Валахия (княжество)

Княжество Валахия
валаш. Цара Ромыняскэ церк.-слав. Землѧ Ѹгровлахїиска
1310 — 1861 →
Флаг Герб
Карта Валахии в XIV веке
Столица	Кымпулунг Куртя-де-Арджеш (1330-1418) Тырговиште Бухарест (с 1659)
Язык(и)	валашский, церковнославянский
Религия	православие
Население	валахи, болгары, греки, романиоты, цыгане
Форма правления	монархия
История
-  1310	Независимое княжество
- 1417–1859 1456	Вассал Турции
-  1861	Создание Румынии

К:Появились в 1310 годуК:Исчезли в 1861 году

Кня́жество Вала́хия (Унгровлахия, Влашская земля, церк.-слав. Землѧ Ѹгровлахїиска, валаш. Цара Ромыняскэ, лат. Transalpina) — государственное образование на территории Валахии, существовавшее там с середины XIV века до 1859 года, когда оно было объединено с Молдавским княжеством в Объединённое княжество Валахии и Молдавии. В XV веке попало в феодальную зависимость от Османской империи. С XVIII века в стране установлен фанариотский режим.

История

Древние времена

В ходе второй войны римлян с даками (105 год н. э.) западная Олтения стала частью римской провинции Дакия, а часть Валахии была включена в провинцию Мёзия. Римский лимес был первоначально построен вдоль реки Олт (119 год н. э.), прежде чем сместился немного на восток во II веке — в это время полоса укреплений простиралась от Дуная до реки Рукар в Карпатах. Лимес сдвинулся обратно к реке Олт в 245 году, а в 271 году римляне покинули регион.

Область была предметом романизации и во время Великого переселения народов, когда большая часть современной Румынии стала объектом вторжений готов, гуннов, аваров, славян и других народов. В 328 году римляне построили мост между Суцидавой и Эском (близ Гигена), что подтверждает, что шла активная торговля с народами к северу от Дуная. В 332 году император Константин I Великий напал на поселившихся за Дунаем готов. Период готского правления закончился, когда гунны прибыли в Паннонию и атаковали около 170 населенных пунктов по обе стороны Дуная.

Раннее Средневековье

Романизированное население Среднего и Нижнего Подунавья в восточнославянских источниках называлось волохами (влахами)К:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан). Византийцы владели территорией Валахии в V—VI веках, но со второй половины VI века и в VII веке славяне проникли в эту область и поселились на южном берегу Дуная. В 593 году византийский полководец Приск разбил войска славян, аваров и гепидов и к 602 году вынудил их отступить за Дунай. Император Маврикий пытался укрепить римские позиции на северном берегу Дуная, развернув там свою армию.

Валахия находилась под контролем Первого Болгарского царства с момента его создания в 681 году и до венгерского завоевания Трансильвании в конце X векаК:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан). С началом упадка болгарского государства территория будущего княжества Валахия оказалась под контролем печенегов, продвинувшихся на запад в X—XI веках. Около 1091 года земли будущей Валахии взяли под свой контроль половцы юга Руси. Начиная с X века, византийские, болгарские, венгерские и более поздние западные источники упоминают о существовании небольших государственных образований, образованных, в частности, влахами во главе с князьями и воеводами.

Значительная часть влахов в IX-X веках приняла христианство по восточному обряду. Вместе с христианством распространилась славянская письменность, вследствие чего славянский язык вплоть до середины XVIII века оставался здесь официальным языком церкви и государственного делопроизводства. Уже в X-XI веках на территории современной Румынии стали возникать земельные владения (кнезаты), собственники которых назывались по-славянски князьями. Тем не менее большинство сельского населения вплоть до XIV века составляли свободные общинники.

В 1241 году, во время монгольского вторжения в Европу, половецкое господство закончилось. Монгольское владычество на территории будущего Валашского княжества зафиксировано документально, но оно остается весьма вероятным. Часть Валахии, вероятно, была объектом претензий венгров и болгар, но серьезное ослабление венгерской власти во время монгольских набегов способствовало созданию новых местных политических образований.

Образование княжества Валахия

Первым упомянутым в письменных источниках местным воеводой является Литовой (1272), который правил землями по обе стороны Карпат (в том числе частью Трансильвании) и отказался платить дань венгерскому королю Ласло IV. Его преемником стал его брат Барбат (1285—1288). Продолжавшееся ослабление венгерского государства и падение династии Арпадов открыло путь для объединения валашских земель и их независимости от венгров.

Предание называет основателем Валашского княжества «чёрного князя», жившего якобы на исходе XIII века. Более вероятно, что оно было создано Басарабом I в 1310 году, который восстал против венгерского короля Карла Роберта, захватил земли по обе стороны от реки Олт и сделал столицей своих владений Кымпулунг-Мусчел. Басараб I отказался передать Венгрии Фэгэраш, Алмаш и Дробета-Турну-Северин, разбил Карла Роберта в битве при Посаде (1330) и занял земли к востоку — Буджак, впоследствии ставший частью исторической области Бессарабия. Правление здесь Басараба I прекратилось с захватом Килии ногайцами в 1334 году.

Басараба I сменил Николае I Александру, а затем Владислав I. Последний напал на Трансильванию, после того как Людовик Венгерский в 1368 году оккупировал земли к югу от Дуная и заставил валашского правителя признать свой сюзеренитет. В правление Владислава I также произошла первая конфронтация между Валахией и турками-османами. При Раду I и его преемнике Дане I Трансильвания и Дробета-Турну-Северин по-прежнему оспаривались Венгрией.

