Зубов, Валериан Александрович

Валериан Александрович Зубов
Художник И. М. Грасси, 1796 год
Дата рождения	28 ноября 1771(1771-11-28)
Дата смерти	21 июня 1804(1804-06-21) (32 года)
Место смерти	Санкт-Петербург, Российская империя
Принадлежность	Российская империя Российская империя
Звание	генерал-майор (с 1792), генерал-аншеф (с 1796), генерал от инфантерии (с 1800)
Командовал	Кавказское наместничество, Второй кадетский корпус
Сражения/войны	Русско-турецкая война (1787—1791), Русско-польская война (1792), Война первой коалиции, Польское восстание (1794), Русско-персидская война (1796)
Награды и премии

Граф Валериа́н Алекса́ндрович Зу́бов (1771 — 1804) — русский военачальник, главнокомандующий в Русско-персидской войне 1796, прославившийся взятием Дербента и тем, что в 25 лет был произведен в генерал-аншефы. Адресат двух стихотворных посланий Г. Державина.

Биография

Младший сын А. Н. Зубова. Выдвинулся сначала благодаря протекции Н. И. Салтыкова, а затем своего брата Платона; почти не служа, получал чины.

В детстве записан в Преображенский лейб-гвардии полк, затем переведён на службу Конный лейб-гвардии полк. В 1785 году произведён из вахмистров в корнеты, в 1788 году — в подпоручики. После возвышения Платона Зубова он, превосходя брата красотой, обратил на себя особенное внимание государыни, и из опасения, что он сделается соперником брата, его произвели в 1789 году в подполковники и отправили в действующую армию к Потёмкину. Отправляя Зубова в армию, императрица в письме к Потёмкину (от 22 сентября 1789 года) давала такую рекомендацию: «В молодых его летах, я должна ему отдать справедливость, что, сколько я приметить могла, он в самых добрых расположениях и полон усердием выполнить все ему порученное; он отнюдь не желал жить здесь празднен и спешит теперь к тебе застать осенние военные действия; я совершенно уверена, что ты сего молодого человека будешь жаловать; мне кажется, это интересный ребенок, брат же его чрезвычайно любит и всю свою надежду на тебя кладет, что его не оставишь, в чем, надеюсь, и не обманется».

Присланный в ноябре 1789 года в Петербург курьером с известием о взятии Бендер, был пожалован флигель-адъютантом, произведён в полковники и награждён 10 тыс. рублей и подарками на ту же сумму. Возвратясь в армию, отличился при штурме Измаила, где, несмотря на сильный огонь противника, атаковал турецкую батарею, опрокинув неприятеля штыковым ударом. В 1791 году прибыл в Петербург с известием о взятии крепости и был награждён орденом Св. Георгия 4-го кл., произведен в бригадиры, а также получил чин секунд-ротмистра Измайловского лейб-гвардии полка. В 1792 году пожалован генерал-майором, в том же году участвовал в Польской кампании, а затем отправился добровольцем на войну против революционной Франции. 27 января 1793 года вместе с братьями и отцом возведён в графское достоинство Священной Римской империи и заодно получил орден Св. Александра Невского. В том же году был награждён прусскими орденами Чёрного и Красного орлов, после чего написал императрице, что право носить орден Чёрного орла имеет только генерал-поручик. Намёк не достиг цели, более того, между братьями произошла ссора и Платон повелел Валериану уехать из Москвы, где он в то время находился.

В чине генерал-майора участвовал в усмирении Польши, под начальством Суворова, и здесь, по словам Гельбига, запятнал себя «низким, бесстыдным и возмутительным обращением с некоторыми поляками и их женами». Жена киевского воеводы Потоцкого, урождённая княжна Любомирская, понесла от молодого красавца. Чтобы замять скандал, Валериан женился на Потоцкой, которая оставила мужа. Осенью 1794 года при переправе через Западный Буг был ранен ядром в левую ногу, которую потом отняли.

