Валлийская колонизация Америки

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск

Валлийская колонизация Америки — процесс заселения американского континента валлийцами. Представляла собой результат редких инициатив по созданию именно валлийских поселений в Новом Свете. Может рассматриваться как часть более общей британской колонизации Америки.





Легенда о Мадоге

Легенда, популярная в XVI веке, утверждает, что первым европейцем, кто увидел Америку, был валлийский князь Мадог ап Оуайн Гвинед в 1170 году. Сын Оуайна ап Грифида, князь Гвинеда, он бежал из страны во время кризиса престолонаследия с отрядом колонистов и поплыл на Запад. В конце концов он высадился у реки Миссисипи и основал там колонию, которая впоследствии смешалась с коренными американцами — индейцами. В конце XVI века легенда была использована некоторыми английскими писателями, такими как Джон Ди, чтобы оправдать территориальные претензии Великобритании в Северной Америке. Легенда была возрождена в XVIII веке после рассказов об индейцах, говорящих по-валлийски, однако большинство учёных считают, что эти рассказы не основаны на реальных фактах.

Северная Америка

Существовала обширная валлийская иммиграция на территории нынешних США и Канады, но было предпринято только несколько попыток основать отдельные валлийские поселения. Сэр Уильям Вуган послал валлийских колонистов в Реньюс, Ньюфаундленд, чтобы основать там постоянную колонию, но в итоге сделать этого не получилось. Вуган сделал ещё одну попытку основать колонию в Трипасси (также на Ньюфаундленде), которую он назвал Камбриоль, и она в конечном итоге превратилась в провинцию Авалон под управлением лорда Балтимора.

Пенсильвания

Многие квакеры из Уэльса эмигрировали в Пенсильванию в XVII веке, когда им было дано обещание от Уильяма Пенна, что они смогут создать там валлийские колонии. Валлийский тракт должен был стать отдельным округом, где местное правительство будет использовать валлийский язык, потому как многие переселенцы не говорили по-английски. Однако обещание не было сдержано, и уже в середине 1690-х годов земля была разделена на несколько округов, а Валлийский тракт никогда не получил самоуправления.

В конце XVIII века Морганом Джоном Рюсом была основана валлийская колония под названием Камбрия — в современном графстве Камбрия в Пенсильвании. Позже, между 1856 и 1867 годами, Сэмюэль Робертс пытался основать валлийское поселение в Бринфинноне, Теннеси. Тем временем Майкл Джонс разработал планы по созданию валлийских поселений в Висконсине, Орегоне и Британской Колумбии, но эти планы не были реализованы.

Теннеси

После Гражданской войны в США 104 валлийских семьи иммигрантов переехали из Пенсильвании в Восточный Теннеси. Эти валлийские семьи поселились в месте, сейчас известном как Механиксвилл и часть города Ноксвилл. Эти семьи были завербованы братьями Джозефом и Дэвидом Ричардсами для работы на заводе, которым они владели совместно с Джоном Джонсом.

Братья Ричардсы также являлись учредителями Ноксвиллского металлургического завода рядом с железной дорогой L&N, который позднее использовался для размещения Всемирной Ярмарки 1982 года. Из зданий металлургического завода, в которых работали валлийские иммигранты, только одно сохранило свой прежний облик — ресторан «Литейщик». Во время Ярмарки 1982 года здание было известно под названием Strohouse.

После первых пожертвований средств на Вторую пресвитерианскую церковь валлийские иммигранты построили свою собственную конгрегационную церковь с преподобным Томасом Томасом в качестве первого пастора в 1870 году. Тем не менее, в 1899 году церковное имущество было продано.

Семьи валлийских иммигрантов стали успешными и основали другие предприятия в Ноксвилле, в том числе компанию по производству топлива для автомобилей, несколько компаний по производству шифера, мраморную компанию и несколько мебельных компаний. К 1930 году многие семьи переехали в другие части города или соседние территории, такие как графство Сивер. На сегодняшний день более 250 семей в Ноксвилле могут проследить свою родословную от этих валлийских иммигрантов. Валлийские традиции в Ноксвилле выражаются в праздновании Дня Святого Давида.

Огайо

Округа Джексон и Галлия в Огайо были заселены валлийскими иммигрантами в XIX веке, большинство из которых приехало из Кередигиона, Западный Уэльс.

Южная Америка

В 1852 году Томас Бенбоу Филипс из Трегарона основал поселение со 100 валлийскими жителями в Риу-Гранди-ду-Сул, в Бразилии. Многие из этих колонистов впоследствии переехали в более успешные колонии в колонизируемой Патагонии.

Самой известной валлийской колонией в Патагонии была колония Y Wladfa Gymreig («валлийская колония») в долине реки Чубут, созданная в 1865 году, когда 153 поселенца высадились там, где сейчас находится Пуэрто-Мадрин. Незадолго до этого колонисты достигли соглашения с министром внутренних дел Аргентины Гильермо Роусоном, что колония станет частью Аргентины, когда её население достигнет 20000 человек. Однако это обещание не было ратифицировано аргентинским парламентом — из страха, что британское правительство сможет использовать присутствие там валлийцев для захвата Патагонии.