1400—1600 года

От Мирчи Старого до Раду Великого

К 90-м годам XIV века войска Османской империи вышли к Дунаю и вскоре, форсировав его, вторглись в пределы Валахии. В начале XV века господарь Валахии Мирча I Старый был вынужден признать себя вассалом султана. Мирча I Старый (1386—1418) первоначально разбил османов в нескольких сражениях (в том числе в битве при Ровине в 1394 году), изгнав их из Добруджи. В 1396 году Мирча Старый участвовал на стороне венгров в крестовом походе против турок, закончившемся поражением крестоносцев 25 сентября под болгарским городом Никополь. В 1397 и 1400 годах Мирча успешно отбивал набеги турок на свою страну. Однако в 1417 году Мирча Старый был вынужден заключить мирный договор с турками, по которому Мехмед I взял под свой контроль Турну-Мэгуреле и Джурджу. Эти два города оставались частью Османской государства, с небольшими перерывами, до 1829 года. В 1418—1420 годах Михаил I победил османов в Северине, однако был убит в ответном сражении. В 1422 году османская угроза на время была предотвращена, когда Дан II при помощи Пиппо Спано нанес поражение Мураду II.

Мирный договор был подписан в 1428 году и ознаменовал собой начало периода внутреннего кризиса. Завязалась междоусобная война между Даном II и его двоюродным братом Раду II. В 1431 году на престоле утвердился Александру I Алдя, однако его позициям стал угрожать Влад II Дракул. В этих войнах претенденты на трон пытались использовать поддержку Порты и Священной Римской империи.

Следующее десятилетие ознаменовалось конфликтом между соперничающими домами Дэнешти и Дракулешти, влиянием Яноша Хуньяди, регента Венгрии, и восхождением к власти Влада III Дракулы, более известного как Влад III Цепеш. Цепеш сделал своей столицей Бухарест и осуществлял террор против мятежных бояр, опиравшихся на турецкую поддержку. В 1462 году он победил Мехмеда II в ночной атаке на Тырговиште, но вскоре был вынужден отступить и обязаться платить туркам повышенную дань. В 1462 году Цепеша сверг его брат, ставленник турок, Раду III Красивый. Раду Великий (1495—1508) достиг компромисса с боярами, обеспечив период внутренней стабильности.

От Михни Злого до Петру Церцела

В конце XV века произошло возвышение рода Крайовеску. Его члены стали практически независимыми правителями Олтении и заручились османской поддержкой в борьбе с господарем Михней Злым (1508—1510). Михня Злой был свергнут, и его сменил Влад V Тынэр. После его гибели династия Басарабов пресеклась, и Крайовеску в лице Нягое I Басараба пришли к власти. Новый монарх добился стабильности и стал известен своими культурными преобразованиями — по его приказу, в частности, был возведен собор в Куртя-де-Арджеш. Нягое I Басараб также заключил союз с Людовиком II Венгерским. При Тедоше I страна снова подверглась четырехмесячной турецкой оккупации. Эта опасность сплотила бояр вокруг Раду V Афумати. Однако в 1525 году по требованию валашского боярства во главе с Крайовеску господарь Раду V Афумати был вынужден подчиниться Османской империи и выплачивать ежегодную дань.

Османский сюзеренитет действовал безраздельно на протяжении следующих 90 лет. Раду Паисий, свергнутый Сулейманом Великолепным в 1545 году, уступил туркам порт Брэила. Его преемником стал Мирча V Чобанул (1545—1554; 1558—1559) — ставленник султана. Он согласился с уменьшением автономии княжества и увеличением налогов, а также проведением вооруженной интервенции в Трансильванию против Яноша Запольяи. Конфликты между боярскими родами ужесточились при Петрешку Буне, фактически бояре уже правили страной при Петру Младшем (1559—1568), Михне II Таркитуле и Петру Церцеле.

Османская империя все больше полагались на Валахию и Молдавию как поставщиков новобранцев в армию. Местная валашская армия вскоре исчезла в связи с увеличением расходов и гораздо большей эффективностью наемных войск.

XVII век

В 1593 году на трон взошел Михай Храбрый. Объединившись с князем Трансильвании Жигмондом Батори, он напал на войска Мурада III под Кэлагурэни. Вскоре Михай Храбрый признал себя вассалом императора Рудольфа II и в 1599—1600 годах вторгся в Трансильванию и Молдавию, чтобы не позволить польскому королю Сигизмунду III взять эти территории под свой контроль. Ненадолго Михай Храбрый объединил все территории, где жили влахи, восстановив границы древнего государства Дакия. После его гибели Валахия была оккупирована польско-молдавской армией, которая занимала регион до 1602 года.

Последний этап роста Османской империи принес увеличение нагрузки на Валахию. Политический контроль сопровождался османской экономической гегемонией, перенесением столицы из Бухареста в Тырговиште (ближе к османской границе), введением крепостного права и снижением значимости местных бояр. Кроме того, турецкая административная политика привела к притоку в регион греков и левантийцев, назначаемых на высокие посты, что вызывало возмущение местных жителей. Матей Басараб, избранный боярами правителем, принес длительный период относительного мира (1632—1654), за исключением битвы под Финтой в 1653 году, когда влази трансильванцы сражались против молдаван и запорожских казаков. Тесный союз между новым молдавским правителем Георге Стефаном и преемником Матея Константином Щербаном поддержал князь Трансильвании Дьёрдь II Ракоци, но их попытка добиться независимости от османов была пресечена войсками Мехмеда IV в 1658 году. Правление Георге Гики и Григоре Гики, фаворитов султана, ознаменовалось вооруженной борьбой между родами Баляну и Кантакузенов. Борьба боярских семей завершилась победой Кантакузенов — члены этого рода Антоние Попести и Георгий Дука на короткое время заняли престол.

