Феодор Вальсамон

Поделись знанием:
(перенаправлено с «Вальсамон»)
Перейти к: навигация, поиск
Феодор Вальсамон
Θεόδωρος Βαλσαμῶν
Патриарх Антиохийский
1193 — 1199
Церковь: Антиохийская православная церковь
 
Рождение: ок. 1140
Константинополь
Смерть: после 1199

Фео́дор Вальсамо́н (греч. Θεόδωρος Βαλσαμῶν; ок. 1140 — после 1199) — византийский канонист, патриарх Антиохийский (1193—1199).



Биография

Феодор Вальсамон родился в Константинополе, при императорах Мануиле I Комнине и Исааке II Ангеле в сане диакона занимал важные должности в Константинопольской церкви. В 1193 году был возведён на антиохийскую патриаршую кафедру, но продолжал жить в Константинополе, будучи лишь номинальным патриархом, так как антиохийский патриархат находился в то время во власти крестоносцев.

По поручению императора Мануила и Константинопольского патриарха Михаила III Вальсамон написал «Изъяснение священных и божественных правил Святых и Всехвальных Апостол и священных соборов Вселенских и поместных или частных и прочих святых отец» (или Схолия (греч. Σχόλια) на Номоканон Фотия). Причиной для этой работы послужили затруднения, встретившееся в церковной практике вследствие устарелости некоторых законов, включённых в Номоканон Фотия, но потерявших практическое значение и не вошедших в позднейший законодательный сборник — Базилики. Вальсамону было поручено рассмотреть священные каноны, изъяснить и истолковать неясное в них и кажущееся несогласным с законами.

Первую часть его работы занимает толкование на Номоканон патриарха Фотия (посвящено более согласованию различных светских законов, чем церковным правилам), вторая часть посвящена толкованию непосредственно церковных правил. В основу своей работы Вальсамон положил мысль, что непринятие той или иной нормы Кодекса Юстиниана в Базиликах должно толковаться как отмена этого закона. По поводу каждого юстиниановского закона, вошедшего в Номоканон, он делает замечание, принять ли этот закон в Базилики и в какую именно их часть. Если же закон не находится в Базиликах, то Вальсамон почти всегда замечает, что он утратил силу действующего права. Однако такие свидетельства Вальсамона относительно отсутствия в Базиликах того или иного положения из Кодекса Юстиниана не всегда являются безошибочными (это связано с тем, что он пользовался лишь списками, бывшими в его распоряжении, но сохранились рукописи Базилик, в которых помещены некоторые тексты из Кодекса Юстиниана, которые, по мнению Вальсамона, были опущены в Базиликах).

В работе Вальсамона имеются противоречия — иногда он отмечает, что закон из Номоканона отсутствует в Базиликах, а затем указывает место, где находится в них этот самый закон. Также он хотя и проводит мысль о превосходстве церковных канонов над законами (за первыми он признаёт авторитет императоров и святых отцов и приравнивает этот авторитет к Священному Писанию), но при этом в отдельных местах своих толкований отдаёт предпочтение светским законам перед церковными канонами.

Комментарии Вальсамоном светских законов являются оригинальной работой, он не пользоваться трудами каких-либо предшествовавших канонистов. Напротив в комментировании церковных канонов он следует своему предшественнику Иоанну Зонаре и порой дословно воспроизводит его толкования, иногда лишь дополняет и исправляет их. Главной особенностью комментария Вальсамона к церковным канонам, по сравнению с работой Зонары, является то, что Вальсамон при указании различий между церковной практикой его времени и практикой периода Вселенских соборов широко пользовался императорскими законами и постановлениями патриаршего синода.

