Вальхалла (зал славы)
Поделись знанием:
– Sire! L'Empereur, mon maitre, [Ваше величество! Император, государь мой,] – начал Балашев давно приготовленную речь, когда Наполеон, окончив свою речь, вопросительно взглянул на русского посла; но взгляд устремленных на него глаз императора смутил его. «Вы смущены – оправьтесь», – как будто сказал Наполеон, с чуть заметной улыбкой оглядывая мундир и шпагу Балашева. Балашев оправился и начал говорить. Он сказал, что император Александр не считает достаточной причиной для войны требование паспортов Куракиным, что Куракин поступил так по своему произволу и без согласия на то государя, что император Александр не желает войны и что с Англией нет никаких сношений.
– Еще нет, – вставил Наполеон и, как будто боясь отдаться своему чувству, нахмурился и слегка кивнул головой, давая этим чувствовать Балашеву, что он может продолжать.
Высказав все, что ему было приказано, Балашев сказал, что император Александр желает мира, но не приступит к переговорам иначе, как с тем условием, чтобы… Тут Балашев замялся: он вспомнил те слова, которые император Александр не написал в письме, но которые непременно приказал вставить в рескрипт Салтыкову и которые приказал Балашеву передать Наполеону. Балашев помнил про эти слова: «пока ни один вооруженный неприятель не останется на земле русской», но какое то сложное чувство удержало его. Он не мог сказать этих слов, хотя и хотел это сделать. Он замялся и сказал: с условием, чтобы французские войска отступили за Неман.
Наполеон заметил смущение Балашева при высказывании последних слов; лицо его дрогнуло, левая икра ноги начала мерно дрожать. Не сходя с места, он голосом, более высоким и поспешным, чем прежде, начал говорить. Во время последующей речи Балашев, не раз опуская глаза, невольно наблюдал дрожанье икры в левой ноге Наполеона, которое тем более усиливалось, чем более он возвышал голос.
– Я желаю мира не менее императора Александра, – начал он. – Не я ли осьмнадцать месяцев делаю все, чтобы получить его? Я осьмнадцать месяцев жду объяснений. Но для того, чтобы начать переговоры, чего же требуют от меня? – сказал он, нахмурившись и делая энергически вопросительный жест своей маленькой белой и пухлой рукой.
– Отступления войск за Неман, государь, – сказал Балашев.
– За Неман? – повторил Наполеон. – Так теперь вы хотите, чтобы отступили за Неман – только за Неман? – повторил Наполеон, прямо взглянув на Балашева.
Балашев почтительно наклонил голову.
Вместо требования четыре месяца тому назад отступить из Номерании, теперь требовали отступить только за Неман. Наполеон быстро повернулся и стал ходить по комнате.
– Вы говорите, что от меня требуют отступления за Неман для начатия переговоров; но от меня требовали точно так же два месяца тому назад отступления за Одер и Вислу, и, несмотря на то, вы согласны вести переговоры.
Он молча прошел от одного угла комнаты до другого и опять остановился против Балашева. Лицо его как будто окаменело в своем строгом выражении, и левая нога дрожала еще быстрее, чем прежде. Это дрожанье левой икры Наполеон знал за собой. La vibration de mon mollet gauche est un grand signe chez moi, [Дрожание моей левой икры есть великий признак,] – говорил он впоследствии.
– Такие предложения, как то, чтобы очистить Одер и Вислу, можно делать принцу Баденскому, а не мне, – совершенно неожиданно для себя почти вскрикнул Наполеон. – Ежели бы вы мне дали Петербуг и Москву, я бы не принял этих условий. Вы говорите, я начал войну? А кто прежде приехал к армии? – император Александр, а не я. И вы предлагаете мне переговоры тогда, как я издержал миллионы, тогда как вы в союзе с Англией и когда ваше положение дурно – вы предлагаете мне переговоры! А какая цель вашего союза с Англией? Что она дала вам? – говорил он поспешно, очевидно, уже направляя свою речь не для того, чтобы высказать выгоды заключения мира и обсудить его возможность, а только для того, чтобы доказать и свою правоту, и свою силу, и чтобы доказать неправоту и ошибки Александра.
