Вальтеоф, граф Нортумбрии

граф Нортумбрии Вальтеоф

Вальтеоф (англ. Waltheof; 1045 — 31 мая 1076) — англосаксонский аристократ, последний представитель англосаксонской знати, сохранивший свои позиции после нормандского завоевания Англии, участник войн с нормандцами и мятежа трёх графов в 1075 году.

Происхождение и юность

Вальтеоф происходил из одной из наиболее влиятельных семей Северной Англии. Его отцом был Сивард, эрл Нортумбрии и один из самых могущественных людей в Британии середины XI века. Мать Вальтеофа, вероятно, была внучкой Ухтреда, предшественника Сиварда на посту эрла Нортумбрии, чья родословная восходила к англосаксонским правителям Берниции. Когда в 1056 году скончался отец, Вальтеоф был ещё ребёнком, а его старший брат незадолго до этого погиб в войне с шотландцами. Поэтому новым эрлом Нортумбрии был назначен Тостиг, брат Гарольда Годвинсона, фактического правителя страны при короле Эдуарде Исповеднике. Лишь в 1065 году, вероятно в качестве компенсации за потерянную Нортумбрию, Вальтеоф получил в управление восточные регионы Средней Англии, став эрлом Хантингдоншира, Нортгемптоншира, Бедфордшира и, возможно, Кембриджшира.

Нормандское завоевание

Вальтеоф не принимал активного участия в обороне страны во время вторжения в Англию в 1066 году армии нормандского герцога Вильгельма. Вскоре после битвы при Гастингсе он признал Вильгельма английским королём. Известно, что в следующем году вместе с другими англосаксонскими магнатами Вальтеоф сопровождал Вильгельма в его поездке в Нормандию. Однако уже в конце 1069 года Вальтеоф примкнул к массовому восстанию англосаксов Северной Англии против нормандской власти. Вместе с отрядами Эдгара Этелинга и Госпатрика, он участвовал в захвате Йорка и уничтожении его нормандского гарнизона. Но приближение крупной армии короля Вильгельма Завоевателя заставило англосаксов отступить. На протяжении зимы 1069—1070 годов нормандские войска планомерно разоряли Йоркшир, стремясь ликвидировать возможность англосаксонского сопротивления.

Весной 1070 года Вальтеоф и Коспатрик покорились королю Вильгельму и принесли ему клятву верности. Госпатрик был назначен графом Нортумбрии, а Вальтеоф получил назад свои владения в Средней Англии и титул графа. Более того, вскоре Вальтеоф завоевал расположение короля и сильно возвысился при его дворе. В 1072 году, после смещения Госпатрика, он получил в управление Нортумбрию и в том же году женился на Юдите Лансской, племяннице короля Вильгельма. Таким образом, к середине 1070-х годов Вальтеоф остался единственным англосаксонским магнатом, входившим в состав высшей королевской администрации нормандской Англии.

Мятеж трёх графов и казнь

Тем не менее, уже в 1075 году Вальтеоф присоединился к мятежу трёх графов против короля. Причины его участия в этом восстании остаются непонятными. Точка зрения, что это была очередная попытка англосаксов свергнуть «нормандское иго», не выдерживает критики, поскольку англосаксонское население не приняло участие в мятежа, а многие, наоборот, сражались в королевских войсках, посланных на подавление восстания. Участие Вальтеофа в мятеже было далеко от героического. Практически сразу после выступления его союзников, графов Ральфа и Роджера, Вальтеоф утратил решимость и раскрыл планы заговорщиков Ланфранку, архиепископу Кентерберийскому. По совету последнего Вальтеоф отправился в Нормандию вымаливать прощение у короля. Вскоре мятеж был подавлен.

По возвращении Вильгельма Завоевателя в Англию состоялся суд над участниками восстания. Их владения и титулы были конфискованы. Вальтеоф, будучи англосаксом, был осуждён в соответствии с англосаксонскими законами об измене и приговорён к смерти. 31 мая 1076 года он был казнён на холме Святого Джайлса недалеко от Винчестера. Таким образом, Вальтеоф стал единственным высокопоставленным англосаксом, казнённым после нормандского завоевания. Суровость наказания способствовала тому, что спустя некоторое время Вальтеофа стали считать мучеником за веру, а приукрашенная история его жизни вошла во многие средневековые хроники.

