Валтерс, Микелис

Микелис Валтерс (латыш. Miķelis Valters, псевдоним — Андрей Папарде; 25 апреля 1874, Либава, Российская империя — 27 марта 1968, Ницца, Франция) — юрист, публицист, писатель, общественный и политический деятель Латвийской Республики.

Биография

Микелис Валтерс родился в семье рабочих порта. Отец Петр (Pēteris Valters), мать Зане (Zane Valtera). Учился в начальной школе при приходе лютеранской церкви св. Анны, потом в городской школе, параллельно учась на наборщика. 1889 году окончил городское реальное училище и начал работать в железнодорожных мастерских. В 1890-х годах увлёкся социал-демократическими идеями, начал принимать активное участие в деятельности молодого и сравнительно радикального направления общественной мысли — «Новом течении» (латыш. Jauna strava).

Валтерс активно принял участие при началах рабочего движения Курляндской и Лифляндской губернии, начал работать в редакции левой газеты «Диенас лапа» (латыш. Dienas lapa) в Риге. Какое-то время жил в Берлине, где контактировал с немецкими социалистами, как вольнослушатель посещал лекции по экономике, сельскому хозяйству, философии и химии в Берлинском университете. Зимой 1897 года вернулся на родину, где в Либаве 20 мая арестован за политическую деятельность. Осужден на 15 месяцев в Динабургской крепости, потом был вынужден остаться в Динабурге без права выезда. 31 марта 1899 года повторный суд приговорил Валтерса на 5 лет ссылки в Вятск. Он решился бежать в Германию, потом в Швейцарию. Чтобы не терять время зря, вступил в Бернский университет, изучал юриспруденцию.

В эмиграции

В 1900 году вместе с единомышленниками Э. Ролавсом и Э. Скубикисом основал в истории первую латышскую политическую партию Союз латышских социал-демократов западной Европы (Vakareiropas latviešu sociāldemokrātu savienība) — малочисленную, но во взглядах радикальную партию. Одним из направлений её деятельности был нелегальный перевоз марксистской литературы в Россию через порты остзейских губерний. Сеть транспортировки оказалась так хорошо налажена, что её использовали и другие группы российских революционеров. В 1903 году Лондоне Валтерс стал одним из основателей Латвийского социал-демократического союза (Союз латышских социал-демократов западной Европы объединился с латышскими радикалами в США) и был одним из руководителей партии. С 1903 по 1904 год был и редактором газеты союза «Пролетарий» (Proletārietis). B этот период он отмечался многочисленными публикациями на злободневную тематику, в которых оправдывал и подчеркивал острую необходимость поддержания социал-демократического течения в губернии, на достижение успехов в революционной борьбе народных масс — публикации Валтерса пестрели в периодических изданиях социалистической направленности. Первый в истории в статье «Долой самодержавие! Долой Россию!» (1903) выдвинул идею о необходимости независимого государства под названием «Латвия». В 1905 году стал редактором журнала «Революционная Прибалтика» (Revolucionārā Baltija).

Революция 1905—1907 годов в России

Толчком к началу массовых выступлений под политическими лозунгами в России стало «Кровавое воскресенье» — расстрел войсками в Санкт-Петербурге мирной демонстрации рабочих во главе со священником Георгием Гапоном 9 (22) января 1905. В этот период стачечное движение приняло особенно широкий размах, в армии и на флоте произошли волнения и восстания, что вылилось в массовые выступления против монархии. И в Риге возле Железного моста поход рабочих на центр с левобережья был приостановлен царскими войсками, у которых был указ от губернской администрации не пускать демонстрантов в центр. Рота унтер-офицерского батальона в итоге приняла решение открыть огонь по рабочим-манифестантам, шедшими с лозунгами «Долой самодержавие», в результате чего было убито более 70 человек, ранения получили около 200, однако истинное число жертв может отличаться от официальных данных, так как часть манифестантов была намеренно оттеснена к Даугаве и утонула. Начались волнения по всей Курляндской и Лифляндской губернии, в которых не малую роль играл и Латвийский социал-демократический союз. В ноябре 1905 в Риге произошел съезд Волостных делегатов, на которых со страстной речью выступил Валтерс, настойчиво предлагавший в ходе своего длительного выступления разделить земли поместий равноправно между крестьянами. В 1906 году, считая, что массовая революция потерпела крах и надо выбрать другие методы борьбы (лично он призывал к индивидуальному террору), Валтерс покинул Россию и вернулся в Швейцарию.