Вступление его речи было сделано, очевидно, с целью выказать выгоду своего положения и показать, что, несмотря на то, он принимает открытие переговоров. Но он уже начал говорить, и чем больше он говорил, тем менее он был в состоянии управлять своей речью.
Вся цель его речи теперь уже, очевидно, была в том, чтобы только возвысить себя и оскорбить Александра, то есть именно сделать то самое, чего он менее всего хотел при начале свидания.
– Говорят, вы заключили мир с турками?
Балашев утвердительно наклонил голову.
– Мир заключен… – начал он. Но Наполеон не дал ему говорить. Ему, видно, нужно было говорить самому, одному, и он продолжал говорить с тем красноречием и невоздержанием раздраженности, к которому так склонны балованные люди.
– Да, я знаю, вы заключили мир с турками, не получив Молдавии и Валахии. А я бы дал вашему государю эти провинции так же, как я дал ему Финляндию. Да, – продолжал он, – я обещал и дал бы императору Александру Молдавию и Валахию, а теперь он не будет иметь этих прекрасных провинций. Он бы мог, однако, присоединить их к своей империи, и в одно царствование он бы расширил Россию от Ботнического залива до устьев Дуная. Катерина Великая не могла бы сделать более, – говорил Наполеон, все более и более разгораясь, ходя по комнате и повторяя Балашеву почти те же слова, которые ои говорил самому Александру в Тильзите. – Tout cela il l'aurait du a mon amitie… Ah! quel beau regne, quel beau regne! – повторил он несколько раз, остановился, достал золотую табакерку из кармана и жадно потянул из нее носом.
– Quel beau regne aurait pu etre celui de l'Empereur Alexandre! [Всем этим он был бы обязан моей дружбе… О, какое прекрасное царствование, какое прекрасное царствование! О, какое прекрасное царствование могло бы быть царствование императора Александра!]
Он с сожалением взглянул на Балашева, и только что Балашев хотел заметить что то, как он опять поспешно перебил его.
– Чего он мог желать и искать такого, чего бы он не нашел в моей дружбе?.. – сказал Наполеон, с недоумением пожимая плечами. – Нет, он нашел лучшим окружить себя моими врагами, и кем же? – продолжал он. – Он призвал к себе Штейнов, Армфельдов, Винцингероде, Бенигсенов, Штейн – прогнанный из своего отечества изменник, Армфельд – развратник и интриган, Винцингероде – беглый подданный Франции, Бенигсен несколько более военный, чем другие, но все таки неспособный, который ничего не умел сделать в 1807 году и который бы должен возбуждать в императоре Александре ужасные воспоминания… Положим, ежели бы они были способны, можно бы их употреблять, – продолжал Наполеон, едва успевая словом поспевать за беспрестанно возникающими соображениями, показывающими ему его правоту или силу (что в его понятии было одно и то же), – но и того нет: они не годятся ни для войны, ни для мира. Барклай, говорят, дельнее их всех; но я этого не скажу, судя по его первым движениям. А они что делают? Что делают все эти придворные! Пфуль предлагает, Армфельд спорит, Бенигсен рассматривает, а Барклай, призванный действовать, не знает, на что решиться, и время проходит. Один Багратион – военный человек. Он глуп, но у него есть опытность, глазомер и решительность… И что за роль играет ваш молодой государь в этой безобразной толпе. Они его компрометируют и на него сваливают ответственность всего совершающегося. Un souverain ne doit etre a l'armee que quand il est general, [Государь должен находиться при армии только тогда, когда он полководец,] – сказал он, очевидно, посылая эти слова прямо как вызов в лицо государя. Наполеон знал, как желал император Александр быть полководцем.