Наследство

Смерть Вальтеофа и конфискация его владений привела к упразднению его среднеанглийского графства. Нортумбрия также надолго лишилась своего правителя, оказавшись подчинённой епископу Даремскому, а в 1095 году была окончательно ликвидирована как административная единица. Тем не менее, когда дочь Вальтеофа, Матильда вышла замуж за Давида I, короля Шотландии, это позволило шотландским монархам выдвинуть претензии на Нортумберленд, Хантингдоншир и Нортгемптоншир, что послужило поводом нескольких военных конфликтов между двумя британскими государствами.

Образ в культуре

Вальтеоф (Уолтеф) и члены его семьи являются главными действующими лицами исторических романов современной британской писательницы Элизабет Чедвик: «Зимняя мантия» (2002, англ. The Winter Mantle) (опубликован на русском языке в 2005 г.) и «The Falcons of Montabard» (2002, пока не опубликован на русском языке).

Литература

• Англосаксонская хроника
• [www.thepeerage.com The Complete Peerage]
• Stenton, F. Anglo-Saxon England. — Oxford, 1971.

Предшественник  Госпатрик	граф Нортумбрии  1072—1075	Преемник Уильям Валшер
Предшественник  Новое образование	граф Хантингдон  1065—1075	Преемник Матильда