В эмиграции

1907 году в Цюрихском университете защитил научную степень Doctor juris publici et rerum cameralium. Жил в Базеле и работал в местном союзе сельскохозяйственных кооперативов. В 1909—1910 годах повышал квалификацию в Сорбонне. В 1912—1913 годах жил в Лондоне, потом в Финляндии. Женился (родилась дочь Эстер), но развелся в 1928 году. Под псевдонимом Андрей Папарде (Andrejs Paparde) публиковал 3 собрания стихов: «Тантрис» (Tantris, 1908), «Тени на камнях» (Ēnas uz akmeņiem, 1910) и «Вечность» (Mūžība, 1914). В своих книгах «Критика латышей в вопросах искусства и науки» (Latviešu kritika mākslas un zinību jautājumos, 1913) и «Во Флоренции : штудии истории искусства и теории искусства» (Florencē. Studija iz mākslas vēstures un mākslas teorijas, 1909) критиковал классический метод социологии марксизма как примитивный и односторонний, основываясь на концепции немецкого эстетика М. Десуара (Max Dessoir) и основателя т. н. теории эмпатии Т. Липпса. Представления об искусстве как об имманентной эволюции формы позволяет рассмотреть в его взглядах влияние искусствоведа Г. Вёльфлина.

Идеологическая эволюция

Среди товарищей он с самого начала выделился прагматическим и рациональным подходом к проблемам и скептическим отношением к пафосу. Переосмыслив причины, ход и последствия революции 1905—1907 годов, Валтерс с последователями порвал сотрудничество с РСДРП из-за отличий во взглядах о том, зачем нужна революция, когда и как её надо осуществлять. Большую роль сыграло и личное субъективное отношение: Валтерс никогда не скрывал, что считает большинство лидеров РСДРП необразованными болтунами. Был ярым сторонником тактики индивидуального политического террора, что сблизило его с российскими эсерами.

Выдвинул несколько национальных идей, органично связав их с марксистской заданностью, продолжал разрабатывать возможное решение латышского вопроса в контексте российского государства и идею необходимости независимого государства для латышей, что служило еще одной причиной раздора между союзом и РСДРП. В 1913 Микелис Валтерс участвует в Брюссельском съезде латвийских соцдемов, где публично провозглашает автономные идеи, затрагивая еще не совсем разработанный, но назревавший вопрос о перспективах латышской государственности. В том же году по его предложению на II конгрессе Латвийского социал-демократического союза делегаты проголосовали за смену названия партии на Партия социалистов-революционеров Латвии (Latvijas Revolucionāro sociālistu partija — eseri) — это больше соответствовало идеологии партии и позволяло её больше не путать с социал-демократами.

Первая мировая война парализовала деятельность латышских эсеров, а Февральская и Октябрьская революции привели к идеологическому расколу. В 1917 году Валтерс покинул ряды эсеров и выступил организатором Латышского Крестьянского союза (Latviešu zemnieku savienība).

Политическая деятельность в Латвийской Республике

В 1917—1918 годы Валтерс стал идейным вдохновителем Рижского демократического блока. Этому блоку партий приходилось на свой страх и риск действовать в идеологическом аспекте на территории, оккупированной германскими войсками. В ноябре 1918 года Валтерса избрали в Народный совет Латвии, затем он стал первым министром внутренних дел (18 ноября 1918 — 9 декабря 1919) Временного правительства ЛР.

В сентябре 1919 года стал преподавателем в Высшей народной школе (Rīgas Tautas augstskola) в Риге. В 1919—1922 годах соиздатель журнала «Страж Латвии» (Latvijas Sargs). С октября 1919 года дипломатический представитель Латвии в Италии (с 1921 года чрезвычайный и полномоченный посол в Риме, с ноября и в Испании и в Португалии). В 1924 году стал приват-доцентом в Латвийском университете. С августа 1924 года до декабря 1925 года чрезвычайный и полномочный посол в Париже (продолжил занимать эту должность в Испании и в Португалии). В 1925 году покинул дипломатическую службу и Крестьянский союз (больше не вступил ни в одну партию). В 1928 году вернулся на дипломатическую службу, став генеральным консулом в Кёнигсберге. В 1930 году женился на Алисе Вилсон (Alise Ērika Vilsona, 1896—1973). С октября 1934 года до сентября 1938 года чрезвычайный и полномочный посол в Венгрии и в Польше (с резиденции в Варшаве). По легенде единственный, кто во время авторитарного режима Улманиса продолжал обращаться к Улманису на «ты». Из-за противостояния министру иностранных дел Мунтерсу, перенаправлен с Варшавы на менее значимый Брюссель — с сентября 1938 года посол в Бельгии и в Люксембурге (с резиденцией в Брюсселе).