Екатерина II приказала перевезти Зубова в Петербург, выделив ему на дорогу 10 тыс. червонцев и на уплату долгов 300 тыс. рублей, также он был награждён чином генерал-поручика, орденами Андрея Первозванного и Св. Георгия 3-го кл. Прибыв в начале апреля 1795 года в столицу, Зубов предстал перед императрицей в кресле на колёсах, при виде чего Екатерина не могла удержаться от слёз. Она подарила ему дом на Миллионной улице, некогда принадлежавший Густаву Бирону, единовременно 20 тыс. рублей золотом и пенсию в 13 тыс. серебром. Лечение заняло три года, наконец, английские врачи сделали графу протез, позволявший ему ездить верхом.

В 1796 году он был произведен в генерал-аншефы и назначен главнокомандующим войск, отправлявшихся на Кавказ для приведения в исполнение химерического проекта П. А. Зубова — завоевать всю Переднюю Азию до Тибета. Война с Персией, кроме больших издержек, ничего не принесла России и была прекращена со смертью Екатерины II. Любопытно, что приказ о выводе войск из Закавказья Павел I разослал командирам отдельных частей, а главнокомандующего и его штаб не поставил об этом в известность, оставляя их без защиты и обрекая таким образом на позорный плен. Катастрофы не произошло, поскольку атаман Платов с казаками, вопреки высочайшему повелению, остался охранять Зубова и генералитет. За этот поступок Платов по возвращении в Россию был брошен в Петропавловскую крепость, где просидел три года.

В оде «На возвращение графа Зубова из Персии» поэт напоминал, как при выдвижении Зубова в Персию сравнивал его с Александром Македонским, подразумевая при этом, что удача быстротечна:

Сбылось! — Игру днесь Счастья люту
И как оно к тебе хребет
Свой с грозным смехом повернуло,
Ты видишь; видишь, как мечты
Сиянье вкруг тебя заснуло,
Прошло, — остался только ты.

Слева: Елизавета Валериановна, внебрачная дочь. Справа: Портрет Зубова кисти Жана-Луи Вуа́ля, 1791 год.

Опасаясь гнева нового императора на Зубовых, молодой инвалид должен был удалиться в пожалованные ему Екатериной курляндские имения, прочие имения в 1799 г. были отобраны в казну ввиду недочёта сумм, выделенных на войну с Персией. Эти имения потом были ему возвращены, а сам он возвращен на службу в конце 1800 в чине генерала от инфантерии и поставлен во главе Второго кадетского корпуса.

Был противником убийства Павла I, однако оказался вынужден вместе с братьями принять участие в заговоре, являясь для П. А. фон дер Палена своего рода заложником за всю семью. В Михайловский замок прибыл уже после смерти императора.

Александр I 30 марта (11 апреля) 1801 года включил его в состав 12 членов новообразованного Непременного совета. Вскоре, однако, братья Зубовы снова оказались в немилости и за ними был установлен негласный полицейский надзор.

Скончался в 21 июня 1804 года на даче Нарышкиных, где жил. Граф Ф. В. Ростопчин писал своему другу П. Д. Цицианову:

Ты верно знаешь о смерти Валериана Зубова. Я имел две причины быть ею тронутым: во первых, что ты его любил, во вторых, я полагал, что в случае нужды он имел дух говорить дерзкую правду и за неё стоять грудью. Он умер от простуды в боку, из которой вышел внутренний нарыв; а сперва, и к его несчастию, долго лечил его дурной какой-то доктор француз. Вот и рушится подпора Зубовского рода.

Над прахом В. А. Зубова, погребенного в Сергиевой Приморской пустыни, в 1809 году по проекту Луиджи Руска была построена церковь святого мученика Валериана, ставшая усыпальницей рода Зубовых.

Валериан, несомненно, был наиболее порядочным из братьев, проявил некоторые военные способности и безусловное личное мужество, однако, не блистал, по большому счету, ни душевными качествами, ни добродетелями. Екатерина позволяла ему, как и Платону, свободно распоряжаться казёнными суммами. Играя в фараон, он, бывало, ставил по 30 тыс. рублей.