Напишите отзыв о статье "Валлийская колонизация Америки"

Литература


Отрывок, характеризующий Валлийская колонизация Америки

Ростов с Ильиным поспешили найти уголок, где бы они, не нарушая скромности Марьи Генриховны, могли бы переменить мокрое платье. Они пошли было за перегородку, чтобы переодеться; но в маленьком чуланчике, наполняя его весь, с одной свечкой на пустом ящике, сидели три офицера, играя в карты, и ни за что не хотели уступить свое место. Марья Генриховна уступила на время свою юбку, чтобы употребить ее вместо занавески, и за этой занавеской Ростов и Ильин с помощью Лаврушки, принесшего вьюки, сняли мокрое и надели сухое платье.
В разломанной печке разложили огонь. Достали доску и, утвердив ее на двух седлах, покрыли попоной, достали самоварчик, погребец и полбутылки рому, и, попросив Марью Генриховну быть хозяйкой, все столпились около нее. Кто предлагал ей чистый носовой платок, чтобы обтирать прелестные ручки, кто под ножки подкладывал ей венгерку, чтобы не было сыро, кто плащом занавешивал окно, чтобы не дуло, кто обмахивал мух с лица ее мужа, чтобы он не проснулся.
– Оставьте его, – говорила Марья Генриховна, робко и счастливо улыбаясь, – он и так спит хорошо после бессонной ночи.
– Нельзя, Марья Генриховна, – отвечал офицер, – надо доктору прислужиться. Все, может быть, и он меня пожалеет, когда ногу или руку резать станет.
Стаканов было только три; вода была такая грязная, что нельзя было решить, когда крепок или некрепок чай, и в самоваре воды было только на шесть стаканов, но тем приятнее было по очереди и старшинству получить свой стакан из пухлых с короткими, не совсем чистыми, ногтями ручек Марьи Генриховны. Все офицеры, казалось, действительно были в этот вечер влюблены в Марью Генриховну. Даже те офицеры, которые играли за перегородкой в карты, скоро бросили игру и перешли к самовару, подчиняясь общему настроению ухаживанья за Марьей Генриховной. Марья Генриховна, видя себя окруженной такой блестящей и учтивой молодежью, сияла счастьем, как ни старалась она скрывать этого и как ни очевидно робела при каждом сонном движении спавшего за ней мужа.
Ложка была только одна, сахару было больше всего, но размешивать его не успевали, и потому было решено, что она будет поочередно мешать сахар каждому. Ростов, получив свой стакан и подлив в него рому, попросил Марью Генриховну размешать.
– Да ведь вы без сахара? – сказала она, все улыбаясь, как будто все, что ни говорила она, и все, что ни говорили другие, было очень смешно и имело еще другое значение.
– Да мне не сахар, мне только, чтоб вы помешали своей ручкой.
Марья Генриховна согласилась и стала искать ложку, которую уже захватил кто то.
– Вы пальчиком, Марья Генриховна, – сказал Ростов, – еще приятнее будет.
– Горячо! – сказала Марья Генриховна, краснея от удовольствия.
Ильин взял ведро с водой и, капнув туда рому, пришел к Марье Генриховне, прося помешать пальчиком.
– Это моя чашка, – говорил он. – Только вложите пальчик, все выпью.
Когда самовар весь выпили, Ростов взял карты и предложил играть в короли с Марьей Генриховной. Кинули жребий, кому составлять партию Марьи Генриховны. Правилами игры, по предложению Ростова, было то, чтобы тот, кто будет королем, имел право поцеловать ручку Марьи Генриховны, а чтобы тот, кто останется прохвостом, шел бы ставить новый самовар для доктора, когда он проснется.
– Ну, а ежели Марья Генриховна будет королем? – спросил Ильин.
– Она и так королева! И приказания ее – закон.
Только что началась игра, как из за Марьи Генриховны вдруг поднялась вспутанная голова доктора. Он давно уже не спал и прислушивался к тому, что говорилось, и, видимо, не находил ничего веселого, смешного или забавного во всем, что говорилось и делалось. Лицо его было грустно и уныло. Он не поздоровался с офицерами, почесался и попросил позволения выйти, так как ему загораживали дорогу. Как только он вышел, все офицеры разразились громким хохотом, а Марья Генриховна до слез покраснела и тем сделалась еще привлекательнее на глаза всех офицеров. Вернувшись со двора, доктор сказал жене (которая перестала уже так счастливо улыбаться и, испуганно ожидая приговора, смотрела на него), что дождь прошел и что надо идти ночевать в кибитку, а то все растащат.
– Да я вестового пошлю… двух! – сказал Ростов. – Полноте, доктор.
– Я сам стану на часы! – сказал Ильин.
– Нет, господа, вы выспались, а я две ночи не спал, – сказал доктор и мрачно сел подле жены, ожидая окончания игры.
Глядя на мрачное лицо доктора, косившегося на свою жену, офицерам стало еще веселей, и многие не могла удерживаться от смеха, которому они поспешно старались приискивать благовидные предлоги. Когда доктор ушел, уведя свою жену, и поместился с нею в кибиточку, офицеры улеглись в корчме, укрывшись мокрыми шинелями; но долго не спали, то переговариваясь, вспоминая испуг доктора и веселье докторши, то выбегая на крыльцо и сообщая о том, что делалось в кибиточке. Несколько раз Ростов, завертываясь с головой, хотел заснуть; но опять чье нибудь замечание развлекало его, опять начинался разговор, и опять раздавался беспричинный, веселый, детский хохот.


В третьем часу еще никто не заснул, как явился вахмистр с приказом выступать к местечку Островне.
Все с тем же говором и хохотом офицеры поспешно стали собираться; опять поставили самовар на грязной воде. Но Ростов, не дождавшись чаю, пошел к эскадрону. Уже светало; дождик перестал, тучи расходились. Было сыро и холодно, особенно в непросохшем платье. Выходя из корчмы, Ростов и Ильин оба в сумерках рассвета заглянули в глянцевитую от дождя кожаную докторскую кибиточку, из под фартука которой торчали ноги доктора и в середине которой виднелся на подушке чепчик докторши и слышалось сонное дыхание.