Русско-турецкие войны и правление фанариотов

В период Великой турецкой войны Валахия стала мишенью для Габсбургской монархии, несмотря на то, что её правитель Константин Брынковяну тайно и безуспешно пытался договориться о борьбе с Османской империей. Правление Брынковяну (1688—1714), отмеченное культурным подъемом, совпало с усилением Российской империи при царе Петре I. Валашский господарь симпатизировал России в Прутском походе, из-за чего лишился трона и жизни по приказу султана Ахмеда III. Несмотря на формальное осуждение политики своего предшественника, новый правитель Валахии Штефан Кантакузен поддержал антитурецкие инициативы Габсбургов и предоставил право прохода армии принца Евгения Савойского. За это Штефан Кантакузен был свергнут и казнен в 1716 году.

Сразу же после свержения князя Штефана турки отказались от чисто номинальной выборной монархии в Валахии и Молдавии и стали назначать правителей из числа фанариотов — греков, выходцев из Константинополя. Первым правителем-фанариотом Валахии стал Николай Маврокордат, занимавший до того престол Молдавии.

Параллельно Валахия стала полем битвы в ходе войн между Османской империей с одной стороны и Россией и Габсбургской монархией с другой. Николай Маврокордат был свергнут в результате боярского мятежа и арестован габсбургскими войсками во время Австро-турецкой войны 1716—1718 годов, когда османам пришлось уступить Олтению Карлу VI по Пожаревацкому миру. Олтенийские бояре вскоре разочаровались в новых порядках, и область была возвращена Валахии в 1739 году. Князь Константин Маврокордат, который курировал новые изменения в границах, также был ответственным за эффективное упразднение крепостного права в 1746 году, положившее конец исходу крестьян в Трансильванию. В течение этого периода бан Олтении переехал из своей резиденции в Крайове в Бухарест, что стало одним из символов стремления к централизации.

В 1768 году во время Русско-турецкой войны Валахия перешла под управление России, чему способствовало антитурецкое восстание Пырву Кантакузена. Условия Кючук-Кайнарджийского мира (1774) позволили России встать на защиту местного православного населения и тем самым снизить османские влияние.

Габсбургские войска под командованием принца Иосии Кобургского вновь вошли в страну в 1789 году в ходе Русско-турецкой войны 1787—1792 годов после свержения Николая Маврогениса. Период кризиса в Османской империи к тому времени сменился возрождением. Олтения была опустошена экспедицией Османа Пазвантоглу. В результате этого похода валашский князь Константин Хангерли был казнен по подозрению в измене (1799), а новый правитель Александр Мурузи отрекся от престола (1801). В 1806 году совершенное турками под влиянием Франции смещение валашского правителя Константина Ипсиланти без согласия России стало поводом к началу русско-турецкой войны 1806—1812 годов. Война привела к вторжению в страну российских войск генерала Милорадовича. После заключения Бухарестского мира правителем Валахии был провозглашен Ион Георге Караджа, инициировавший строительство культурных и промышленных предприятий. В этот период Валахия приобрела стратегическое значение для большинства европейских государств, заинтересованных в приостановлении российской экспансии. В Бухаресте были открыты консульства европейских держав, в регион активно стали проникать промышленники и торговцы.

От Валахии к Румынии

Начало XIX века

Смерть князя Александра Суцу в 1821 году совпала с началом Греческой революции. В этих условиях местное боярство образовало регентский совет, пытаясь блокировать приход к власти Скарлата Каллимаки. В 1821 году в Олтении началось восстание под руководством Тудора Владимиреску, направленное на свержение греческого господства в Валахии.

21 марта 1821 года Тудор Владимиреску вступил в Бухарест. Однако в течение следующих недель его отношения со сторонниками ухудшились, особенно после того как он попытался заключить соглашение с турками. Лидер греческих революционеров Александр Ипсиланти предпринял неудачную попытку поднять против турок и дунайские княжества. Турки стали подозревать фанариотов в связях с Ипсиланти, и султан Махмуд II решился на оккупацию дунайских княжеств и ликвидацию фанариотского правления. Новым правителем Валахии стал Григоре IV Гика, однако он был свергнут в ходе Русско-турецкой войны 1828—1829 годов.

Адрианопольский мирный договор 1829 года предоставил дунайским княжествам автономию. Валахии были возвращены Брэила, Джурджу и Турну-Мэгуреле. Договор также позволил Молдавии и Валахии свободно торговать с другими государствами, что благотворно сказалось на экономике двух стран. Многие положения были уточнены в 1826 году в Аккерманской конвенции между Россией и Османской империей. Обязанность контролировать территории дунайских княжеств была возложена на русского генерала Павла Киселева. В этот период была восстановлена валашская армия (1831), проведена налоговая реформа, а также проведены градостроительные работы в Бухаресте и других городах. В 1834 году трон Валахии занял Александр II Гика. Это противоречило Адрианопольскому договору, так как он не был избран Законодательным собранием. В 1842 году он был заменен с избранного князя Георге Бибеску.

1840—1850-е годы

В начале 1840-х годов в Валахии стали нарастать революционные настроения. В 1843 году молодыми офицерами, такими как Николаэ Белческу и Митицэ Филипеску, было образовано подпольное общество Frăţia, начавшее планировать революцию, чтобы свергнуть Бибеску. Этот государственный переворот изначально имел успех только вблизи в Турну-Мэгуреле, где толпы приветствовали Прокламацию Ислаз, провозглашавшую политические свободы, независимость, необходимость проведения земельной реформы, а также создание национальной гвардии. 11-12 июня восставшие свергли Бибеску и образовали Временное правительство. Относясь с сочувствием к антироссийской риторике революционеров, турки под давлением России перешли к подавлению восстания. Османские войска вошли в Бухарест 13 сентября. Российские и турецкие войска, присутствующие в стране до 1851 года, возвели на трон Барбу Штирбей, большинство участников революции были отправлены в изгнание.

