1809.-Mesyatseslov-s-rospisyu-chinovnyih-osob-ili-Obschiy-SHtat-Rossiyskoy-Imperii.-CHast-1.html Месяцеслов с росписью чиновных особ или Общий Штат Российской Империи 1809 г., . Часть 1, стр.111];
  • [book-old.ru/BookLibrary/00702-Obschiy-SHtat/1811.-Mesyatseslov-s-rospisyu-chinovnyih-osob-ili-obschiy-shtat-Rossiyskoy-imperii-na-leto-ot-Rozhdestva-Hristova-1811.-V-2-h-chastyah.html Месяцеслов с росписью чиновных особ или общий штат Российской империи на лето от Рождества Христова 1811 г., ч.2, стр.417];
  • [book-old.ru/BookLibrary/00702-Obschiy-SHtat/1802.-Mesyatseslov-s-rospisyu-chinovnyih-osob-v-gosudarstve-na-leto-ot-rozhdestva-hristova-1802.html Месяцеслов с росписью чиновных особ в государстве, на лето от рождества христова 1802 г., ч.2]$

Ссылки

  • [www.geni.com/people/Алексей-Вакар/6000000012769887662?through=6000000013735134074 Алексей Григорьевич Вакар на Geni].

Отрывок, характеризующий Вакар, Алексей Григорьевич

Генерал, принимая приглашение полковника на турнир храбрости, выпрямив грудь и нахмурившись, поехал с ним вместе по направлению к цепи, как будто всё их разногласие должно было решиться там, в цепи, под пулями. Они приехали в цепь, несколько пуль пролетело над ними, и они молча остановились. Смотреть в цепи нечего было, так как и с того места, на котором они прежде стояли, ясно было, что по кустам и оврагам кавалерии действовать невозможно, и что французы обходят левое крыло. Генерал и полковник строго и значительно смотрели, как два петуха, готовящиеся к бою, друг на друга, напрасно выжидая признаков трусости. Оба выдержали экзамен. Так как говорить было нечего, и ни тому, ни другому не хотелось подать повод другому сказать, что он первый выехал из под пуль, они долго простояли бы там, взаимно испытывая храбрость, ежели бы в это время в лесу, почти сзади их, не послышались трескотня ружей и глухой сливающийся крик. Французы напали на солдат, находившихся в лесу с дровами. Гусарам уже нельзя было отступать вместе с пехотой. Они были отрезаны от пути отступления налево французскою цепью. Теперь, как ни неудобна была местность, необходимо было атаковать, чтобы проложить себе дорогу.
Эскадрон, где служил Ростов, только что успевший сесть на лошадей, был остановлен лицом к неприятелю. Опять, как и на Энском мосту, между эскадроном и неприятелем никого не было, и между ними, разделяя их, лежала та же страшная черта неизвестности и страха, как бы черта, отделяющая живых от мертвых. Все люди чувствовали эту черту, и вопрос о том, перейдут ли или нет и как перейдут они черту, волновал их.
Ко фронту подъехал полковник, сердито ответил что то на вопросы офицеров и, как человек, отчаянно настаивающий на своем, отдал какое то приказание. Никто ничего определенного не говорил, но по эскадрону пронеслась молва об атаке. Раздалась команда построения, потом визгнули сабли, вынутые из ножен. Но всё еще никто не двигался. Войска левого фланга, и пехота и гусары, чувствовали, что начальство само не знает, что делать, и нерешимость начальников сообщалась войскам.
«Поскорее, поскорее бы», думал Ростов, чувствуя, что наконец то наступило время изведать наслаждение атаки, про которое он так много слышал от товарищей гусаров.
– С Богом, г'ебята, – прозвучал голос Денисова, – г'ысыо, маг'ш!
В переднем ряду заколыхались крупы лошадей. Грачик потянул поводья и сам тронулся.
Справа Ростов видел первые ряды своих гусар, а еще дальше впереди виднелась ему темная полоса, которую он не мог рассмотреть, но считал неприятелем. Выстрелы были слышны, но в отдалении.
– Прибавь рыси! – послышалась команда, и Ростов чувствовал, как поддает задом, перебивая в галоп, его Грачик.
Он вперед угадывал его движения, и ему становилось все веселее и веселее. Он заметил одинокое дерево впереди. Это дерево сначала было впереди, на середине той черты, которая казалась столь страшною. А вот и перешли эту черту, и не только ничего страшного не было, но всё веселее и оживленнее становилось. «Ох, как я рубану его», думал Ростов, сжимая в руке ефес сабли.
