Валериус де Саделер
| Валериус де Саделер |
Валериус де Саделер[1][2] (4 августа 1867 года — 16 сентября 1941 года) — бельгийский художник-пейзажист, чьи работы были популярны у символистов, писавший работы в традициях Фламандской живописи 16-го века. Он был одной из главных фигур в так называемой первой Латемской школе, которая в первом десятилетии 20-го века внесла вклад в развитие модернистских тенденций бельгийской живописи и скульптуры.[3]
Содержание
Биография
Начало
Валериус де Саделер родился в местечке Алст, Бельгия. Его отец, мелкий бизнесмен фабрики по производству соды и мыла. В результате конфликтов с родителями и проблем в школе, он бросил обучение в школе в возрасте пятнадцати лет и был вынужден учиться профессии. Его определили в качестве ученика в ткацкий цех в Генте и отравили учиться в промышленную школу в Генте. Затем он поступил в Академию изящных искусств в Генте, где он познакомился с Тео Ван Рисселбирже и Джорджем Минни.[2][4]
Скитания
Будучи недовольным академическим преподаванием в гентской Академии, он переехал в Брюссель, где учился в течение четырёх лет у художника, импрессиониста пейзажиста Франца Куртена. Затем он начал работать как независимый художник. В своем раннем творчестве художник рисовал в стиле своего учителя Куртена и находился также под влиянием Эмиля Клауса.
14 ноября 1889 года молодой художник женился в Алсте на Клементине Лимпес (1867—1930), дочери бакалейщика из Ерембодегема, близ города Алста.[2] У них было пять дочерей, из которых вторая, Элизабет де Саделер (1902—1972), стала художником[5]. Жена Саделера дала ей крупную сумму денег в качестве приданого. Молодые супруги израсходовали эти деньги на создание продуктового в Бланкенберге. Вскоре магазин обанкротился, что быстро привело чету к обездоленному существованию.
Супруги жили в течение короткого времени в Бланкенберге, Вендуйне, Дамме и Генте.[2] В 1892 году супруги жили в Afsnee, близ Гента, где художник встретил Альбина Ван ден Абеле.[4] Это был городской клерк Синт-Мартен-Латема и художник-любитель. Он помог супругам снять дешевое жилье для художников в Синт-Мартен-Латем и тем самым поддержал одно из важнейших художественных направлений в начале 20 века в Бельгии.[3] С апреля по октябрь 1893 году супруги жили в Синт-Мартенс-Латем. Здесь художник встретился со своим другом Джорджем Минне и познакомился с начинающим поэтом Карелом Ван де Уустийном. С 1895 по 1898 годы Саделер и его жена жили в Лиссевеге, где разводили кур.[2]
Зрелость
В 1898 г. Саделер переехал обратно в Синт-Мартенс-Латем. Там он собрал коллектив художников с Густавом Ван де Уустийном (братом Карела Ван де Уустийна) — Георгием и Минни.[4] Эта группа художников позже была названа первой Латемской школой. В Первую Латемскую школу входили в основном художники, переехавшие в сельскую местность в поисках тесного контакта с природой, чтобы жить в мире, не испорченном современной цивилизацией. Там они надеялись найти такие ценности как целостность, спонтанность и простоту. В своем стремлении к чистоте в искусстве, что они изучали искусство старых мастеров. Художники находились под влиянием символизма, стремились сочетать реальность с вечными ценностями. Они также были вдохновлены христианским мироощущением, граничащим с мистической.[3] Художники отошли от популярного в то время стиля Луминизма Эмиля Клауса и его последователей и обратились к искусству средневековой Фламандской живописи.[5] В 1905 году часть других художников переедет в Синт-Мартенс-Латем. Этих художников, наиболее заметными из которых был Констант Пермеке, Альберт Сервас и Густав де Смет, назвали второй Латемской школой. Они начинали как импрессионисты, но потом отошли к экспрессионистам — в ответ на переживания в годы Первой Мировой Войны.[3]