По результатам Крымской войны Валахия и Молдавия были переданы под совместную опеку турок и конгресса великих держав (Великобритании, Франции, Королевства Пьемонт-Сардиния, Австрийской империя, Пруссии, и, частично, России).

В 1859 году по результатам выборов в Особый совет был оформлен союз Молдавии и Валахии. В январе 1859 князем Молдавии был избран Александру Иоан Куза, а 5 февраля он же стал князем Валахии. Утверждение султана последовало только в 1861, и 24 декабря 1861 года Александру Иоан Куза объявил себя князем объединённой Румынии. В 1866 году правителем стал Кароль I, объявивший в 1881 году Румынию королевством.

Литература

• [enc-dic.com/history/Valahija-Cara-Romynjaska-Moldavija-I-Transilvanija-V--Vv-8118/ Валахия (Цара Ромыняска), Молдавия и Трансильвания в XIII—XV вв.] // Исторический словарь
• Стати В. Молдова и Молдаване. — Кишинев, Tipografia Centrala, 2015. — с. 153. — ISBN 978-9975-53-512-0
• Berza, Mihai. «Haraciul Moldovei şi al Ţării Româneşti în sec. XV—XIX», in Studii şi Materiale de Istorie Medie, II, 1957, p. 7-47
• Djuvara, Neagu. Între Orient şi Occident. Ţările române la începutul epocii moderne, Humanitas, Bucharest, 1995
• Giurescu, Constantin. Istoria Bucureştilor. Din cele mai vechi timpuri pînă în zilele noastre, Ed. Pentru Literatură, Bucharest, 1966
• Ştefănescu, Ştefan. Istoria medie a României, Vol. I, Bucharest, 1991
• Giurescu, Constantin. Istoria Românilor, Vol. I, 5th edition, Bucharest, 1946

См. также

• Княжество Трансильвания
• Молдавское княжество
• Объединённое княжество Валахии и Молдавии
• Список правителей Валахии

Ссылки

• [www.spsl.nsc.ru/history/descr/valah.htm ВАЛАХИЯ (ВАЛАШСКОЕ КНЯЖЕСТВО)]
• [state-flags.ru/symbols.php/844 Государственная символика Валашского Княжества (с 1324 г. по 1862 г.)]
• [www.istmira.com/karpov-sp-istoriya-srednix-vekov-tom-2/1829-moldavskoe-i-valashskoe-knyazhestva.html МОЛДАВСКОЕ И ВАЛАШСКОЕ КНЯЖЕСТВА]

Отрывок, характеризующий Валахия (княжество)

Возвратившись в этот раз из отпуска, Ростов в первый раз почувствовал и узнал, до какой степени сильна была его связь с Денисовым и со всем полком.
Когда Ростов подъезжал к полку, он испытывал чувство подобное тому, которое он испытывал, подъезжая к Поварскому дому. Когда он увидал первого гусара в расстегнутом мундире своего полка, когда он узнал рыжего Дементьева, увидал коновязи рыжих лошадей, когда Лаврушка радостно закричал своему барину: «Граф приехал!» и лохматый Денисов, спавший на постели, выбежал из землянки, обнял его, и офицеры сошлись к приезжему, – Ростов испытывал такое же чувство, как когда его обнимала мать, отец и сестры, и слезы радости, подступившие ему к горлу, помешали ему говорить. Полк был тоже дом, и дом неизменно милый и дорогой, как и дом родительский.
Явившись к полковому командиру, получив назначение в прежний эскадрон, сходивши на дежурство и на фуражировку, войдя во все маленькие интересы полка и почувствовав себя лишенным свободы и закованным в одну узкую неизменную рамку, Ростов испытал то же успокоение, ту же опору и то же сознание того, что он здесь дома, на своем месте, которые он чувствовал и под родительским кровом. Не было этой всей безурядицы вольного света, в котором он не находил себе места и ошибался в выборах; не было Сони, с которой надо было или не надо было объясняться. Не было возможности ехать туда или не ехать туда; не было этих 24 часов суток, которые столькими различными способами можно было употребить; не было этого бесчисленного множества людей, из которых никто не был ближе, никто не был дальше; не было этих неясных и неопределенных денежных отношений с отцом, не было напоминания об ужасном проигрыше Долохову! Тут в полку всё было ясно и просто. Весь мир был разделен на два неровные отдела. Один – наш Павлоградский полк, и другой – всё остальное. И до этого остального не было никакого дела. В полку всё было известно: кто был поручик, кто ротмистр, кто хороший, кто дурной человек, и главное, – товарищ. Маркитант верит в долг, жалованье получается в треть; выдумывать и выбирать нечего, только не делай ничего такого, что считается дурным в Павлоградском полку; а пошлют, делай то, что ясно и отчетливо, определено и приказано: и всё будет хорошо.
Вступив снова в эти определенные условия полковой жизни, Ростов испытал радость и успокоение, подобные тем, которые чувствует усталый человек, ложась на отдых. Тем отраднее была в эту кампанию эта полковая жизнь Ростову, что он, после проигрыша Долохову (поступка, которого он, несмотря на все утешения родных, не мог простить себе), решился служить не как прежде, а чтобы загладить свою вину, служить хорошо и быть вполне отличным товарищем и офицером, т. е. прекрасным человеком, что представлялось столь трудным в миру, а в полку столь возможным.
Ростов, со времени своего проигрыша, решил, что он в пять лет заплатит этот долг родителям. Ему посылалось по 10 ти тысяч в год, теперь же он решился брать только две, а остальные предоставлять родителям для уплаты долга.