После ввода советских войск в Латвию, в октябре уволен со службы и вызван в Ригу, но благоразумно выбрал противоположное направление. С 1945 года жил в Бельгии, потом в Швейцарии и во Франции. Принимал активное участие в общественной жизни беглецов из ЛССР, занимался юриспруденцией и публицистикой. Во взглядах был враждебен CCCP и считал присоединение Прибалтики к СССР оккупацией, о чём много писал в своих публикациях. В 1964 году вступил студенческую корпорацию «Fraternitas Lataviensis». Издал в Швеции свои мемуары.

Умер 27 марта 1968 года в Нице, похоронен на Восточном кладбище (Cimetière de l’Est).

Ссылки

• [vesture.eu/index.php/Valters_Miķelis Valters Miķelis // Энциклопедия исторической терминологии] (латыш.)
• [www.oac.cdlib.org/data/13030/88/tf48700388/files/tf48700388.pdf Preliminary Inventory to the Mikelis Valters, 1923—1940 — Hoover Institution Archives (.pdf)]
• [www.osun.org/Miķelis+Valters-pdf.html Miķelis Valters pdf Ebook Download]

Отрывок, характеризующий Валтерс, Микелис

– Так я не допущу до этого, я расскажу, – с прорвавшимися слезами вскрикнула Соня.
– Что ты, ради Бога… Ежели ты расскажешь, ты мой враг, – заговорила Наташа. – Ты хочешь моего несчастия, ты хочешь, чтоб нас разлучили…
Увидав этот страх Наташи, Соня заплакала слезами стыда и жалости за свою подругу.
– Но что было между вами? – спросила она. – Что он говорил тебе? Зачем он не ездит в дом?
Наташа не отвечала на ее вопрос.
– Ради Бога, Соня, никому не говори, не мучай меня, – упрашивала Наташа. – Ты помни, что нельзя вмешиваться в такие дела. Я тебе открыла…
– Но зачем эти тайны! Отчего же он не ездит в дом? – спрашивала Соня. – Отчего он прямо не ищет твоей руки? Ведь князь Андрей дал тебе полную свободу, ежели уж так; но я не верю этому. Наташа, ты подумала, какие могут быть тайные причины ?
Наташа удивленными глазами смотрела на Соню. Видно, ей самой в первый раз представлялся этот вопрос и она не знала, что отвечать на него.
– Какие причины, не знаю. Но стало быть есть причины!
Соня вздохнула и недоверчиво покачала головой.
– Ежели бы были причины… – начала она. Но Наташа угадывая ее сомнение, испуганно перебила ее.
– Соня, нельзя сомневаться в нем, нельзя, нельзя, ты понимаешь ли? – прокричала она.
– Любит ли он тебя?
– Любит ли? – повторила Наташа с улыбкой сожаления о непонятливости своей подруги. – Ведь ты прочла письмо, ты видела его?
– Но если он неблагородный человек?
– Он!… неблагородный человек? Коли бы ты знала! – говорила Наташа.
– Если он благородный человек, то он или должен объявить свое намерение, или перестать видеться с тобой; и ежели ты не хочешь этого сделать, то я сделаю это, я напишу ему, я скажу папа, – решительно сказала Соня.
– Да я жить не могу без него! – закричала Наташа.
– Наташа, я не понимаю тебя. И что ты говоришь! Вспомни об отце, о Nicolas.
– Мне никого не нужно, я никого не люблю, кроме его. Как ты смеешь говорить, что он неблагороден? Ты разве не знаешь, что я его люблю? – кричала Наташа. – Соня, уйди, я не хочу с тобой ссориться, уйди, ради Бога уйди: ты видишь, как я мучаюсь, – злобно кричала Наташа сдержанно раздраженным и отчаянным голосом. Соня разрыдалась и выбежала из комнаты.
Наташа подошла к столу и, не думав ни минуты, написала тот ответ княжне Марье, который она не могла написать целое утро. В письме этом она коротко писала княжне Марье, что все недоразуменья их кончены, что, пользуясь великодушием князя Андрея, который уезжая дал ей свободу, она просит ее забыть всё и простить ее ежели она перед нею виновата, но что она не может быть его женой. Всё это ей казалось так легко, просто и ясно в эту минуту.