Семья

Зубов был большим поклонником женской красоты. Даже потеряв ногу, он «оставался таким же красавцем, как прежде» и не изменял своих привычек. Имел внебрачную дочь, Елизавету Валериановну Зубову, в замужестве Воейкова, кто была её мать неизвестно.

В 1803 году женился на Марии Фёдоровне Потоцкой (1773—1810). Её отец Каспар Любомирский владел на Волыни городком Звягель, а сестра была женой генерала Витта. После смерти Зубова, его вдова вышла замуж за генерал-адъютанта Фёдора Петровича Уварова. Их сын, названный Платоном, в честь брата Зубова, родился до брака в 1796 году, но умер в раннем детстве.

Литература

• Зубов, Валериан Александрович // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.
• «Русские портреты XVIII и XIX столетий. Издание Великого князя Николая Михайловича». Том 1. № 112.
• Зубов, Валериан Александрович // Русский биографический словарь : в 25 томах. — СПб.—М., 1896—1918.
• Шишов А. В. Полководцы кавказских войн. М., 2001. ISBN 5-227-01396-9

Сведения о Зубове имеются у Гельбига, у Массона, в «Записках» Державина, Энгельгардта, в «Словаре достопамятных людей» Бантыша-Каменского (М. 1836, т. II), в биографии П. А. Зубова («Русская старина», 1876).

Ссылки

• [wars175x.narod.ru/bgr_zub.html Биография Валериана Зубова (1771—1804)]
• [mikv1.narod.ru/text/Gelbig.htm Гельбиг Г. фон. Русские избранники / Пер. В.А. Бильбасова. - М.: Военная книга, 1999. - 310 с.]
• [memoirs.ru/texts/ZubovP_RA73K2V5.htm Зубов В.А. Письмо к князю П.А. Зубову. 1796 г. / Сообщ. П.К. Щебальский // Русский архив, 1873. - Кн. 2. - Вып. 5. - Стб. 876-879.]
• [memoirs.ru/texts/Masson_GM16_4P.htm Массон К. Мемуары Массона о России. / Извлечения / Пер. П. Степановой // Голос минувшего, 1916. - № 4. - С. 157-171.], [memoirs.ru/texts/Masson_GM16_56.htm № 5-6. - С. 157-180.], [memoirs.ru/texts/Masson_GM16_78.htm № 7-8. - С. 341-354.], [memoirs.ru/texts/Masson_GM16_10.htm № 10. - С. 23-44.]
• [memoirs.ru/texts/HrisanfRA1875.htm Хрисанф Неопатрасский. Объяснение Греческаго митрополита Хрисанфа Неопатрасскаго, поданное в 1795-м году князю Зубову для соображений графа Валериана Зубова перед походом его в Персию / Сообщ. Н.Ф. Самарин // Русский архив, 1875. - Кн. 2. - Вып. 5. - Стб. 863-876.]
• [ru.rodovid.org/wk/Запись:221436 Зубов, Валериан Александрович] на «Родоводе». Дерево предков и потомков

Отрывок, характеризующий Зубов, Валериан Александрович

– А вот как, – отвечал Николай. – Вы мне сказали, что это от меня зависит; я не люблю Анну Михайловну и не люблю Бориса, но они были дружны с нами и бедны. Так вот как! – и он разорвал вексель, и этим поступком слезами радости заставил рыдать старую графиню. После этого молодой Ростов, уже не вступаясь более ни в какие дела, с страстным увлечением занялся еще новыми для него делами псовой охоты, которая в больших размерах была заведена у старого графа.