Армия наша после неоднократных отступлений, наступлений и сражений при Пултуске, при Прейсиш Эйлау, сосредоточивалась около Бартенштейна. Ожидали приезда государя к армии и начала новой кампании.
Павлоградский полк, находившийся в той части армии, которая была в походе 1805 года, укомплектовываясь в России, опоздал к первым действиям кампании. Он не был ни под Пултуском, ни под Прейсиш Эйлау и во второй половине кампании, присоединившись к действующей армии, был причислен к отряду Платова.
Отряд Платова действовал независимо от армии. Несколько раз павлоградцы были частями в перестрелках с неприятелем, захватили пленных и однажды отбили даже экипажи маршала Удино. В апреле месяце павлоградцы несколько недель простояли около разоренной до тла немецкой пустой деревни, не трогаясь с места.
Была ростепель, грязь, холод, реки взломало, дороги сделались непроездны; по нескольку дней не выдавали ни лошадям ни людям провианта. Так как подвоз сделался невозможен, то люди рассыпались по заброшенным пустынным деревням отыскивать картофель, но уже и того находили мало. Всё было съедено, и все жители разбежались; те, которые оставались, были хуже нищих, и отнимать у них уж было нечего, и даже мало – жалостливые солдаты часто вместо того, чтобы пользоваться от них, отдавали им свое последнее.
Павлоградский полк в делах потерял только двух раненых; но от голоду и болезней потерял почти половину людей. В госпиталях умирали так верно, что солдаты, больные лихорадкой и опухолью, происходившими от дурной пищи, предпочитали нести службу, через силу волоча ноги во фронте, чем отправляться в больницы. С открытием весны солдаты стали находить показывавшееся из земли растение, похожее на спаржу, которое они называли почему то машкин сладкий корень, и рассыпались по лугам и полям, отыскивая этот машкин сладкий корень (который был очень горек), саблями выкапывали его и ели, несмотря на приказания не есть этого вредного растения.
Весною между солдатами открылась новая болезнь, опухоль рук, ног и лица, причину которой медики полагали в употреблении этого корня. Но несмотря на запрещение, павлоградские солдаты эскадрона Денисова ели преимущественно машкин сладкий корень, потому что уже вторую неделю растягивали последние сухари, выдавали только по полфунта на человека, а картофель в последнюю посылку привезли мерзлый и проросший. Лошади питались тоже вторую неделю соломенными крышами с домов, были безобразно худы и покрыты еще зимнею, клоками сбившеюся шерстью.
Несмотря на такое бедствие, солдаты и офицеры жили точно так же, как и всегда; так же и теперь, хотя и с бледными и опухлыми лицами и в оборванных мундирах, гусары строились к расчетам, ходили на уборку, чистили лошадей, амуницию, таскали вместо корма солому с крыш и ходили обедать к котлам, от которых вставали голодные, подшучивая над своею гадкой пищей и своим голодом. Также как и всегда, в свободное от службы время солдаты жгли костры, парились голые у огней, курили, отбирали и пекли проросший, прелый картофель и рассказывали и слушали рассказы или о Потемкинских и Суворовских походах, или сказки об Алеше пройдохе, и о поповом батраке Миколке.
Офицеры так же, как и обыкновенно, жили по двое, по трое, в раскрытых полуразоренных домах. Старшие заботились о приобретении соломы и картофеля, вообще о средствах пропитания людей, младшие занимались, как всегда, кто картами (денег было много, хотя провианта и не было), кто невинными играми – в свайку и городки. Об общем ходе дел говорили мало, частью оттого, что ничего положительного не знали, частью оттого, что смутно чувствовали, что общее дело войны шло плохо.
Ростов жил, попрежнему, с Денисовым, и дружеская связь их, со времени их отпуска, стала еще теснее. Денисов никогда не говорил про домашних Ростова, но по нежной дружбе, которую командир оказывал своему офицеру, Ростов чувствовал, что несчастная любовь старого гусара к Наташе участвовала в этом усилении дружбы. Денисов видимо старался как можно реже подвергать Ростова опасностям, берег его и после дела особенно радостно встречал его целым и невредимым. На одной из своих командировок Ростов нашел в заброшенной разоренной деревне, куда он приехал за провиантом, семейство старика поляка и его дочери, с грудным ребенком. Они были раздеты, голодны, и не могли уйти, и не имели средств выехать. Ростов привез их в свою стоянку, поместил в своей квартире, и несколько недель, пока старик оправлялся, содержал их. Товарищ Ростова, разговорившись о женщинах, стал смеяться Ростову, говоря, что он всех хитрее, и что ему бы не грех познакомить товарищей с спасенной им хорошенькой полькой. Ростов принял шутку за оскорбление и, вспыхнув, наговорил офицеру таких неприятных вещей, что Денисов с трудом мог удержать обоих от дуэли. Когда офицер ушел и Денисов, сам не знавший отношений Ростова к польке, стал упрекать его за вспыльчивость, Ростов сказал ему:
– Как же ты хочешь… Она мне, как сестра, и я не могу тебе описать, как это обидно мне было… потому что… ну, оттого…
Денисов ударил его по плечу, и быстро стал ходить по комнате, не глядя на Ростова, что он делывал в минуты душевного волнения.
– Экая дуг'ацкая ваша пог'ода Г'остовская, – проговорил он, и Ростов заметил слезы на глазах Денисова.