В пятницу Ростовы должны были ехать в деревню, а граф в среду поехал с покупщиком в свою подмосковную.
В день отъезда графа, Соня с Наташей были званы на большой обед к Карагиным, и Марья Дмитриевна повезла их. На обеде этом Наташа опять встретилась с Анатолем, и Соня заметила, что Наташа говорила с ним что то, желая не быть услышанной, и всё время обеда была еще более взволнована, чем прежде. Когда они вернулись домой, Наташа начала первая с Соней то объяснение, которого ждала ее подруга.
– Вот ты, Соня, говорила разные глупости про него, – начала Наташа кротким голосом, тем голосом, которым говорят дети, когда хотят, чтобы их похвалили. – Мы объяснились с ним нынче.
– Ну, что же, что? Ну что ж он сказал? Наташа, как я рада, что ты не сердишься на меня. Говори мне всё, всю правду. Что же он сказал?
Наташа задумалась.
– Ах Соня, если бы ты знала его так, как я! Он сказал… Он спрашивал меня о том, как я обещала Болконскому. Он обрадовался, что от меня зависит отказать ему.
Соня грустно вздохнула.
– Но ведь ты не отказала Болконскому, – сказала она.
– А может быть я и отказала! Может быть с Болконским всё кончено. Почему ты думаешь про меня так дурно?
– Я ничего не думаю, я только не понимаю этого…
– Подожди, Соня, ты всё поймешь. Увидишь, какой он человек. Ты не думай дурное ни про меня, ни про него.
– Я ни про кого не думаю дурное: я всех люблю и всех жалею. Но что же мне делать?
Соня не сдавалась на нежный тон, с которым к ней обращалась Наташа. Чем размягченнее и искательнее было выражение лица Наташи, тем серьезнее и строже было лицо Сони.
– Наташа, – сказала она, – ты просила меня не говорить с тобой, я и не говорила, теперь ты сама начала. Наташа, я не верю ему. Зачем эта тайна?
– Опять, опять! – перебила Наташа.
– Наташа, я боюсь за тебя.
– Чего бояться?
– Я боюсь, что ты погубишь себя, – решительно сказала Соня, сама испугавшись того что она сказала.
Лицо Наташи опять выразило злобу.
– И погублю, погублю, как можно скорее погублю себя. Не ваше дело. Не вам, а мне дурно будет. Оставь, оставь меня. Я ненавижу тебя.
– Наташа! – испуганно взывала Соня.
– Ненавижу, ненавижу! И ты мой враг навсегда!
Наташа выбежала из комнаты.
Наташа не говорила больше с Соней и избегала ее. С тем же выражением взволнованного удивления и преступности она ходила по комнатам, принимаясь то за то, то за другое занятие и тотчас же бросая их.
Как это ни тяжело было для Сони, но она, не спуская глаз, следила за своей подругой.
Накануне того дня, в который должен был вернуться граф, Соня заметила, что Наташа сидела всё утро у окна гостиной, как будто ожидая чего то и что она сделала какой то знак проехавшему военному, которого Соня приняла за Анатоля.
Соня стала еще внимательнее наблюдать свою подругу и заметила, что Наташа была всё время обеда и вечер в странном и неестественном состоянии (отвечала невпопад на делаемые ей вопросы, начинала и не доканчивала фразы, всему смеялась).
После чая Соня увидала робеющую горничную девушку, выжидавшую ее у двери Наташи. Она пропустила ее и, подслушав у двери, узнала, что опять было передано письмо. И вдруг Соне стало ясно, что у Наташи был какой нибудь страшный план на нынешний вечер. Соня постучалась к ней. Наташа не пустила ее.
«Она убежит с ним! думала Соня. Она на всё способна. Нынче в лице ее было что то особенно жалкое и решительное. Она заплакала, прощаясь с дяденькой, вспоминала Соня. Да это верно, она бежит с ним, – но что мне делать?» думала Соня, припоминая теперь те признаки, которые ясно доказывали, почему у Наташи было какое то страшное намерение. «Графа нет. Что мне делать, написать к Курагину, требуя от него объяснения? Но кто велит ему ответить? Писать Пьеру, как просил князь Андрей в случае несчастия?… Но может быть, в самом деле она уже отказала Болконскому (она вчера отослала письмо княжне Марье). Дяденьки нет!» Сказать Марье Дмитриевне, которая так верила в Наташу, Соне казалось ужасно. «Но так или иначе, думала Соня, стоя в темном коридоре: теперь или никогда пришло время доказать, что я помню благодеяния их семейства и люблю Nicolas. Нет, я хоть три ночи не буду спать, а не выйду из этого коридора и силой не пущу ее, и не дам позору обрушиться на их семейство», думала она.


