Вальтер Тирел

Вальтер Тирел

Вальтер Тирел (англ. Walter Tirel или Tyrell; фр. Gaultier Tirel; 1065 — после 1100) — англонормандский рыцарь, вероятный убийца английского короля Вильгельма II Руфуса.

Биография

Вальтер родился в Тонбридже, Кент, в семье пикардийского рыцаря Готье Тирела, сеньора де Пуа, перебравшегося в Англию во время нормандского завоевания. Согласно Книге страшного суда, Вальтеру Тирелу в Англии принадлежал манор Лангам в восточном Эссексе. Кроме того Вальтер владел сеньорией де Пуа в Пикардии и являлся кастеляном замка Понтуаз во французском Вексене. Его женой, по некоторым источникам, была Аделиза (1069—1138), дочь Ричарда Фитц-Гилберта, представителя боковой ветви Нормандской династии и основателя дома де Клеров.

Гибель Вильгельма II

Вальтер Тирел по всей видимости был очень близок к английскому королю Вильгельму II, потому что именно он сопровождал последнего во время охоты 2 августа 1100 г. в Нью-Форесте, Хэмпшир. По легенде, у короля было восемь стрел, четыре из которых он оставил себе, а четыре других отдал Тирелу, заявив, что «самые острые стрелы должны быть у человека, который знает, как произвести смертельный выстрел». Во время преследования дичи участники охоты потеряли из виду Вильгельма вместе с Тирелом. Вечером того же дня тело короля было найдено в лесу: он лежал, поражённый в грудь стрелой. Вот как описывает обстоятельства этой смерти Вильям Мальмсберийский в своей «Хронике английских королей» (ок. 1128 г.):

На охоте короля сопровождало несколько человек. Преследуя добычу, они отделились, оставив короля с Тирелом. Солнце уже клонилось к закату, когда Вильгельм натянул лук и послал стрелу, которая легко ранила оленя, пробежавшего перед ним. Олень продолжил свой бег, за ним бросился король, прикрывая рукой глаза от солнечных лучей. В этот момент Вальтер решил убить другого оленя. О, милосердный Бог! Стрела, пущенная Вальтером поразила в грудь короля!

Раненый король не издал ни звука. Он сломал древко стрелы, торчавшей из его тела. Это ускорило смерть. Вальтер немедленно подбежал к королю, но обнаружил лишь уже бесчувственное тело. Он вскочил на коня и изо всех сил помчался прочь. Его никто не преследовал: некоторые помогли Вальтеру бежать из страны, другие жалели его.

По общепринятой версии событий, Вильгельм II был убит случайной стрелой, посланной Вальтером Тирелом. Бежав из Англии, Тирел нашёл пристанище во Франции. Современные историки, однако, выдвигают предположение, что убийство короля было организовано. Об этом свидетельствуют и немедленное бегство Вальтера во Францию, и отсутствие его преследования, и спешка, с которой брат Вильгельма II Генрих Боклерк и придворные покинули место охоты, бросив тело короля и стремясь захватить королевскую казну в Винчестере и провести обряд коронации Генриха. Аббат Сугерий, который во Франции встречался с Тирелом, также свидетельствует, что до последних дней своей жизни тот отрицал свою причастность к убийству короля. Тирел, который описывается хронистами как один из самых метких охотников, вряд ли мог допустить такой фатальный промах. Кроме того, в последние годы правления Вильгельма II неуклонно усиливалось недовольство среди английских баронов самодержавной и авторитарной политикой короля. Также подчёркивается родственная связь Тирела с домом де Клеров, одним из наиболее влиятельных англонормандских родов, оттеснённых от участия в управлении Вильгельмом II. Известно, что на охоте в Нью-Форесте присутствовали Гилберт и Роджер де Клеры, братья супруги Вальтера Тирела, которые ранее участвовали в мятежах против Вильгельма II, а после вступления на престол Генриха Боклерка получили обширные земельные владения и придворные должности. Из этого некоторые историки делают вывод о наличии заговора дома де Клер и Генриха Боклерка против Вильгельма II.

В то же время другие исследователи подчёркивают, что смерть Вильгельма в 1100 году была не выгодна Генриху I: Роберт III Куртгёз возвращался из крестового похода и после убийства Вильгельма II легко вернул себе власть над Нормандией, а в следующем году даже попытался свергнуть Генриха с английского престола при поддержке значительной части местных баронов. Свидетельства Сугерия, а также тот факт, что владения Тирела в Англии не были конфискованы, используются такими исследователями для подтверждения непредумышленности убийства короля.

Современники увидели в гибели Вильгельма II, известного своими жёсткими мероприятиями против церквей и священнослужителей, «Божью кару». Тем не менее, даже случайное убийство монарха было преступлением. Вальтер Тирел был вынужден оставаться во Франции, при дворе короля Филиппа I, а скончался во время паломничества в Иерусалим.

Литература

• Вильям Мальмсберийский. Хроника английских королей.
• [[Ордерик Виталий]]. Церковная история.
• Hollister C. W. The Strange Death of William Rufus // Speculum, 48.4 (1973)
• Warren W. L. The Death of William Rufus // History Today, 9 (1959)
• Poole A. L. From Domesday Book to Magna Carta 1087—1216. — Oxford, 1956.
• Средневековая латинская литература IV-IX вв. — М., 1970.