Уже были зазимки, утренние морозы заковывали смоченную осенними дождями землю, уже зелень уклочилась и ярко зелено отделялась от полос буреющего, выбитого скотом, озимого и светло желтого ярового жнивья с красными полосами гречихи. Вершины и леса, в конце августа еще бывшие зелеными островами между черными полями озимей и жнивами, стали золотистыми и ярко красными островами посреди ярко зеленых озимей. Русак уже до половины затерся (перелинял), лисьи выводки начинали разбредаться, и молодые волки были больше собаки. Было лучшее охотничье время. Собаки горячего, молодого охотника Ростова уже не только вошли в охотничье тело, но и подбились так, что в общем совете охотников решено было три дня дать отдохнуть собакам и 16 сентября итти в отъезд, начиная с дубравы, где был нетронутый волчий выводок.
В таком положении были дела 14 го сентября.
Весь этот день охота была дома; было морозно и колко, но с вечера стало замолаживать и оттеплело. 15 сентября, когда молодой Ростов утром в халате выглянул в окно, он увидал такое утро, лучше которого ничего не могло быть для охоты: как будто небо таяло и без ветра спускалось на землю. Единственное движенье, которое было в воздухе, было тихое движенье сверху вниз спускающихся микроскопических капель мги или тумана. На оголившихся ветвях сада висели прозрачные капли и падали на только что свалившиеся листья. Земля на огороде, как мак, глянцевито мокро чернела, и в недалеком расстоянии сливалась с тусклым и влажным покровом тумана. Николай вышел на мокрое с натасканной грязью крыльцо: пахло вянущим лесом и собаками. Чернопегая, широкозадая сука Милка с большими черными на выкате глазами, увидав хозяина, встала, потянулась назад и легла по русачьи, потом неожиданно вскочила и лизнула его прямо в нос и усы. Другая борзая собака, увидав хозяина с цветной дорожки, выгибая спину, стремительно бросилась к крыльцу и подняв правило (хвост), стала тереться о ноги Николая.
– О гой! – послышался в это время тот неподражаемый охотничий подклик, который соединяет в себе и самый глубокий бас, и самый тонкий тенор; и из за угла вышел доезжачий и ловчий Данило, по украински в скобку обстриженный, седой, морщинистый охотник с гнутым арапником в руке и с тем выражением самостоятельности и презрения ко всему в мире, которое бывает только у охотников. Он снял свою черкесскую шапку перед барином, и презрительно посмотрел на него. Презрение это не было оскорбительно для барина: Николай знал, что этот всё презирающий и превыше всего стоящий Данило всё таки был его человек и охотник.
– Данила! – сказал Николай, робко чувствуя, что при виде этой охотничьей погоды, этих собак и охотника, его уже обхватило то непреодолимое охотничье чувство, в котором человек забывает все прежние намерения, как человек влюбленный в присутствии своей любовницы.
– Что прикажете, ваше сиятельство? – спросил протодиаконский, охриплый от порсканья бас, и два черные блестящие глаза взглянули исподлобья на замолчавшего барина. «Что, или не выдержишь?» как будто сказали эти два глаза.
– Хорош денек, а? И гоньба, и скачка, а? – сказал Николай, чеша за ушами Милку.
Данило не отвечал и помигал глазами.
– Уварку посылал послушать на заре, – сказал его бас после минутного молчанья, – сказывал, в отрадненский заказ перевела, там выли. (Перевела значило то, что волчица, про которую они оба знали, перешла с детьми в отрадненский лес, который был за две версты от дома и который был небольшое отъемное место.)
– А ведь ехать надо? – сказал Николай. – Приди ка ко мне с Уваркой.
– Как прикажете!
– Так погоди же кормить.
– Слушаю.
Через пять минут Данило с Уваркой стояли в большом кабинете Николая. Несмотря на то, что Данило был не велик ростом, видеть его в комнате производило впечатление подобное тому, как когда видишь лошадь или медведя на полу между мебелью и условиями людской жизни. Данило сам это чувствовал и, как обыкновенно, стоял у самой двери, стараясь говорить тише, не двигаться, чтобы не поломать как нибудь господских покоев, и стараясь поскорее всё высказать и выйти на простор, из под потолка под небо.
Окончив расспросы и выпытав сознание Данилы, что собаки ничего (Даниле и самому хотелось ехать), Николай велел седлать. Но только что Данила хотел выйти, как в комнату вошла быстрыми шагами Наташа, еще не причесанная и не одетая, в большом, нянином платке. Петя вбежал вместе с ней.
– Ты едешь? – сказала Наташа, – я так и знала! Соня говорила, что не поедете. Я знала, что нынче такой день, что нельзя не ехать.
– Едем, – неохотно отвечал Николай, которому нынче, так как он намеревался предпринять серьезную охоту, не хотелось брать Наташу и Петю. – Едем, да только за волками: тебе скучно будет.
– Ты знаешь, что это самое большое мое удовольствие, – сказала Наташа.
– Это дурно, – сам едет, велел седлать, а нам ничего не сказал.
– Тщетны россам все препоны, едем! – прокричал Петя.
– Да ведь тебе и нельзя: маменька сказала, что тебе нельзя, – сказал Николай, обращаясь к Наташе.
– Нет, я поеду, непременно поеду, – сказала решительно Наташа. – Данила, вели нам седлать, и Михайла чтоб выезжал с моей сворой, – обратилась она к ловчему.
И так то быть в комнате Даниле казалось неприлично и тяжело, но иметь какое нибудь дело с барышней – для него казалось невозможным. Он опустил глаза и поспешил выйти, как будто до него это не касалось, стараясь как нибудь нечаянно не повредить барышне.