Анатоль последнее время переселился к Долохову. План похищения Ростовой уже несколько дней был обдуман и приготовлен Долоховым, и в тот день, когда Соня, подслушав у двери Наташу, решилась оберегать ее, план этот должен был быть приведен в исполнение. Наташа в десять часов вечера обещала выйти к Курагину на заднее крыльцо. Курагин должен был посадить ее в приготовленную тройку и везти за 60 верст от Москвы в село Каменку, где был приготовлен расстриженный поп, который должен был обвенчать их. В Каменке и была готова подстава, которая должна была вывезти их на Варшавскую дорогу и там на почтовых они должны были скакать за границу.
У Анатоля были и паспорт, и подорожная, и десять тысяч денег, взятые у сестры, и десять тысяч, занятые через посредство Долохова.
Два свидетеля – Хвостиков, бывший приказный, которого употреблял для игры Долохов и Макарин, отставной гусар, добродушный и слабый человек, питавший беспредельную любовь к Курагину – сидели в первой комнате за чаем.
В большом кабинете Долохова, убранном от стен до потолка персидскими коврами, медвежьими шкурами и оружием, сидел Долохов в дорожном бешмете и сапогах перед раскрытым бюро, на котором лежали счеты и пачки денег. Анатоль в расстегнутом мундире ходил из той комнаты, где сидели свидетели, через кабинет в заднюю комнату, где его лакей француз с другими укладывал последние вещи. Долохов считал деньги и записывал.
– Ну, – сказал он, – Хвостикову надо дать две тысячи.
– Ну и дай, – сказал Анатоль.
– Макарка (они так звали Макарина), этот бескорыстно за тебя в огонь и в воду. Ну вот и кончены счеты, – сказал Долохов, показывая ему записку. – Так?
– Да, разумеется, так, – сказал Анатоль, видимо не слушавший Долохова и с улыбкой, не сходившей у него с лица, смотревший вперед себя.
Долохов захлопнул бюро и обратился к Анатолю с насмешливой улыбкой.
– А знаешь что – брось всё это: еще время есть! – сказал он.
– Дурак! – сказал Анатоль. – Перестань говорить глупости. Ежели бы ты знал… Это чорт знает, что такое!
– Право брось, – сказал Долохов. – Я тебе дело говорю. Разве это шутка, что ты затеял?
– Ну, опять, опять дразнить? Пошел к чорту! А?… – сморщившись сказал Анатоль. – Право не до твоих дурацких шуток. – И он ушел из комнаты.
Долохов презрительно и снисходительно улыбался, когда Анатоль вышел.
– Ты постой, – сказал он вслед Анатолю, – я не шучу, я дело говорю, поди, поди сюда.
Анатоль опять вошел в комнату и, стараясь сосредоточить внимание, смотрел на Долохова, очевидно невольно покоряясь ему.
– Ты меня слушай, я тебе последний раз говорю. Что мне с тобой шутить? Разве я тебе перечил? Кто тебе всё устроил, кто попа нашел, кто паспорт взял, кто денег достал? Всё я.
– Ну и спасибо тебе. Ты думаешь я тебе не благодарен? – Анатоль вздохнул и обнял Долохова.
– Я тебе помогал, но всё же я тебе должен правду сказать: дело опасное и, если разобрать, глупое. Ну, ты ее увезешь, хорошо. Разве это так оставят? Узнается дело, что ты женат. Ведь тебя под уголовный суд подведут…
– Ах! глупости, глупости! – опять сморщившись заговорил Анатоль. – Ведь я тебе толковал. А? – И Анатоль с тем особенным пристрастием (которое бывает у людей тупых) к умозаключению, до которого они дойдут своим умом, повторил то рассуждение, которое он раз сто повторял Долохову. – Ведь я тебе толковал, я решил: ежели этот брак будет недействителен, – cказал он, загибая палец, – значит я не отвечаю; ну а ежели действителен, всё равно: за границей никто этого не будет знать, ну ведь так? И не говори, не говори, не говори!
– Право, брось! Ты только себя свяжешь…
– Убирайся к чорту, – сказал Анатоль и, взявшись за волосы, вышел в другую комнату и тотчас же вернулся и с ногами сел на кресло близко перед Долоховым. – Это чорт знает что такое! А? Ты посмотри, как бьется! – Он взял руку Долохова и приложил к своему сердцу. – Ah! quel pied, mon cher, quel regard! Une deesse!! [О! Какая ножка, мой друг, какой взгляд! Богиня!!] A?