Отрывок, характеризующий Вальтер Тирел

Княжна Марья не говорила о брате, отвлекая разговор на другой предмет, как только тетка ее заговаривала об Андрее. Видно было, что о несчастиях России она могла говорить притворно, но брат ее был предмет, слишком близкий ее сердцу, и она не хотела и не могла слегка говорить о нем. Николай заметил это, как он вообще с несвойственной ему проницательной наблюдательностью замечал все оттенки характера княжны Марьи, которые все только подтверждали его убеждение, что она была совсем особенное и необыкновенное существо. Николай, точно так же, как и княжна Марья, краснел и смущался, когда ему говорили про княжну и даже когда он думал о ней, но в ее присутствии чувствовал себя совершенно свободным и говорил совсем не то, что он приготавливал, а то, что мгновенно и всегда кстати приходило ему в голову.
Во время короткого визита Николая, как и всегда, где есть дети, в минуту молчания Николай прибег к маленькому сыну князя Андрея, лаская его и спрашивая, хочет ли он быть гусаром? Он взял на руки мальчика, весело стал вертеть его и оглянулся на княжну Марью. Умиленный, счастливый и робкий взгляд следил за любимым ею мальчиком на руках любимого человека. Николай заметил и этот взгляд и, как бы поняв его значение, покраснел от удовольствия и добродушно весело стал целовать мальчика.
Княжна Марья не выезжала по случаю траура, а Николай не считал приличным бывать у них; но губернаторша все таки продолжала свое дело сватовства и, передав Николаю то лестное, что сказала про него княжна Марья, и обратно, настаивала на том, чтобы Ростов объяснился с княжной Марьей. Для этого объяснения она устроила свиданье между молодыми людьми у архиерея перед обедней.
Хотя Ростов и сказал губернаторше, что он не будет иметь никакого объяснения с княжной Марьей, но он обещался приехать.
Как в Тильзите Ростов не позволил себе усомниться в том, хорошо ли то, что признано всеми хорошим, точно так же и теперь, после короткой, но искренней борьбы между попыткой устроить свою жизнь по своему разуму и смиренным подчинением обстоятельствам, он выбрал последнее и предоставил себя той власти, которая его (он чувствовал) непреодолимо влекла куда то. Он знал, что, обещав Соне, высказать свои чувства княжне Марье было бы то, что он называл подлость. И он знал, что подлости никогда не сделает. Но он знал тоже (и не то, что знал, а в глубине души чувствовал), что, отдаваясь теперь во власть обстоятельств и людей, руководивших им, он не только не делает ничего дурного, но делает что то очень, очень важное, такое важное, чего он еще никогда не делал в жизни.
После его свиданья с княжной Марьей, хотя образ жизни его наружно оставался тот же, но все прежние удовольствия потеряли для него свою прелесть, и он часто думал о княжне Марье; но он никогда не думал о ней так, как он без исключения думал о всех барышнях, встречавшихся ему в свете, не так, как он долго и когда то с восторгом думал о Соне. О всех барышнях, как и почти всякий честный молодой человек, он думал как о будущей жене, примеривал в своем воображении к ним все условия супружеской жизни: белый капот, жена за самоваром, женина карета, ребятишки, maman и papa, их отношения с ней и т. д., и т. д., и эти представления будущего доставляли ему удовольствие; но когда он думал о княжне Марье, на которой его сватали, он никогда не мог ничего представить себе из будущей супружеской жизни. Ежели он и пытался, то все выходило нескладно и фальшиво. Ему только становилось жутко.


Страшное известие о Бородинском сражении, о наших потерях убитыми и ранеными, а еще более страшное известие о потере Москвы были получены в Воронеже в половине сентября. Княжна Марья, узнав только из газет о ране брата и не имея о нем никаких определенных сведений, собралась ехать отыскивать князя Андрея, как слышал Николай (сам же он не видал ее).
Получив известие о Бородинском сражении и об оставлении Москвы, Ростов не то чтобы испытывал отчаяние, злобу или месть и тому подобные чувства, но ему вдруг все стало скучно, досадно в Воронеже, все как то совестно и неловко. Ему казались притворными все разговоры, которые он слышал; он не знал, как судить про все это, и чувствовал, что только в полку все ему опять станет ясно. Он торопился окончанием покупки лошадей и часто несправедливо приходил в горячность с своим слугой и вахмистром.
Несколько дней перед отъездом Ростова в соборе было назначено молебствие по случаю победы, одержанной русскими войсками, и Николай поехал к обедне. Он стал несколько позади губернатора и с служебной степенностью, размышляя о самых разнообразных предметах, выстоял службу. Когда молебствие кончилось, губернаторша подозвала его к себе.
– Ты видел княжну? – сказала она, головой указывая на даму в черном, стоявшую за клиросом.
Николай тотчас же узнал княжну Марью не столько по профилю ее, который виднелся из под шляпы, сколько по тому чувству осторожности, страха и жалости, которое тотчас же охватило его. Княжна Марья, очевидно погруженная в свои мысли, делала последние кресты перед выходом из церкви.
Николай с удивлением смотрел на ее лицо. Это было то же лицо, которое он видел прежде, то же было в нем общее выражение тонкой, внутренней, духовной работы; но теперь оно было совершенно иначе освещено. Трогательное выражение печали, мольбы и надежды было на нем. Как и прежде бывало с Николаем в ее присутствии, он, не дожидаясь совета губернаторши подойти к ней, не спрашивая себя, хорошо ли, прилично ли или нет будет его обращение к ней здесь, в церкви, подошел к ней и сказал, что он слышал о ее горе и всей душой соболезнует ему. Едва только она услыхала его голос, как вдруг яркий свет загорелся в ее лице, освещая в одно и то же время и печаль ее, и радость.