Несмотря на успех первой выставки в 1901 году в г. Алст, де Саделер изо всех сил пытался жить исключительно на доходы от его искусства. В 1903 году он выставлял пейзажи в салоне Парижа, где был под впечатление творчества Эмиль-Рене Минарда. В том же году он принял христианство. В 1904—1905 годах Саделер нашел свой собственный стиль в живописи. Он рисовал неживую природу в составе пейзажа, который был почти всегда ограничен низким горизонтом. Поверхность его полотен была сглажена, он также использовал мягкую гармонию цветов. В его пейзажах этого времени есть возвышенные, почти нереальное ощущения пространства. Часто он писал и зимние пейзажи.[5]
Работы Саделера выставлялись в 1904 году на выставках в Берлине, Мюнхене и Вене, на нескольких выставках в Бельгии. Коллекционеры начали покупать его работы. К 1907 году он стал одним из наиболее успешных живописцев Латема. Он был хорошо принят в немецкоязычных странах, где влияние Эжена Ларманса на его работы отмечено не было.[4] В 1907 году он сделал выставку в Генте вместе с Густавом Маурицем Ван де Уустийном.[5]
Спустя годы
В 1908 году Садалер переехал в Тигем. Жизнь в этой более холмистой местности Фландрии отразилось и в его пейзажах. В основном был это плоский вид Лейе с ландшафтами холмистых пейзажей. Он продолжал оставаться успешным художником и в 1909 году музей изящных искусств Гента и Алст приобрели несколько его работ.[4] В 1911 году в бельгийской королевской семье купили его работы Smidse де Винтер (Кузница зимой) и Снежный пейзаж.[4] В 1912 и 1914 годах он выставлялся на выставках и был одним из основателей журнала "La Jeune Peinture Belge" в 1924 году.[5] В 1913 году его старый друг из Латем, Густав Ван де Уустийн, приехал к нему в ТИегем.[5]
С 1914 году Саделер и его семья жили в Уэльсе в качестве беженцев Первой Мировой Войны. Вместе со своей семьей и семьей своего друга Джорджа Минни он жил несколько лет в Смиствисе. Густав Ван де Уустийн, Герг Мин и их семьи во время войны проживали в Уэльсе. Семьи де Саделера и других бельгийских художников тоже переехали в Уэльс.
Де Саделер оставался в Уэльсе вплоть до 1920 года, потом переехал в Етикхов. В 1933 году он стал почетным гражданином города Алст. В 1937 году он переехал в Леупегем.[4] Работы де Саделера постепенно становятся все более декоративными с причудливой каллиграфией. Его композиции часто включали в себя ряд деревьев на переднем плане, в японском стиле - эффект, с которым он уже экспериментировал до войны. Он был также опытным колористом.[5]
Влияние
Работы де Саделера повлияли на бельгийских художников-пейзажистов следующего поколения, таких как Альберт Клаер и Альберт Саверис.[5]
В последние годы прошли ретроспективные выставки работ художника в г. Алст в 1967 году, в Ауденарде в 1998, снова в Алст в 2000 году,[5] и в Дейнзе в 2006 году.
Напишите отзыв о статье "Валериус де Саделер"
Примечания
- ↑ Sources varyingly use «de» or «De».
- ↑ 1 2 3 4 5 [www.aalst.be/default.asp?artikelid=791 Valerius de Saedeleer] at Aalst city website (Dutch)
- ↑ 1 2 3 4 [belgischekunst.be/2008/11/de-school-van-latem/ Willem Elias, 'De ‘school’ van Latem'], 21 November 2008 (Dutch)
- ↑ 1 2 3 4 5 6 7 Boyens Piet. Valerius De Saedeleer // [books.google.be/books?id=UEPOYiZilNEC&pg=PA94&dq=%22Valerius+de+Saedeleer%22&hl=en&sa=X&ei=z891U7WpPMSBOKubgfgD&ved=0CF0Q6AEwBg#v=onepage&q=%22Valerius%20de%20Saedeleer%22&f=false Sint-Martens-Latem]. — Lannoo. — ISBN 9789020934977.
- ↑ 1 2 3 4 5 6 7 8 9 De Smet Johan. Valerius De Saedeleer // [books.google.be/books?id=5kBdAQ_MTwIC&pg=PA165&dq=%22Valerius+de+Saedeleer%22&hl=en&sa=X&ei=z891U7WpPMSBOKubgfgD&ved=0CEgQ6AEwAg#v=onepage&q=%22Valerius%20de%20Saedeleer%22&f=false Sint-Martens-Latem en de Kunst aan de Leie]. — Lannoo. — ISBN 9789020941531.