– Уже неделя, как началась кампания, и вы не сумели защитить Вильну. Вы разрезаны надвое и прогнаны из польских провинций. Ваша армия ропщет…
– Напротив, ваше величество, – сказал Балашев, едва успевавший запоминать то, что говорилось ему, и с трудом следивший за этим фейерверком слов, – войска горят желанием…
– Я все знаю, – перебил его Наполеон, – я все знаю, и знаю число ваших батальонов так же верно, как и моих. У вас нет двухсот тысяч войска, а у меня втрое столько. Даю вам честное слово, – сказал Наполеон, забывая, что это его честное слово никак не могло иметь значения, – даю вам ma parole d'honneur que j'ai cinq cent trente mille hommes de ce cote de la Vistule. [честное слово, что у меня пятьсот тридцать тысяч человек по сю сторону Вислы.] Турки вам не помощь: они никуда не годятся и доказали это, замирившись с вами. Шведы – их предопределение быть управляемыми сумасшедшими королями. Их король был безумный; они переменили его и взяли другого – Бернадота, который тотчас сошел с ума, потому что сумасшедший только, будучи шведом, может заключать союзы с Россией. – Наполеон злобно усмехнулся и опять поднес к носу табакерку.
На каждую из фраз Наполеона Балашев хотел и имел что возразить; беспрестанно он делал движение человека, желавшего сказать что то, но Наполеон перебивал его. Например, о безумии шведов Балашев хотел сказать, что Швеция есть остров, когда Россия за нее; но Наполеон сердито вскрикнул, чтобы заглушить его голос. Наполеон находился в том состоянии раздражения, в котором нужно говорить, говорить и говорить, только для того, чтобы самому себе доказать свою справедливость. Балашеву становилось тяжело: он, как посол, боялся уронить достоинство свое и чувствовал необходимость возражать; но, как человек, он сжимался нравственно перед забытьем беспричинного гнева, в котором, очевидно, находился Наполеон. Он знал, что все слова, сказанные теперь Наполеоном, не имеют значения, что он сам, когда опомнится, устыдится их. Балашев стоял, опустив глаза, глядя на движущиеся толстые ноги Наполеона, и старался избегать его взгляда.
– Да что мне эти ваши союзники? – говорил Наполеон. – У меня союзники – это поляки: их восемьдесят тысяч, они дерутся, как львы. И их будет двести тысяч.
И, вероятно, еще более возмутившись тем, что, сказав это, он сказал очевидную неправду и что Балашев в той же покорной своей судьбе позе молча стоял перед ним, он круто повернулся назад, подошел к самому лицу Балашева и, делая энергические и быстрые жесты своими белыми руками, закричал почти:
– Знайте, что ежели вы поколеблете Пруссию против меня, знайте, что я сотру ее с карты Европы, – сказал он с бледным, искаженным злобой лицом, энергическим жестом одной маленькой руки ударяя по другой. – Да, я заброшу вас за Двину, за Днепр и восстановлю против вас ту преграду, которую Европа была преступна и слепа, что позволила разрушить. Да, вот что с вами будет, вот что вы выиграли, удалившись от меня, – сказал он и молча прошел несколько раз по комнате, вздрагивая своими толстыми плечами. Он положил в жилетный карман табакерку, опять вынул ее, несколько раз приставлял ее к носу и остановился против Балашева. Он помолчал, поглядел насмешливо прямо в глаза Балашеву и сказал тихим голосом: – Et cependant quel beau regne aurait pu avoir votre maitre! [A между тем какое прекрасное царствование мог бы иметь ваш государь!]
Балашев, чувствуя необходимость возражать, сказал, что со стороны России дела не представляются в таком мрачном виде. Наполеон молчал, продолжая насмешливо глядеть на него и, очевидно, его не слушая. Балашев сказал, что в России ожидают от войны всего хорошего. Наполеон снисходительно кивнул головой, как бы говоря: «Знаю, так говорить ваша обязанность, но вы сами в это не верите, вы убеждены мною».
