Кропивницкая, Валентина Евгеньевна

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Валентина Кропивницкая
Имя при рождении:

Валентина Евгеньевна Кропивницкая

Подданство:

Российская империя Российская империя

Валентина Евгеньевна Кропивницкая (16 февраля 1924, Москва — 23 декабря 2008, Париж) — российская и французская художница.





Биография

Родилась в Москве 16 февраля 1924 года. Живописи училась у отца, Евгения Кропивницкого, и в районной художественной школе.

В 1978 году вместе с мужем, Оскаром Рабиным, эмигрировала. Поселились в Париже.

Семья

  1. Кропивницкий, Евгений Леонидович — отец, поэт, художник, композитор.
  2. Потапова, Ольга Ананьевна — мать, художник.
    1. Кропивницкий, Лев Евгеньевич — брат, художник, поэт, искусствовед.
    2. Рабин, Оскар Яковлевич — муж, художник.
      1. Рабин, Александр Оскарович — сын, художник.
      2. Кропивницкая, Екатерина (1949) — дочь.

Работы находятся в собраниях

Персональные выставки

Цитаты

«Валентина Кропивницкая, во всем помогавшая мужу и его поддерживавшая, как художник избрала путь метафизического эскапизма, создавая карандашом, тушью или фломастером изящные рисунки-пейзажи. Условные или узнаваемые (древне)русские ландшафты населяют фантастические существа — полулюди, полузвери, не то ослики, не то лошадки, длинноухие, с тонкими гибкими конечностями, с печальным взглядом раскосых глаз. Её графику можно было бы обвинить в салонности или простодушной девичьей наивности, если бы в каждом листе не сквозил искренний лиризм, противостоящий окружающей прозе жизни. Кропивницкая изобрела свой универсум как альтернативу тому самому Лианозову, который для неё, как и для Рабина, стал символом всей страны. А может быть, и как альтернативу всему подлунному миру: в Париже она по-прежнему рисует все те же „сады“, „домики“, „сарайчики на берегу реки“ и все тех же печальных андрогинов-фавнов» — Ф. Ромер.

Источники

  • Ромер Ф. [www.kultura-portal.ru/tree_new/cultpaper/article.jsp?number=703&rubric_id=204&crubric_id=100432&pub_id=827308 Меланхолический героизм] // Культура. — 2007. — 29 марта.

Видео

Напишите отзыв о статье "Кропивницкая, Валентина Евгеньевна"

Ссылки

  • [www.krugosvet.ru/articles/88/1008855/1008855a1.htm Валентина Кропивницкая в энциклопедии «Кругосвет»]
  • [www.funeralportal.ru/article.php?ObjectId=2127 Кропивницкая Валентина Евгеньевна (16.02.1924 - 23.12.2008)]
  • [artinvestment.ru/auctions/5453/biography.html ARTinvestment.RU / Художники / Кропивницкая Валентина Евгеньевна / Биография]
  • [www.kultura-portal.ru/tree_new/cultpaper/article.jsp?number=703&rubric_id=204 В Москве открылась первая "персоналка" семьи Рабиных-Кропивницких]