– О о о а а а!! – загудели голоса. «Ну, попадись теперь кто бы ни был», думал Ростов, вдавливая шпоры Грачику, и, перегоняя других, выпустил его во весь карьер. Впереди уже виден был неприятель. Вдруг, как широким веником, стегнуло что то по эскадрону. Ростов поднял саблю, готовясь рубить, но в это время впереди скакавший солдат Никитенко отделился от него, и Ростов почувствовал, как во сне, что продолжает нестись с неестественною быстротой вперед и вместе с тем остается на месте. Сзади знакомый гусар Бандарчук наскакал на него и сердито посмотрел. Лошадь Бандарчука шарахнулась, и он обскакал мимо.
«Что же это? я не подвигаюсь? – Я упал, я убит…» в одно мгновение спросил и ответил Ростов. Он был уже один посреди поля. Вместо двигавшихся лошадей и гусарских спин он видел вокруг себя неподвижную землю и жнивье. Теплая кровь была под ним. «Нет, я ранен, и лошадь убита». Грачик поднялся было на передние ноги, но упал, придавив седоку ногу. Из головы лошади текла кровь. Лошадь билась и не могла встать. Ростов хотел подняться и упал тоже: ташка зацепилась за седло. Где были наши, где были французы – он не знал. Никого не было кругом.
Высвободив ногу, он поднялся. «Где, с какой стороны была теперь та черта, которая так резко отделяла два войска?» – он спрашивал себя и не мог ответить. «Уже не дурное ли что нибудь случилось со мной? Бывают ли такие случаи, и что надо делать в таких случаях?» – спросил он сам себя вставая; и в это время почувствовал, что что то лишнее висит на его левой онемевшей руке. Кисть ее была, как чужая. Он оглядывал руку, тщетно отыскивая на ней кровь. «Ну, вот и люди, – подумал он радостно, увидав несколько человек, бежавших к нему. – Они мне помогут!» Впереди этих людей бежал один в странном кивере и в синей шинели, черный, загорелый, с горбатым носом. Еще два и еще много бежало сзади. Один из них проговорил что то странное, нерусское. Между задними такими же людьми, в таких же киверах, стоял один русский гусар. Его держали за руки; позади его держали его лошадь.
«Верно, наш пленный… Да. Неужели и меня возьмут? Что это за люди?» всё думал Ростов, не веря своим глазам. «Неужели французы?» Он смотрел на приближавшихся французов, и, несмотря на то, что за секунду скакал только затем, чтобы настигнуть этих французов и изрубить их, близость их казалась ему теперь так ужасна, что он не верил своим глазам. «Кто они? Зачем они бегут? Неужели ко мне? Неужели ко мне они бегут? И зачем? Убить меня? Меня, кого так любят все?» – Ему вспомнилась любовь к нему его матери, семьи, друзей, и намерение неприятелей убить его показалось невозможно. «А может, – и убить!» Он более десяти секунд стоял, не двигаясь с места и не понимая своего положения. Передний француз с горбатым носом подбежал так близко, что уже видно было выражение его лица. И разгоряченная чуждая физиономия этого человека, который со штыком на перевес, сдерживая дыханье, легко подбегал к нему, испугала Ростова. Он схватил пистолет и, вместо того чтобы стрелять из него, бросил им в француза и побежал к кустам что было силы. Не с тем чувством сомнения и борьбы, с каким он ходил на Энский мост, бежал он, а с чувством зайца, убегающего от собак. Одно нераздельное чувство страха за свою молодую, счастливую жизнь владело всем его существом. Быстро перепрыгивая через межи, с тою стремительностью, с которою он бегал, играя в горелки, он летел по полю, изредка оборачивая свое бледное, доброе, молодое лицо, и холод ужаса пробегал по его спине. «Нет, лучше не смотреть», подумал он, но, подбежав к кустам, оглянулся еще раз. Французы отстали, и даже в ту минуту как он оглянулся, передний только что переменил рысь на шаг и, обернувшись, что то сильно кричал заднему товарищу. Ростов остановился. «Что нибудь не так, – подумал он, – не может быть, чтоб они хотели убить меня». А между тем левая рука его была так тяжела, как будто двухпудовая гиря была привешана к ней. Он не мог бежать дальше. Француз остановился тоже и прицелился. Ростов зажмурился и нагнулся. Одна, другая пуля пролетела, жужжа, мимо него. Он собрал последние силы, взял левую руку в правую и побежал до кустов. В кустах были русские стрелки.