В апреле месяце войска оживились известием о приезде государя к армии. Ростову не удалось попасть на смотр который делал государь в Бартенштейне: павлоградцы стояли на аванпостах, далеко впереди Бартенштейна.
Они стояли биваками. Денисов с Ростовым жили в вырытой для них солдатами землянке, покрытой сучьями и дерном. Землянка была устроена следующим, вошедшим тогда в моду, способом: прорывалась канава в полтора аршина ширины, два – глубины и три с половиной длины. С одного конца канавы делались ступеньки, и это был сход, крыльцо; сама канава была комната, в которой у счастливых, как у эскадронного командира, в дальней, противуположной ступеням стороне, лежала на кольях, доска – это был стол. С обеих сторон вдоль канавы была снята на аршин земля, и это были две кровати и диваны. Крыша устраивалась так, что в середине можно было стоять, а на кровати даже можно было сидеть, ежели подвинуться ближе к столу. У Денисова, жившего роскошно, потому что солдаты его эскадрона любили его, была еще доска в фронтоне крыши, и в этой доске было разбитое, но склеенное стекло. Когда было очень холодно, то к ступеням (в приемную, как называл Денисов эту часть балагана), приносили на железном загнутом листе жар из солдатских костров, и делалось так тепло, что офицеры, которых много всегда бывало у Денисова и Ростова, сидели в одних рубашках.
В апреле месяце Ростов был дежурным. В 8 м часу утра, вернувшись домой, после бессонной ночи, он велел принести жару, переменил измокшее от дождя белье, помолился Богу, напился чаю, согрелся, убрал в порядок вещи в своем уголке и на столе, и с обветрившимся, горевшим лицом, в одной рубашке, лег на спину, заложив руки под голову. Он приятно размышлял о том, что на днях должен выйти ему следующий чин за последнюю рекогносцировку, и ожидал куда то вышедшего Денисова. Ростову хотелось поговорить с ним.
За шалашом послышался перекатывающийся крик Денисова, очевидно разгорячившегося. Ростов подвинулся к окну посмотреть, с кем он имел дело, и увидал вахмистра Топчеенко.
– Я тебе пг'иказывал не пускать их жг'ать этот ког'ень, машкин какой то! – кричал Денисов. – Ведь я сам видел, Лазаг'чук с поля тащил.
– Я приказывал, ваше высокоблагородие, не слушают, – отвечал вахмистр.
Ростов опять лег на свою кровать и с удовольствием подумал: «пускай его теперь возится, хлопочет, я свое дело отделал и лежу – отлично!» Из за стенки он слышал, что, кроме вахмистра, еще говорил Лаврушка, этот бойкий плутоватый лакей Денисова. Лаврушка что то рассказывал о каких то подводах, сухарях и быках, которых он видел, ездивши за провизией.
За балаганом послышался опять удаляющийся крик Денисова и слова: «Седлай! Второй взвод!»
«Куда это собрались?» подумал Ростов.
Через пять минут Денисов вошел в балаган, влез с грязными ногами на кровать, сердито выкурил трубку, раскидал все свои вещи, надел нагайку и саблю и стал выходить из землянки. На вопрос Ростова, куда? он сердито и неопределенно отвечал, что есть дело.
– Суди меня там Бог и великий государь! – сказал Денисов, выходя; и Ростов услыхал, как за балаганом зашлепали по грязи ноги нескольких лошадей. Ростов не позаботился даже узнать, куда поехал Денисов. Угревшись в своем угле, он заснул и перед вечером только вышел из балагана. Денисов еще не возвращался. Вечер разгулялся; около соседней землянки два офицера с юнкером играли в свайку, с смехом засаживая редьки в рыхлую грязную землю. Ростов присоединился к ним. В середине игры офицеры увидали подъезжавшие к ним повозки: человек 15 гусар на худых лошадях следовали за ними. Повозки, конвоируемые гусарами, подъехали к коновязям, и толпа гусар окружила их.
– Ну вот Денисов всё тужил, – сказал Ростов, – вот и провиант прибыл.
– И то! – сказали офицеры. – То то радешеньки солдаты! – Немного позади гусар ехал Денисов, сопутствуемый двумя пехотными офицерами, с которыми он о чем то разговаривал. Ростов пошел к нему навстречу.
– Я вас предупреждаю, ротмистр, – говорил один из офицеров, худой, маленький ростом и видимо озлобленный.
– Ведь сказал, что не отдам, – отвечал Денисов.
– Вы будете отвечать, ротмистр, это буйство, – у своих транспорты отбивать! Наши два дня не ели.
– А мои две недели не ели, – отвечал Денисов.
– Это разбой, ответите, милостивый государь! – возвышая голос, повторил пехотный офицер.
– Да вы что ко мне пристали? А? – крикнул Денисов, вдруг разгорячась, – отвечать буду я, а не вы, а вы тут не жужжите, пока целы. Марш! – крикнул он на офицеров.
– Хорошо же! – не робея и не отъезжая, кричал маленький офицер, – разбойничать, так я вам…
– К чог'ту марш скорым шагом, пока цел. – И Денисов повернул лошадь к офицеру.
– Хорошо, хорошо, – проговорил офицер с угрозой, и, повернув лошадь, поехал прочь рысью, трясясь на седле.