В конце речи Балашева Наполеон вынул опять табакерку, понюхал из нее и, как сигнал, стукнул два раза ногой по полу. Дверь отворилась; почтительно изгибающийся камергер подал императору шляпу и перчатки, другой подал носовои платок. Наполеон, ne глядя на них, обратился к Балашеву.
– Уверьте от моего имени императора Александра, – сказал оц, взяв шляпу, – что я ему предан по прежнему: я анаю его совершенно и весьма высоко ценю высокие его качества. Je ne vous retiens plus, general, vous recevrez ma lettre a l'Empereur. [Не удерживаю вас более, генерал, вы получите мое письмо к государю.] – И Наполеон пошел быстро к двери. Из приемной все бросилось вперед и вниз по лестнице.
После всего того, что сказал ему Наполеон, после этих взрывов гнева и после последних сухо сказанных слов:
«Je ne vous retiens plus, general, vous recevrez ma lettre», Балашев был уверен, что Наполеон уже не только не пожелает его видеть, но постарается не видать его – оскорбленного посла и, главное, свидетеля его непристойной горячности. Но, к удивлению своему, Балашев через Дюрока получил в этот день приглашение к столу императора.
На обеде были Бессьер, Коленкур и Бертье. Наполеон встретил Балашева с веселым и ласковым видом. Не только не было в нем выражения застенчивости или упрека себе за утреннюю вспышку, но он, напротив, старался ободрить Балашева. Видно было, что уже давно для Наполеона в его убеждении не существовало возможности ошибок и что в его понятии все то, что он делал, было хорошо не потому, что оно сходилось с представлением того, что хорошо и дурно, но потому, что он делал это.
Император был очень весел после своей верховой прогулки по Вильне, в которой толпы народа с восторгом встречали и провожали его. Во всех окнах улиц, по которым он проезжал, были выставлены ковры, знамена, вензеля его, и польские дамы, приветствуя его, махали ему платками.
За обедом, посадив подле себя Балашева, он обращался с ним не только ласково, но обращался так, как будто он и Балашева считал в числе своих придворных, в числе тех людей, которые сочувствовали его планам и должны были радоваться его успехам. Между прочим разговором он заговорил о Москве и стал спрашивать Балашева о русской столице, не только как спрашивает любознательный путешественник о новом месте, которое он намеревается посетить, но как бы с убеждением, что Балашев, как русский, должен быть польщен этой любознательностью.
– Сколько жителей в Москве, сколько домов? Правда ли, что Moscou называют Moscou la sainte? [святая?] Сколько церквей в Moscou? – спрашивал он.
И на ответ, что церквей более двухсот, он сказал:
– К чему такая бездна церквей?
– Русские очень набожны, – отвечал Балашев.
– Впрочем, большое количество монастырей и церквей есть всегда признак отсталости народа, – сказал Наполеон, оглядываясь на Коленкура за оценкой этого суждения.
Балашев почтительно позволил себе не согласиться с мнением французского императора.
– У каждой страны свои нравы, – сказал он.
– Но уже нигде в Европе нет ничего подобного, – сказал Наполеон.
– Прошу извинения у вашего величества, – сказал Балашев, – кроме России, есть еще Испания, где также много церквей и монастырей.
Этот ответ Балашева, намекавший на недавнее поражение французов в Испании, был высоко оценен впоследствии, по рассказам Балашева, при дворе императора Александра и очень мало был оценен теперь, за обедом Наполеона, и прошел незаметно.