Старый граф, всегда державший огромную охоту, теперь же передавший всю охоту в ведение сына, в этот день, 15 го сентября, развеселившись, собрался сам тоже выехать.
Через час вся охота была у крыльца. Николай с строгим и серьезным видом, показывавшим, что некогда теперь заниматься пустяками, прошел мимо Наташи и Пети, которые что то рассказывали ему. Он осмотрел все части охоты, послал вперед стаю и охотников в заезд, сел на своего рыжего донца и, подсвистывая собак своей своры, тронулся через гумно в поле, ведущее к отрадненскому заказу. Лошадь старого графа, игреневого меренка, называемого Вифлянкой, вел графский стремянной; сам же он должен был прямо выехать в дрожечках на оставленный ему лаз.
Всех гончих выведено было 54 собаки, под которыми, доезжачими и выжлятниками, выехало 6 человек. Борзятников кроме господ было 8 человек, за которыми рыскало более 40 борзых, так что с господскими сворами выехало в поле около 130 ти собак и 20 ти конных охотников.
Каждая собака знала хозяина и кличку. Каждый охотник знал свое дело, место и назначение. Как только вышли за ограду, все без шуму и разговоров равномерно и спокойно растянулись по дороге и полю, ведшими к отрадненскому лесу.
Как по пушному ковру шли по полю лошади, изредка шлепая по лужам, когда переходили через дороги. Туманное небо продолжало незаметно и равномерно спускаться на землю; в воздухе было тихо, тепло, беззвучно. Изредка слышались то подсвистыванье охотника, то храп лошади, то удар арапником или взвизг собаки, не шедшей на своем месте.
Отъехав с версту, навстречу Ростовской охоте из тумана показалось еще пять всадников с собаками. Впереди ехал свежий, красивый старик с большими седыми усами.
– Здравствуйте, дядюшка, – сказал Николай, когда старик подъехал к нему.
– Чистое дело марш!… Так и знал, – заговорил дядюшка (это был дальний родственник, небогатый сосед Ростовых), – так и знал, что не вытерпишь, и хорошо, что едешь. Чистое дело марш! (Это была любимая поговорка дядюшки.) – Бери заказ сейчас, а то мой Гирчик донес, что Илагины с охотой в Корниках стоят; они у тебя – чистое дело марш! – под носом выводок возьмут.
– Туда и иду. Что же, свалить стаи? – спросил Николай, – свалить…
Гончих соединили в одну стаю, и дядюшка с Николаем поехали рядом. Наташа, закутанная платками, из под которых виднелось оживленное с блестящими глазами лицо, подскакала к ним, сопутствуемая не отстававшими от нее Петей и Михайлой охотником и берейтором, который был приставлен нянькой при ней. Петя чему то смеялся и бил, и дергал свою лошадь. Наташа ловко и уверенно сидела на своем вороном Арабчике и верной рукой, без усилия, осадила его.
Дядюшка неодобрительно оглянулся на Петю и Наташу. Он не любил соединять баловство с серьезным делом охоты.
– Здравствуйте, дядюшка, и мы едем! – прокричал Петя.
– Здравствуйте то здравствуйте, да собак не передавите, – строго сказал дядюшка.