– Собака на забог'е, живая собака на забог'е, – сказал Денисов ему вслед – высшую насмешку кавалериста над верховым пехотным, и, подъехав к Ростову, расхохотался.
– Отбил у пехоты, отбил силой транспорт! – сказал он. – Что ж, не с голоду же издыхать людям?
Повозки, которые подъехали к гусарам были назначены в пехотный полк, но, известившись через Лаврушку, что этот транспорт идет один, Денисов с гусарами силой отбил его. Солдатам раздали сухарей в волю, поделились даже с другими эскадронами.
На другой день, полковой командир позвал к себе Денисова и сказал ему, закрыв раскрытыми пальцами глаза: «Я на это смотрю вот так, я ничего не знаю и дела не начну; но советую съездить в штаб и там, в провиантском ведомстве уладить это дело, и, если возможно, расписаться, что получили столько то провианту; в противном случае, требованье записано на пехотный полк: дело поднимется и может кончиться дурно».
Денисов прямо от полкового командира поехал в штаб, с искренним желанием исполнить его совет. Вечером он возвратился в свою землянку в таком положении, в котором Ростов еще никогда не видал своего друга. Денисов не мог говорить и задыхался. Когда Ростов спрашивал его, что с ним, он только хриплым и слабым голосом произносил непонятные ругательства и угрозы…
Испуганный положением Денисова, Ростов предлагал ему раздеться, выпить воды и послал за лекарем.
– Меня за г'азбой судить – ох! Дай еще воды – пускай судят, а буду, всегда буду подлецов бить, и госудаг'ю скажу. Льду дайте, – приговаривал он.
Пришедший полковой лекарь сказал, что необходимо пустить кровь. Глубокая тарелка черной крови вышла из мохнатой руки Денисова, и тогда только он был в состоянии рассказать все, что с ним было.
– Приезжаю, – рассказывал Денисов. – «Ну, где у вас тут начальник?» Показали. Подождать не угодно ли. «У меня служба, я зa 30 верст приехал, мне ждать некогда, доложи». Хорошо, выходит этот обер вор: тоже вздумал учить меня: Это разбой! – «Разбой, говорю, не тот делает, кто берет провиант, чтоб кормить своих солдат, а тот кто берет его, чтоб класть в карман!» Так не угодно ли молчать. «Хорошо». Распишитесь, говорит, у комиссионера, а дело ваше передастся по команде. Прихожу к комиссионеру. Вхожу – за столом… Кто же?! Нет, ты подумай!…Кто же нас голодом морит, – закричал Денисов, ударяя кулаком больной руки по столу, так крепко, что стол чуть не упал и стаканы поскакали на нем, – Телянин!! «Как, ты нас с голоду моришь?!» Раз, раз по морде, ловко так пришлось… «А… распротакой сякой и… начал катать. Зато натешился, могу сказать, – кричал Денисов, радостно и злобно из под черных усов оскаливая свои белые зубы. – Я бы убил его, кабы не отняли.
– Да что ж ты кричишь, успокойся, – говорил Ростов: – вот опять кровь пошла. Постой же, перебинтовать надо. Денисова перебинтовали и уложили спать. На другой день он проснулся веселый и спокойный. Но в полдень адъютант полка с серьезным и печальным лицом пришел в общую землянку Денисова и Ростова и с прискорбием показал форменную бумагу к майору Денисову от полкового командира, в которой делались запросы о вчерашнем происшествии. Адъютант сообщил, что дело должно принять весьма дурной оборот, что назначена военно судная комиссия и что при настоящей строгости касательно мародерства и своевольства войск, в счастливом случае, дело может кончиться разжалованьем.
Дело представлялось со стороны обиженных в таком виде, что, после отбития транспорта, майор Денисов, без всякого вызова, в пьяном виде явился к обер провиантмейстеру, назвал его вором, угрожал побоями и когда был выведен вон, то бросился в канцелярию, избил двух чиновников и одному вывихнул руку.
Денисов, на новые вопросы Ростова, смеясь сказал, что, кажется, тут точно другой какой то подвернулся, но что всё это вздор, пустяки, что он и не думает бояться никаких судов, и что ежели эти подлецы осмелятся задрать его, он им ответит так, что они будут помнить.
Денисов говорил пренебрежительно о всем этом деле; но Ростов знал его слишком хорошо, чтобы не заметить, что он в душе (скрывая это от других) боялся суда и мучился этим делом, которое, очевидно, должно было иметь дурные последствия. Каждый день стали приходить бумаги запросы, требования к суду, и первого мая предписано было Денисову сдать старшему по себе эскадрон и явиться в штаб девизии для объяснений по делу о буйстве в провиантской комиссии. Накануне этого дня Платов делал рекогносцировку неприятеля с двумя казачьими полками и двумя эскадронами гусар. Денисов, как всегда, выехал вперед цепи, щеголяя своей храбростью. Одна из пуль, пущенных французскими стрелками, попала ему в мякоть верхней части ноги. Может быть, в другое время Денисов с такой легкой раной не уехал бы от полка, но теперь он воспользовался этим случаем, отказался от явки в дивизию и уехал в госпиталь.