По равнодушным и недоумевающим лицам господ маршалов видно было, что они недоумевали, в чем тут состояла острота, на которую намекала интонация Балашева. «Ежели и была она, то мы не поняли ее или она вовсе не остроумна», – говорили выражения лиц маршалов. Так мало был оценен этот ответ, что Наполеон даже решительно не заметил его и наивно спросил Балашева о том, на какие города идет отсюда прямая дорога к Москве. Балашев, бывший все время обеда настороже, отвечал, что comme tout chemin mene a Rome, tout chemin mene a Moscou, [как всякая дорога, по пословице, ведет в Рим, так и все дороги ведут в Москву,] что есть много дорог, и что в числе этих разных путей есть дорога на Полтаву, которую избрал Карл XII, сказал Балашев, невольно вспыхнув от удовольствия в удаче этого ответа. Не успел Балашев досказать последних слов: «Poltawa», как уже Коленкур заговорил о неудобствах дороги из Петербурга в Москву и о своих петербургских воспоминаниях.
После обеда перешли пить кофе в кабинет Наполеона, четыре дня тому назад бывший кабинетом императора Александра. Наполеон сел, потрогивая кофе в севрской чашке, и указал на стул подло себя Балашеву.
Есть в человеке известное послеобеденное расположение духа, которое сильнее всяких разумных причин заставляет человека быть довольным собой и считать всех своими друзьями. Наполеон находился в этом расположении. Ему казалось, что он окружен людьми, обожающими его. Он был убежден, что и Балашев после его обеда был его другом и обожателем. Наполеон обратился к нему с приятной и слегка насмешливой улыбкой.
– Это та же комната, как мне говорили, в которой жил император Александр. Странно, не правда ли, генерал? – сказал он, очевидно, не сомневаясь в том, что это обращение не могло не быть приятно его собеседнику, так как оно доказывало превосходство его, Наполеона, над Александром.
Балашев ничего не мог отвечать на это и молча наклонил голову.
– Да, в этой комнате, четыре дня тому назад, совещались Винцингероде и Штейн, – с той же насмешливой, уверенной улыбкой продолжал Наполеон. – Чего я не могу понять, – сказал он, – это того, что император Александр приблизил к себе всех личных моих неприятелей. Я этого не… понимаю. Он не подумал о том, что я могу сделать то же? – с вопросом обратился он к Балашеву, и, очевидно, это воспоминание втолкнуло его опять в тот след утреннего гнева, который еще был свеж в нем.
– И пусть он знает, что я это сделаю, – сказал Наполеон, вставая и отталкивая рукой свою чашку. – Я выгоню из Германии всех его родных, Виртембергских, Баденских, Веймарских… да, я выгоню их. Пусть он готовит для них убежище в России!
Балашев наклонил голову, видом своим показывая, что он желал бы откланяться и слушает только потому, что он не может не слушать того, что ему говорят. Наполеон не замечал этого выражения; он обращался к Балашеву не как к послу своего врага, а как к человеку, который теперь вполне предан ему и должен радоваться унижению своего бывшего господина.
(перенаправлено с «Вальхалла (Зал Славы)»)
Координаты: 49°01′53″ с. ш. 12°13′27″ в. д. / 49.03139° с. ш. 12.22417° в. д. (G) [www.openstreetmap.org/?mlat=49.03139&mlon=12.22417&zoom=14 (O)] (Я)
Вальха́лла (нем. Walhalla) — зал славы выдающихся исторических личностей, принадлежащих к германской культуре, расположенный на левом берегу Дуная в 10 км к востоку от города Регенсбурга (Бавария, Германия). Согласно скандинавской и немецкой мифологиям Вальхалла — место посмертного обитания павших в битве героев, доставляемых туда воинственными девами — Валькириями. Здание в стиле неоклассицизма, представляющее собой копию древнегреческого храма, было построено архитектором Лео фон Кленце, известным в России возведением здания Нового Эрмитажа в Петербурге. Размеры Вальхаллы почти совпадают с размерами Парфенона афинского Акрополя, длина составляет 48,5 м, ширина — 14 м и высота — 15,5 м.[1]
История создания
Идея создания подобного зала появилась у тогда ещё наследного принца Людвига в 1807 г., когда немецкие государства потерпели поражение в войне с Наполеоном. По мысли Людвига его Вальхалла должна была стать памятником величайшим представителям Германии за 1800 лет, начиная с битвы в Тевтобургском Лесу в 9 году н. э.