Отрывок, характеризующий Вальтеоф, граф Нортумбрии

Наполеон начал войну с Россией потому, что он не мог не приехать в Дрезден, не мог не отуманиться почестями, не мог не надеть польского мундира, не поддаться предприимчивому впечатлению июньского утра, не мог воздержаться от вспышки гнева в присутствии Куракина и потом Балашева.
Александр отказывался от всех переговоров потому, что он лично чувствовал себя оскорбленным. Барклай де Толли старался наилучшим образом управлять армией для того, чтобы исполнить свой долг и заслужить славу великого полководца. Ростов поскакал в атаку на французов потому, что он не мог удержаться от желания проскакаться по ровному полю. И так точно, вследствие своих личных свойств, привычек, условий и целей, действовали все те неперечислимые лица, участники этой войны. Они боялись, тщеславились, радовались, негодовали, рассуждали, полагая, что они знают то, что они делают, и что делают для себя, а все были непроизвольными орудиями истории и производили скрытую от них, но понятную для нас работу. Такова неизменная судьба всех практических деятелей, и тем не свободнее, чем выше они стоят в людской иерархии.
Теперь деятели 1812 го года давно сошли с своих мест, их личные интересы исчезли бесследно, и одни исторические результаты того времени перед нами.
Но допустим, что должны были люди Европы, под предводительством Наполеона, зайти в глубь России и там погибнуть, и вся противуречащая сама себе, бессмысленная, жестокая деятельность людей – участников этой войны, становится для нас понятною.
Провидение заставляло всех этих людей, стремясь к достижению своих личных целей, содействовать исполнению одного огромного результата, о котором ни один человек (ни Наполеон, ни Александр, ни еще менее кто либо из участников войны) не имел ни малейшего чаяния.
Теперь нам ясно, что было в 1812 м году причиной погибели французской армии. Никто не станет спорить, что причиной погибели французских войск Наполеона было, с одной стороны, вступление их в позднее время без приготовления к зимнему походу в глубь России, а с другой стороны, характер, который приняла война от сожжения русских городов и возбуждения ненависти к врагу в русском народе. Но тогда не только никто не предвидел того (что теперь кажется очевидным), что только этим путем могла погибнуть восьмисоттысячная, лучшая в мире и предводимая лучшим полководцем армия в столкновении с вдвое слабейшей, неопытной и предводимой неопытными полководцами – русской армией; не только никто не предвидел этого, но все усилия со стороны русских были постоянно устремляемы на то, чтобы помешать тому, что одно могло спасти Россию, и со стороны французов, несмотря на опытность и так называемый военный гений Наполеона, были устремлены все усилия к тому, чтобы растянуться в конце лета до Москвы, то есть сделать то самое, что должно было погубить их.
В исторических сочинениях о 1812 м годе авторы французы очень любят говорить о том, как Наполеон чувствовал опасность растяжения своей линии, как он искал сражения, как маршалы его советовали ему остановиться в Смоленске, и приводить другие подобные доводы, доказывающие, что тогда уже будто понята была опасность кампании; а авторы русские еще более любят говорить о том, как с начала кампании существовал план скифской войны заманивания Наполеона в глубь России, и приписывают этот план кто Пфулю, кто какому то французу, кто Толю, кто самому императору Александру, указывая на записки, проекты и письма, в которых действительно находятся намеки на этот образ действий. Но все эти намеки на предвидение того, что случилось, как со стороны французов так и со стороны русских выставляются теперь только потому, что событие оправдало их. Ежели бы событие не совершилось, то намеки эти были бы забыты, как забыты теперь тысячи и миллионы противоположных намеков и предположений, бывших в ходу тогда, но оказавшихся несправедливыми и потому забытых. Об исходе каждого совершающегося события всегда бывает так много предположений, что, чем бы оно ни кончилось, всегда найдутся люди, которые скажут: «Я тогда еще сказал, что это так будет», забывая совсем, что в числе бесчисленных предположений были делаемы и совершенно противоположные.
Предположения о сознании Наполеоном опасности растяжения линии и со стороны русских – о завлечении неприятеля в глубь России – принадлежат, очевидно, к этому разряду, и историки только с большой натяжкой могут приписывать такие соображения Наполеону и его маршалам и такие планы русским военачальникам. Все факты совершенно противоречат таким предположениям. Не только во все время войны со стороны русских не было желания заманить французов в глубь России, но все было делаемо для того, чтобы остановить их с первого вступления их в Россию, и не только Наполеон не боялся растяжения своей линии, но он радовался, как торжеству, каждому своему шагу вперед и очень лениво, не так, как в прежние свои кампании, искал сражения.
При самом начале кампании армии наши разрезаны, и единственная цель, к которой мы стремимся, состоит в том, чтобы соединить их, хотя для того, чтобы отступать и завлекать неприятеля в глубь страны, в соединении армий не представляется выгод. Император находится при армии для воодушевления ее в отстаивании каждого шага русской земли, а не для отступления. Устроивается громадный Дрисский лагерь по плану Пфуля и не предполагается отступать далее. Государь делает упреки главнокомандующим за каждый шаг отступления. Не только сожжение Москвы, но допущение неприятеля до Смоленска не может даже представиться воображению императора, и когда армии соединяются, то государь негодует за то, что Смоленск взят и сожжен и не дано пред стенами его генерального сражения.
Так думает государь, но русские военачальники и все русские люди еще более негодуют при мысли о том, что наши отступают в глубь страны.
Наполеон, разрезав армии, движется в глубь страны и упускает несколько случаев сражения. В августе месяце он в Смоленске и думает только о том, как бы ему идти дальше, хотя, как мы теперь видим, это движение вперед для него очевидно пагубно.
Факты говорят очевидно, что ни Наполеон не предвидел опасности в движении на Москву, ни Александр и русские военачальники не думали тогда о заманивании Наполеона, а думали о противном. Завлечение Наполеона в глубь страны произошло не по чьему нибудь плану (никто и не верил в возможность этого), а произошло от сложнейшей игры интриг, целей, желаний людей – участников войны, не угадывавших того, что должно быть, и того, что было единственным спасением России. Все происходит нечаянно. Армии разрезаны при начале кампании. Мы стараемся соединить их с очевидной целью дать сражение и удержать наступление неприятеля, но и этом стремлении к соединению, избегая сражений с сильнейшим неприятелем и невольно отходя под острым углом, мы заводим французов до Смоленска. Но мало того сказать, что мы отходим под острым углом потому, что французы двигаются между обеими армиями, – угол этот делается еще острее, и мы еще дальше уходим потому, что Барклай де Толли, непопулярный немец, ненавистен Багратиону (имеющему стать под его начальство), и Багратион, командуя 2 й армией, старается как можно дольше не присоединяться к Барклаю, чтобы не стать под его команду. Багратион долго не присоединяется (хотя в этом главная цель всех начальствующих лиц) потому, что ему кажется, что он на этом марше ставит в опасность свою армию и что выгоднее всего для него отступить левее и южнее, беспокоя с фланга и тыла неприятеля и комплектуя свою армию в Украине. А кажется, и придумано это им потому, что ему не хочется подчиняться ненавистному и младшему чином немцу Барклаю.