В июне месяце произошло Фридландское сражение, в котором не участвовали павлоградцы, и вслед за ним объявлено было перемирие. Ростов, тяжело чувствовавший отсутствие своего друга, не имея со времени его отъезда никаких известий о нем и беспокоясь о ходе его дела и раны, воспользовался перемирием и отпросился в госпиталь проведать Денисова.
Госпиталь находился в маленьком прусском местечке, два раза разоренном русскими и французскими войсками. Именно потому, что это было летом, когда в поле было так хорошо, местечко это с своими разломанными крышами и заборами и своими загаженными улицами, оборванными жителями и пьяными и больными солдатами, бродившими по нем, представляло особенно мрачное зрелище.
В каменном доме, на дворе с остатками разобранного забора, выбитыми частью рамами и стеклами, помещался госпиталь. Несколько перевязанных, бледных и опухших солдат ходили и сидели на дворе на солнушке.
Как только Ростов вошел в двери дома, его обхватил запах гниющего тела и больницы. На лестнице он встретил военного русского доктора с сигарою во рту. За доктором шел русский фельдшер.
– Не могу же я разорваться, – говорил доктор; – приходи вечерком к Макару Алексеевичу, я там буду. – Фельдшер что то еще спросил у него.
– Э! делай как знаешь! Разве не всё равно? – Доктор увидал подымающегося на лестницу Ростова.
– Вы зачем, ваше благородие? – сказал доктор. – Вы зачем? Или пуля вас не брала, так вы тифу набраться хотите? Тут, батюшка, дом прокаженных.
– Отчего? – спросил Ростов.
– Тиф, батюшка. Кто ни взойдет – смерть. Только мы двое с Макеевым (он указал на фельдшера) тут трепемся. Тут уж нашего брата докторов человек пять перемерло. Как поступит новенький, через недельку готов, – с видимым удовольствием сказал доктор. – Прусских докторов вызывали, так не любят союзники то наши.
Ростов объяснил ему, что он желал видеть здесь лежащего гусарского майора Денисова.
– Не знаю, не ведаю, батюшка. Ведь вы подумайте, у меня на одного три госпиталя, 400 больных слишком! Еще хорошо, прусские дамы благодетельницы нам кофе и корпию присылают по два фунта в месяц, а то бы пропали. – Он засмеялся. – 400, батюшка; а мне всё новеньких присылают. Ведь 400 есть? А? – обратился он к фельдшеру.
Фельдшер имел измученный вид. Он, видимо, с досадой дожидался, скоро ли уйдет заболтавшийся доктор.
– Майор Денисов, – повторил Ростов; – он под Молитеном ранен был.
– Кажется, умер. А, Макеев? – равнодушно спросил доктор у фельдшера.
Фельдшер однако не подтвердил слов доктора.
– Что он такой длинный, рыжеватый? – спросил доктор.
Ростов описал наружность Денисова.
– Был, был такой, – как бы радостно проговорил доктор, – этот должно быть умер, а впрочем я справлюсь, у меня списки были. Есть у тебя, Макеев?
– Списки у Макара Алексеича, – сказал фельдшер. – А пожалуйте в офицерские палаты, там сами увидите, – прибавил он, обращаясь к Ростову.
– Эх, лучше не ходить, батюшка, – сказал доктор: – а то как бы сами тут не остались. – Но Ростов откланялся доктору и попросил фельдшера проводить его.
– Не пенять же чур на меня, – прокричал доктор из под лестницы.
Ростов с фельдшером вошли в коридор. Больничный запах был так силен в этом темном коридоре, что Ростов схватился зa нос и должен был остановиться, чтобы собраться с силами и итти дальше. Направо отворилась дверь, и оттуда высунулся на костылях худой, желтый человек, босой и в одном белье.
Он, опершись о притолку, блестящими, завистливыми глазами поглядел на проходящих. Заглянув в дверь, Ростов увидал, что больные и раненые лежали там на полу, на соломе и шинелях.
– А можно войти посмотреть? – спросил Ростов.
– Что же смотреть? – сказал фельдшер. Но именно потому что фельдшер очевидно не желал впустить туда, Ростов вошел в солдатские палаты. Запах, к которому он уже успел придышаться в коридоре, здесь был еще сильнее. Запах этот здесь несколько изменился; он был резче, и чувствительно было, что отсюда то именно он и происходил.
В длинной комнате, ярко освещенной солнцем в большие окна, в два ряда, головами к стенам и оставляя проход по середине, лежали больные и раненые. Большая часть из них были в забытьи и не обратили вниманья на вошедших. Те, которые были в памяти, все приподнялись или подняли свои худые, желтые лица, и все с одним и тем же выражением надежды на помощь, упрека и зависти к чужому здоровью, не спуская глаз, смотрели на Ростова. Ростов вышел на середину комнаты, заглянул в соседние двери комнат с растворенными дверями, и с обеих сторон увидал то же самое. Он остановился, молча оглядываясь вокруг себя. Он никак не ожидал видеть это. Перед самым им лежал почти поперек середняго прохода, на голом полу, больной, вероятно казак, потому что волосы его были обстрижены в скобку. Казак этот лежал навзничь, раскинув огромные руки и ноги. Лицо его было багрово красно, глаза совершенно закачены, так что видны были одни белки, и на босых ногах его и на руках, еще красных, жилы напружились как веревки. Он стукнулся затылком о пол и что то хрипло проговорил и стал повторять это слово. Ростов прислушался к тому, что он говорил, и разобрал повторяемое им слово. Слово это было: испить – пить – испить! Ростов оглянулся, отыскивая того, кто бы мог уложить на место этого больного и дать ему воды.
– Кто тут ходит за больными? – спросил он фельдшера. В это время из соседней комнаты вышел фурштадский солдат, больничный служитель, и отбивая шаг вытянулся перед Ростовым.
– Здравия желаю, ваше высокоблагородие! – прокричал этот солдат, выкатывая глаза на Ростова и, очевидно, принимая его за больничное начальство.
– Убери же его, дай ему воды, – сказал Ростов, указывая на казака.
– Слушаю, ваше высокоблагородие, – с удовольствием проговорил солдат, еще старательнее выкатывая глаза и вытягиваясь, но не трогаясь с места.
– Нет, тут ничего не сделаешь, – подумал Ростов, опустив глаза, и хотел уже выходить, но с правой стороны он чувствовал устремленный на себя значительный взгляд и оглянулся на него. Почти в самом углу на шинели сидел с желтым, как скелет, худым, строгим лицом и небритой седой бородой, старый солдат и упорно смотрел на Ростова. С одной стороны, сосед старого солдата что то шептал ему, указывая на Ростова. Ростов понял, что старик намерен о чем то просить его. Он подошел ближе и увидал, что у старика была согнута только одна нога, а другой совсем не было выше колена. Другой сосед старика, неподвижно лежавший с закинутой головой, довольно далеко от него, был молодой солдат с восковой бледностью на курносом, покрытом еще веснушками, лице и с закаченными под веки глазами. Ростов поглядел на курносого солдата, и мороз пробежал по его спине.