– Николенька, какая прелестная собака, Трунила! он узнал меня, – сказала Наташа про свою любимую гончую собаку.
«Трунила, во первых, не собака, а выжлец», подумал Николай и строго взглянул на сестру, стараясь ей дать почувствовать то расстояние, которое должно было их разделять в эту минуту. Наташа поняла это.
– Вы, дядюшка, не думайте, чтобы мы помешали кому нибудь, – сказала Наташа. Мы станем на своем месте и не пошевелимся.
– И хорошее дело, графинечка, – сказал дядюшка. – Только с лошади то не упадите, – прибавил он: – а то – чистое дело марш! – не на чем держаться то.
Остров отрадненского заказа виднелся саженях во ста, и доезжачие подходили к нему. Ростов, решив окончательно с дядюшкой, откуда бросать гончих и указав Наташе место, где ей стоять и где никак ничего не могло побежать, направился в заезд над оврагом.
– Ну, племянничек, на матерого становишься, – сказал дядюшка: чур не гладить (протравить).
– Как придется, отвечал Ростов. – Карай, фюит! – крикнул он, отвечая этим призывом на слова дядюшки. Карай был старый и уродливый, бурдастый кобель, известный тем, что он в одиночку бирал матерого волка. Все стали по местам.
Старый граф, зная охотничью горячность сына, поторопился не опоздать, и еще не успели доезжачие подъехать к месту, как Илья Андреич, веселый, румяный, с трясущимися щеками, на своих вороненьких подкатил по зеленям к оставленному ему лазу и, расправив шубку и надев охотничьи снаряды, влез на свою гладкую, сытую, смирную и добрую, поседевшую как и он, Вифлянку. Лошадей с дрожками отослали. Граф Илья Андреич, хотя и не охотник по душе, но знавший твердо охотничьи законы, въехал в опушку кустов, от которых он стоял, разобрал поводья, оправился на седле и, чувствуя себя готовым, оглянулся улыбаясь.
Подле него стоял его камердинер, старинный, но отяжелевший ездок, Семен Чекмарь. Чекмарь держал на своре трех лихих, но также зажиревших, как хозяин и лошадь, – волкодавов. Две собаки, умные, старые, улеглись без свор. Шагов на сто подальше в опушке стоял другой стремянной графа, Митька, отчаянный ездок и страстный охотник. Граф по старинной привычке выпил перед охотой серебряную чарку охотничьей запеканочки, закусил и запил полубутылкой своего любимого бордо.
Илья Андреич был немножко красен от вина и езды; глаза его, подернутые влагой, особенно блестели, и он, укутанный в шубку, сидя на седле, имел вид ребенка, которого собрали гулять. Худой, со втянутыми щеками Чекмарь, устроившись с своими делами, поглядывал на барина, с которым он жил 30 лет душа в душу, и, понимая его приятное расположение духа, ждал приятного разговора. Еще третье лицо подъехало осторожно (видно, уже оно было учено) из за леса и остановилось позади графа. Лицо это был старик в седой бороде, в женском капоте и высоком колпаке. Это был шут Настасья Ивановна.
– Ну, Настасья Ивановна, – подмигивая ему, шопотом сказал граф, – ты только оттопай зверя, тебе Данило задаст.