Если в скандинавской мифической Вальхалле пировали только воины, героически погибшие на поле брани, то баварская Вальхалла Людвига была предназначена не только для воинов, но также и для учёных, писателей, клириков и женщин.
В преддверии образования Германской империи в 1871 г., «немецкий» был синонимом «германского», поэтому в зал были включены представители готов, лангобардов, англосаксов, франков и швейцарцев.
Ко времени коронации Людвига в 1825 г. уже было закончено 60 бюстов. В 1826 г. Людвиг выбрал место для зала — на берегу Дуная рядом с Регенсбургом. Здание построено в стиле афинского Парфенона. На северном фризе находятся аллегорические изображения германских государств, тогда как на южном — преимущественно батальные сцены.
Строительство зала славы было начато под руководством архитектора Лео фон Кленце 18 октября 1830 г., в 17-ю годовщину Битвы народов. При открытии Зала Вальхаллы 18 октября 1842 года в нём было 96 бюстов и 64 мемориальные доски для людей, чей портрет или описание не были доступны, чтобы моделировать скульптуру. Главным критерием для включения первых 160 человек, увековеченных в Зале, была принадлежность к германской культуре, поэтому там были представители Швеции, Австрии, Чехии, Польши, Великобритании, Нидерландов, России, Швейцарии и государств Прибалтики.
В настоящее время правительство Баварии, как преемник королевской власти, выбирает тех, чьи бюсты помещаются в Зал Славы. Единственное условие — человек, чей бюст предлагается разместить в Вальхалле, должен умереть более двадцати лет назад. Со времени открытия в Зал добавлено только 32 бюста и одна мемориальная доска (регулярность в добавлении отсутствует), так что в настоящее время в Вальхалле 193 памятных знака, из которых 12 посвящены женщинам.
В Вальхалле находятся четыре бюста выдающихся личностей российской истории, имеющих немецкое происхождение.
- Ошибка создания миниатюры: Файл не найден
Императрица Екатерина Великая. Автор бюста — скульптор Вредов (нем. Wredow), 1831 г.[2]
- Ошибка создания миниатюры: Файл не найден
Фельдмаршал Миних. Автор — скульптор Лосов (нем. Lossov), 1841 г.[2]
- Ошибка создания миниатюры: Файл не найден
Фельдмаршал Барклай де Толли. Автор бюста — скульптор Виднман (нем. Widnmann), 1841 г.[3]
- Ошибка создания миниатюры: Файл не найден
Граф Дибич-Забалканский. Автор бюста — скульптор Раух (нем. Rauch), 1830 г.[2]
Последние дополнения:
- 1990 Альберт Эйнштейн
- 1998 Каролина Герхардингер
- 1999 Конрад Аденауэр
- 2000 Иоганн Брамс
- 2003 Софи Шолль
- 2007 Карл Фридрих Гаусс
Бюст Софи Шолль, участницы Сопротивления против нацизма, был открыт 22 февраля 2003 года — к 60-й годовщине её казни. Помимо этого установлена мемориальная доска в память о всех членах движения немецкого Сопротивления в Третьем рейхе.
Будущие дополнения, которые были одобрены в 2006 году:
- 2008 Эдит Штайн
- 2009 Генрих Гейне
В Мюнхене в дальнейшем (1853 год) был создан дополнительный Зал Славы Баварии — «Ruhmeshalle München». Девять из баварских памятных знаков впоследствии сделаны и для Вальхаллы. Несмотря на то, что эти бюсты были разрушены во время Второй мировой войны, они не были воссозданы, а лишь установлены памятные доски о перемещении их в Вальхаллу. Однако памятник Людвигу I имеется и Вальхалле, и в зале Славы в Мюнхене.