Литература
- F-C. Legrand, Het Symbolisme in België, Brussel 1971, p. 103 (Dutch)
- P. Boyens, 'Het symbolisme en de schilderkunst in België', Vlaanderen 53 (2004), p. 21 (Dutch)
- M. Draguet, Het Symbolisme in België, Brussel 2004, p. 305 (Dutch)
Ссылки
Медиафайлы по теме Валериус де Saedeleer на Викискладе
Отрывок, характеризующий Валериус де Саделер
– Да его никто не имеет, так что же вы хотите? Это circulus viciosus, [заколдованный круг,] из которого надо выйти усилием.Через неделю князь Андрей был членом комиссии составления воинского устава, и, чего он никак не ожидал, начальником отделения комиссии составления вагонов. По просьбе Сперанского он взял первую часть составляемого гражданского уложения и, с помощью Code Napoleon и Justiniani, [Кодекса Наполеона и Юстиниана,] работал над составлением отдела: Права лиц.
Года два тому назад, в 1808 году, вернувшись в Петербург из своей поездки по имениям, Пьер невольно стал во главе петербургского масонства. Он устроивал столовые и надгробные ложи, вербовал новых членов, заботился о соединении различных лож и о приобретении подлинных актов. Он давал свои деньги на устройство храмин и пополнял, на сколько мог, сборы милостыни, на которые большинство членов были скупы и неаккуратны. Он почти один на свои средства поддерживал дом бедных, устроенный орденом в Петербурге. Жизнь его между тем шла по прежнему, с теми же увлечениями и распущенностью. Он любил хорошо пообедать и выпить, и, хотя и считал это безнравственным и унизительным, не мог воздержаться от увеселений холостых обществ, в которых он участвовал.
В чаду своих занятий и увлечений Пьер однако, по прошествии года, начал чувствовать, как та почва масонства, на которой он стоял, тем более уходила из под его ног, чем тверже он старался стать на ней. Вместе с тем он чувствовал, что чем глубже уходила под его ногами почва, на которой он стоял, тем невольнее он был связан с ней. Когда он приступил к масонству, он испытывал чувство человека, доверчиво становящего ногу на ровную поверхность болота. Поставив ногу, он провалился. Чтобы вполне увериться в твердости почвы, на которой он стоял, он поставил другую ногу и провалился еще больше, завяз и уже невольно ходил по колено в болоте.
Иосифа Алексеевича не было в Петербурге. (Он в последнее время отстранился от дел петербургских лож и безвыездно жил в Москве.) Все братья, члены лож, были Пьеру знакомые в жизни люди и ему трудно было видеть в них только братьев по каменьщичеству, а не князя Б., не Ивана Васильевича Д., которых он знал в жизни большею частию как слабых и ничтожных людей. Из под масонских фартуков и знаков он видел на них мундиры и кресты, которых они добивались в жизни. Часто, собирая милостыню и сочтя 20–30 рублей, записанных на приход, и большею частию в долг с десяти членов, из которых половина были так же богаты, как и он, Пьер вспоминал масонскую клятву о том, что каждый брат обещает отдать всё свое имущество для ближнего; и в душе его поднимались сомнения, на которых он старался не останавливаться.
Всех братьев, которых он знал, он подразделял на четыре разряда. К первому разряду он причислял братьев, не принимающих деятельного участия ни в делах лож, ни в делах человеческих, но занятых исключительно таинствами науки ордена, занятых вопросами о тройственном наименовании Бога, или о трех началах вещей, сере, меркурии и соли, или о значении квадрата и всех фигур храма Соломонова. Пьер уважал этот разряд братьев масонов, к которому принадлежали преимущественно старые братья, и сам Иосиф Алексеевич, по мнению Пьера, но не разделял их интересов. Сердце его не лежало к мистической стороне масонства.
Ко второму разряду Пьер причислял себя и себе подобных братьев, ищущих, колеблющихся, не нашедших еще в масонстве прямого и понятного пути, но надеющихся найти его.
К третьему разряду он причислял братьев (их было самое большое число), не видящих в масонстве ничего, кроме внешней формы и обрядности и дорожащих строгим исполнением этой внешней формы, не заботясь о ее содержании и значении. Таковы были Виларский и даже великий мастер главной ложи.