Напишите отзыв о статье "Феодор Вальсамон"

Литература

Отрывок, характеризующий Феодор Вальсамон

Такова судьба не великих людей, не grand homme, которых не признает русский ум, а судьба тех редких, всегда одиноких людей, которые, постигая волю провидения, подчиняют ей свою личную волю. Ненависть и презрение толпы наказывают этих людей за прозрение высших законов.
Для русских историков – странно и страшно сказать – Наполеон – это ничтожнейшее орудие истории – никогда и нигде, даже в изгнании, не выказавший человеческого достоинства, – Наполеон есть предмет восхищения и восторга; он grand. Кутузов же, тот человек, который от начала и до конца своей деятельности в 1812 году, от Бородина и до Вильны, ни разу ни одним действием, ни словом не изменяя себе, являет необычайный s истории пример самоотвержения и сознания в настоящем будущего значения события, – Кутузов представляется им чем то неопределенным и жалким, и, говоря о Кутузове и 12 м годе, им всегда как будто немножко стыдно.
А между тем трудно себе представить историческое лицо, деятельность которого так неизменно постоянно была бы направлена к одной и той же цели. Трудно вообразить себе цель, более достойную и более совпадающую с волею всего народа. Еще труднее найти другой пример в истории, где бы цель, которую поставило себе историческое лицо, была бы так совершенно достигнута, как та цель, к достижению которой была направлена вся деятельность Кутузова в 1812 году.
Кутузов никогда не говорил о сорока веках, которые смотрят с пирамид, о жертвах, которые он приносит отечеству, о том, что он намерен совершить или совершил: он вообще ничего не говорил о себе, не играл никакой роли, казался всегда самым простым и обыкновенным человеком и говорил самые простые и обыкновенные вещи. Он писал письма своим дочерям и m me Stael, читал романы, любил общество красивых женщин, шутил с генералами, офицерами и солдатами и никогда не противоречил тем людям, которые хотели ему что нибудь доказывать. Когда граф Растопчин на Яузском мосту подскакал к Кутузову с личными упреками о том, кто виноват в погибели Москвы, и сказал: «Как же вы обещали не оставлять Москвы, не дав сраженья?» – Кутузов отвечал: «Я и не оставлю Москвы без сражения», несмотря на то, что Москва была уже оставлена. Когда приехавший к нему от государя Аракчеев сказал, что надо бы Ермолова назначить начальником артиллерии, Кутузов отвечал: «Да, я и сам только что говорил это», – хотя он за минуту говорил совсем другое. Какое дело было ему, одному понимавшему тогда весь громадный смысл события, среди бестолковой толпы, окружавшей его, какое ему дело было до того, к себе или к нему отнесет граф Растопчин бедствие столицы? Еще менее могло занимать его то, кого назначат начальником артиллерии.
Не только в этих случаях, но беспрестанно этот старый человек дошедший опытом жизни до убеждения в том, что мысли и слова, служащие им выражением, не суть двигатели людей, говорил слова совершенно бессмысленные – первые, которые ему приходили в голову.
Но этот самый человек, так пренебрегавший своими словами, ни разу во всю свою деятельность не сказал ни одного слова, которое было бы не согласно с той единственной целью, к достижению которой он шел во время всей войны. Очевидно, невольно, с тяжелой уверенностью, что не поймут его, он неоднократно в самых разнообразных обстоятельствах высказывал свою мысль. Начиная от Бородинского сражения, с которого начался его разлад с окружающими, он один говорил, что Бородинское сражение есть победа, и повторял это и изустно, и в рапортах, и донесениях до самой своей смерти. Он один сказал, что потеря Москвы не есть потеря России. Он в ответ Лористону на предложение о мире отвечал, что мира не может быть, потому что такова воля народа; он один во время отступления французов говорил, что все наши маневры не нужны, что все сделается само собой лучше, чем мы того желаем, что неприятелю надо дать золотой мост, что ни Тарутинское, ни Вяземское, ни Красненское сражения не нужны, что с чем нибудь надо прийти на границу, что за десять французов он не отдаст одного русского.
И он один, этот придворный человек, как нам изображают его, человек, который лжет Аракчееву с целью угодить государю, – он один, этот придворный человек, в Вильне, тем заслуживая немилость государя, говорит, что дальнейшая война за границей вредна и бесполезна.
Но одни слова не доказали бы, что он тогда понимал значение события. Действия его – все без малейшего отступления, все были направлены к одной и той же цели, выражающейся в трех действиях: 1) напрячь все свои силы для столкновения с французами, 2) победить их и 3) изгнать из России, облегчая, насколько возможно, бедствия народа и войска.