Отрывок, характеризующий Кропивницкая, Валентина Евгеньевна

Началась кампания, полк был двинут в Польшу, выдавалось двойное жалованье, прибыли новые офицеры, новые люди, лошади; и, главное, распространилось то возбужденно веселое настроение, которое сопутствует началу войны; и Ростов, сознавая свое выгодное положение в полку, весь предался удовольствиям и интересам военной службы, хотя и знал, что рано или поздно придется их покинуть.
Войска отступали от Вильны по разным сложным государственным, политическим и тактическим причинам. Каждый шаг отступления сопровождался сложной игрой интересов, умозаключений и страстей в главном штабе. Для гусар же Павлоградского полка весь этот отступательный поход, в лучшую пору лета, с достаточным продовольствием, был самым простым и веселым делом. Унывать, беспокоиться и интриговать могли в главной квартире, а в глубокой армии и не спрашивали себя, куда, зачем идут. Если жалели, что отступают, то только потому, что надо было выходить из обжитой квартиры, от хорошенькой панны. Ежели и приходило кому нибудь в голову, что дела плохи, то, как следует хорошему военному человеку, тот, кому это приходило в голову, старался быть весел и не думать об общем ходе дел, а думать о своем ближайшем деле. Сначала весело стояли подле Вильны, заводя знакомства с польскими помещиками и ожидая и отбывая смотры государя и других высших командиров. Потом пришел приказ отступить к Свенцянам и истреблять провиант, который нельзя было увезти. Свенцяны памятны были гусарам только потому, что это был пьяный лагерь, как прозвала вся армия стоянку у Свенцян, и потому, что в Свенцянах много было жалоб на войска за то, что они, воспользовавшись приказанием отбирать провиант, в числе провианта забирали и лошадей, и экипажи, и ковры у польских панов. Ростов помнил Свенцяны потому, что он в первый день вступления в это местечко сменил вахмистра и не мог справиться с перепившимися всеми людьми эскадрона, которые без его ведома увезли пять бочек старого пива. От Свенцян отступали дальше и дальше до Дриссы, и опять отступили от Дриссы, уже приближаясь к русским границам.
13 го июля павлоградцам в первый раз пришлось быть в серьезном деле.
12 го июля в ночь, накануне дела, была сильная буря с дождем и грозой. Лето 1812 года вообще было замечательно бурями.
Павлоградские два эскадрона стояли биваками, среди выбитого дотла скотом и лошадьми, уже выколосившегося ржаного поля. Дождь лил ливмя, и Ростов с покровительствуемым им молодым офицером Ильиным сидел под огороженным на скорую руку шалашиком. Офицер их полка, с длинными усами, продолжавшимися от щек, ездивший в штаб и застигнутый дождем, зашел к Ростову.
– Я, граф, из штаба. Слышали подвиг Раевского? – И офицер рассказал подробности Салтановского сражения, слышанные им в штабе.
Ростов, пожимаясь шеей, за которую затекала вода, курил трубку и слушал невнимательно, изредка поглядывая на молодого офицера Ильина, который жался около него. Офицер этот, шестнадцатилетний мальчик, недавно поступивший в полк, был теперь в отношении к Николаю тем, чем был Николай в отношении к Денисову семь лет тому назад. Ильин старался во всем подражать Ростову и, как женщина, был влюблен в него.
Офицер с двойными усами, Здржинский, рассказывал напыщенно о том, как Салтановская плотина была Фермопилами русских, как на этой плотине был совершен генералом Раевским поступок, достойный древности. Здржинский рассказывал поступок Раевского, который вывел на плотину своих двух сыновей под страшный огонь и с ними рядом пошел в атаку. Ростов слушал рассказ и не только ничего не говорил в подтверждение восторга Здржинского, но, напротив, имел вид человека, который стыдился того, что ему рассказывают, хотя и не намерен возражать. Ростов после Аустерлицкой и 1807 года кампаний знал по своему собственному опыту, что, рассказывая военные происшествия, всегда врут, как и сам он врал, рассказывая; во вторых, он имел настолько опытности, что знал, как все происходит на войне совсем не так, как мы можем воображать и рассказывать. И потому ему не нравился рассказ Здржинского, не нравился и сам Здржинский, который, с своими усами от щек, по своей привычке низко нагибался над лицом того, кому он рассказывал, и теснил его в тесном шалаше. Ростов молча смотрел на него. «Во первых, на плотине, которую атаковали, должна была быть, верно, такая путаница и теснота, что ежели Раевский и вывел своих сыновей, то это ни на кого не могло подействовать, кроме как человек на десять, которые были около самого его, – думал Ростов, – остальные и не могли видеть, как и с кем шел Раевский по плотине. Но и те, которые видели это, не могли очень воодушевиться, потому что что им было за дело до нежных родительских чувств Раевского, когда тут дело шло о собственной шкуре? Потом оттого, что возьмут или не возьмут Салтановскую плотину, не зависела судьба отечества, как нам описывают это про Фермопилы. И стало быть, зачем же было приносить такую жертву? И потом, зачем тут, на войне, мешать своих детей? Я бы не только Петю брата не повел бы, даже и Ильина, даже этого чужого мне, но доброго мальчика, постарался бы поставить куда нибудь под защиту», – продолжал думать Ростов, слушая Здржинского. Но он не сказал своих мыслей: он и на это уже имел опыт. Он знал, что этот рассказ содействовал к прославлению нашего оружия, и потому надо было делать вид, что не сомневаешься в нем. Так он и делал.