Бюсты
Ряды бюстов помещены хронологически, начиная с Генриха Птицелова (родился в 876 году нашей эры).
- Конрад Аденауэр — первый канцлер ФРГ
- Амалия Елизавета — графиня Гессен-Кассельская во время Тридцатилетней войны
- Август Сильный — курфюрст Саксонии и король Польши
- Иоганн Себастьян Бах — композитор
- Михаил Богданович Барклай де Толли — русский фельдмаршал
- Людвиг ван Бетховен — композитор
- Бернхард Заксен-Веймарский — генерал во время Тридцатилетней войны
- Отто фон Бисмарк — канцлер Северогерманского союза и затем Германской империи
- Гебхард Леберехт фон Блюхер — прусский генерал-фельдмаршал
- Герман Бургаве — голландский гуманист и врач
- Иоганн Брамс — композитор
- Антон Брукнер — австрийский композитор
- Готфрид Август Бюргер — поэт
- Кристоф — герцог Вюртемберга
- Иоганн фон Дальберг — епископ Вормсский
- Иван Иванович Дибич-Забалканский — граф, российский фельдмаршал
- Альбрехт Дюрер — гравёр и живописец
- Антон ван Дейк — фламандский живописец
- Эберхард I — герцог Вюртемберга
- Юлиус Эхтер фон Меспельбрунн — епископ Вюрцбурга
- Йозеф фон Эйхендорф — поэт
- Альберт Эйнштейн — физик
- Эразм Роттердамский — голландский гуманист
- Эрнст I — Герцог Саксен-Готский во время Тридцатилетней войны
- Ян ван Эйк — фламандский живописец
- Карл Вильгельм Фердинанд — герцог Брансвика-Люненбурга, прусский генерал-фельдмаршал
- Фридрих I Победоносный — курфюрст Пфальца
- Фридрих I Барбаросса — император Священной Римской империи
- Фридрих II — император Священной Римской империи
- Фридрих II Великий — король Пруссии
- Фридрих Вильгельм — курфюрст Бранденбурга, прозванный Великий Курфюрст
- Георг фон Фрундсберг — рыцарь и лидер ландскнехтов
- Якоб Фуггер — банкир из Аугсбурга
- Иоганн Гутенберг — изобретатель книгопечатания
- Каролина Герхардинер — монахиня, основательница ордена герхардинок
- Эрнст Гидеон Лаудон — австрийский фельдмаршал
- Кристоф Виллибальд Глюк — композитор
- Иоганн Вольфганг фон Гёте — поэт и учёный
- Иоганн Йозеф фон Гёррес — писатель
- Гуго Гроций — голландский юрист
- Отто фон Герике — немецкий ученый и изобретатель
- Альбрехт фон Галлер — швейцарский анатом и физиолог
- Ханс фон Холлвил — швейцарский командующий в сражении при Морате
- Георг Фридрих Гендель — немецкий композитор
- Йозеф Гайдн — австрийский композитор
- Генрих Лев — герцог Саксонии и Баварии
- Генрих I Птицелов — герцог Саксонии и король германцев
- Йоганн Якоб Вильгельм Хайнзе — немецкий писатель
- Бертольд фон Хеннеберг- архиепископ Майнца
- Иоганн Готфрид Гердер — немецкий поэт, критик и богослов
- Уильям Гершель — английский астроном немецкого происхождения
- Ганс Гольбейн Младший — немецкий живописец
- Ульрих фон Гуттен — немецкий рыцарь и Гуманист
- Фридрих Людвиг Ян — немецкий патриот и «отец гимнастики»
- Иммануил Кант — немецкий философ
- Карл-Людвиг-Иоанн — австрийский эрцгерцог и военачальник
- Карл V Габсбург — император Священной Римской империи
- Карл V (герцог Лотарингии)
- Карл X Густав — король Швеции
- Екатерина II Великая — императрица всероссийская
- Иоганн Кеплер — немецкий математик и астроном
- Фридрих Готтлиб Клопшток — немецкий поэт
- Конрад II — император Священной Римской империи
- Николай Коперник — польско-немецкий астроном
- Готфрид Вильгельм Лейбниц — немецкий философ и математик
- Готхольд Эфраим Лессинг — немецкий поэт эпохи Просвещения
- Юстус Либих — немецкий химик
- Paris Graf von Lodron — архиепископ Зальцбурга
- Людвиг-Вильгельм — маркграф Баден-Бадена, имперский командующий
- Людвиг I — король Баварии, основатель зала славы Вальхаллы.