Пехотные полки, застигнутые врасплох в лесу, выбегали из леса, и роты, смешиваясь с другими ротами, уходили беспорядочными толпами. Один солдат в испуге проговорил страшное на войне и бессмысленное слово: «отрезали!», и слово вместе с чувством страха сообщилось всей массе.
– Обошли! Отрезали! Пропали! – кричали голоса бегущих.
Полковой командир, в ту самую минуту как он услыхал стрельбу и крик сзади, понял, что случилось что нибудь ужасное с его полком, и мысль, что он, примерный, много лет служивший, ни в чем не виноватый офицер, мог быть виновен перед начальством в оплошности или нераспорядительности, так поразила его, что в ту же минуту, забыв и непокорного кавалериста полковника и свою генеральскую важность, а главное – совершенно забыв про опасность и чувство самосохранения, он, ухватившись за луку седла и шпоря лошадь, поскакал к полку под градом обсыпавших, но счастливо миновавших его пуль. Он желал одного: узнать, в чем дело, и помочь и исправить во что бы то ни стало ошибку, ежели она была с его стороны, и не быть виновным ему, двадцать два года служившему, ни в чем не замеченному, примерному офицеру.
Счастливо проскакав между французами, он подскакал к полю за лесом, через который бежали наши и, не слушаясь команды, спускались под гору. Наступила та минута нравственного колебания, которая решает участь сражений: послушают эти расстроенные толпы солдат голоса своего командира или, оглянувшись на него, побегут дальше. Несмотря на отчаянный крик прежде столь грозного для солдата голоса полкового командира, несмотря на разъяренное, багровое, на себя не похожее лицо полкового командира и маханье шпагой, солдаты всё бежали, разговаривали, стреляли в воздух и не слушали команды. Нравственное колебание, решающее участь сражений, очевидно, разрешалось в пользу страха.
Генерал закашлялся от крика и порохового дыма и остановился в отчаянии. Всё казалось потеряно, но в эту минуту французы, наступавшие на наших, вдруг, без видимой причины, побежали назад, скрылись из опушки леса, и в лесу показались русские стрелки. Это была рота Тимохина, которая одна в лесу удержалась в порядке и, засев в канаву у леса, неожиданно атаковала французов. Тимохин с таким отчаянным криком бросился на французов и с такою безумною и пьяною решительностью, с одною шпажкой, набежал на неприятеля, что французы, не успев опомниться, побросали оружие и побежали. Долохов, бежавший рядом с Тимохиным, в упор убил одного француза и первый взял за воротник сдавшегося офицера. Бегущие возвратились, баталионы собрались, и французы, разделившие было на две части войска левого фланга, на мгновение были оттеснены. Резервные части успели соединиться, и беглецы остановились. Полковой командир стоял с майором Экономовым у моста, пропуская мимо себя отступающие роты, когда к нему подошел солдат, взял его за стремя и почти прислонился к нему. На солдате была синеватая, фабричного сукна шинель, ранца и кивера не было, голова была повязана, и через плечо была надета французская зарядная сумка. Он в руках держал офицерскую шпагу. Солдат был бледен, голубые глаза его нагло смотрели в лицо полковому командиру, а рот улыбался.Несмотря на то,что полковой командир был занят отданием приказания майору Экономову, он не мог не обратить внимания на этого солдата.