К четвертому разряду, наконец, причислялось тоже большое количество братьев, в особенности в последнее время вступивших в братство. Это были люди, по наблюдениям Пьера, ни во что не верующие, ничего не желающие, и поступавшие в масонство только для сближения с молодыми богатыми и сильными по связям и знатности братьями, которых весьма много было в ложе.
Пьер начинал чувствовать себя неудовлетворенным своей деятельностью. Масонство, по крайней мере то масонство, которое он знал здесь, казалось ему иногда, основано было на одной внешности. Он и не думал сомневаться в самом масонстве, но подозревал, что русское масонство пошло по ложному пути и отклонилось от своего источника. И потому в конце года Пьер поехал за границу для посвящения себя в высшие тайны ордена.
Летом еще в 1809 году, Пьер вернулся в Петербург. По переписке наших масонов с заграничными было известно, что Безухий успел за границей получить доверие многих высокопоставленных лиц, проник многие тайны, был возведен в высшую степень и везет с собою многое для общего блага каменьщического дела в России. Петербургские масоны все приехали к нему, заискивая в нем, и всем показалось, что он что то скрывает и готовит.
Назначено было торжественное заседание ложи 2 го градуса, в которой Пьер обещал сообщить то, что он имеет передать петербургским братьям от высших руководителей ордена. Заседание было полно. После обыкновенных обрядов Пьер встал и начал свою речь.
– Любезные братья, – начал он, краснея и запинаясь и держа в руке написанную речь. – Недостаточно блюсти в тиши ложи наши таинства – нужно действовать… действовать. Мы находимся в усыплении, а нам нужно действовать. – Пьер взял свою тетрадь и начал читать.
«Для распространения чистой истины и доставления торжества добродетели, читал он, должны мы очистить людей от предрассудков, распространить правила, сообразные с духом времени, принять на себя воспитание юношества, соединиться неразрывными узами с умнейшими людьми, смело и вместе благоразумно преодолевать суеверие, неверие и глупость, образовать из преданных нам людей, связанных между собою единством цели и имеющих власть и силу.
«Для достижения сей цели должно доставить добродетели перевес над пороком, должно стараться, чтобы честный человек обретал еще в сем мире вечную награду за свои добродетели. Но в сих великих намерениях препятствуют нам весьма много – нынешние политические учреждения. Что же делать при таковом положении вещей? Благоприятствовать ли революциям, всё ниспровергнуть, изгнать силу силой?… Нет, мы весьма далеки от того. Всякая насильственная реформа достойна порицания, потому что ни мало не исправит зла, пока люди остаются таковы, каковы они есть, и потому что мудрость не имеет нужды в насилии.
«Весь план ордена должен быть основан на том, чтоб образовать людей твердых, добродетельных и связанных единством убеждения, убеждения, состоящего в том, чтобы везде и всеми силами преследовать порок и глупость и покровительствовать таланты и добродетель: извлекать из праха людей достойных, присоединяя их к нашему братству. Тогда только орден наш будет иметь власть – нечувствительно вязать руки покровителям беспорядка и управлять ими так, чтоб они того не примечали. Одним словом, надобно учредить всеобщий владычествующий образ правления, который распространялся бы над целым светом, не разрушая гражданских уз, и при коем все прочие правления могли бы продолжаться обыкновенным своим порядком и делать всё, кроме того только, что препятствует великой цели нашего ордена, то есть доставлению добродетели торжества над пороком. Сию цель предполагало само христианство. Оно учило людей быть мудрыми и добрыми, и для собственной своей выгоды следовать примеру и наставлениям лучших и мудрейших человеков.
«Тогда, когда всё погружено было во мраке, достаточно было, конечно, одного проповедания: новость истины придавала ей особенную силу, но ныне потребны для нас гораздо сильнейшие средства. Теперь нужно, чтобы человек, управляемый своими чувствами, находил в добродетели чувственные прелести. Нельзя искоренить страстей; должно только стараться направить их к благородной цели, и потому надобно, чтобы каждый мог удовлетворять своим страстям в пределах добродетели, и чтобы наш орден доставлял к тому средства.