- Мартин Лютер — лидер немецкой Реформации, переводчик Библии на немецкий язык. Первоначально его бюст в зале славы отсутствовал.
- Мария Терезия — эрц-герцогиня Австрии и королева Венгрии и Богемии
- Максимилиан I — император Священной Римской империи
- Максимилиан I — курфюрст Баварии
- Ганс Мемлинг — фламандский живописец
- Грегор Мендель — чешский монах и натуралист
- Антон Рафаэль Менгс — живописец
- Гельмут Йозеф фон Мольтке — немецкий юрист и участник Немецкого Сопротивления
- Мориц Оранский — штатгальтер Нидерландов
- Морис Саксонский — курфюрст Саксонии
- Юстус Мёзер — немецкий историк
- Вольфганг Амадеус Моцарт — австрийский композитор
- Иоганн Мюллер («Regiomontanus») — немецкий астроном и математик
- Иоганн фон Мюллер — швейцарский историк
- Иоганн Буркхардт Христофор Миних — русский фельдмаршал
- Август Нейдхардт фон Гнейзенау — прусский фельдмаршал
- Никлаус фон Флюэ — святой, швейцарский отшельник и мистик
- Оттон I Великий — первый император Священной Римской империи
- Парацельс — швейцарский врач и алхимик
- Жан Поль — немецкий юморист
- Макс фон Петтенкофер — немецкий химик и гигиенист
- Вальтер фон Плеттенберг — ландмейстер Тевтонского ордена в Ливонии
- Йозеф Радецкий — австрийский военачальник
- Макс Регер — немецкий композитор и органист
- Иоганн Рейхлин — немецкий философ и гуманист
- Вильгельм Конрад Рентген — немецкий физик
- Петер Пауль Рубенс — фламандский живописец
- Рудольф I — король Германии
- Михаил Адриансзон Рюйтер — голландский адмирал
- Герхард фон Шарнхорст — прусский генерал
- Фридрих Шеллинг — немецкий философ
- Фридрих Шиллер — немецкий поэт, представитель «Бури и натиска»
- Софи Шолль — участница немецкого Сопротивления
- Иоганн Филипп фон Шёнборн — архиепископ Майнца
- Франц Шуберт — австрийский композитор
- Карл Филипп цу Шварценберг — австрийский фельдмаршал
- Франц фон Зиккинген — лидер рыцарства в Рейнской области и Швабия
- Франс Снейдерс — фламандский живописец
- Генрих Фридрих Карл фон Штейн — прусский политический деятель
- Эрвин фон Штайнбах — архитектор Страсбургского собора.
- Адальберт Штифтер — австрийский писатель
- Рихард Штраус — немецкий композитор
- Иоганн Авентин (Иоганн Георг Турмайр) — баварский учёный и историк.
- Максимилиан фон Траутмансдорф — австрийский дипломат, участник переговоров перед заключением Вестфальского мира.
- Маартен Тромп — голландский адмирал.
- Эгидиус Чуди — швейцарский историк и политик
- Петер Вишер «старший» — немецкий скульптор
- Рихард Вагнер — немецкий композитор
- Альбрехт фон Валленштайн — герцог и генерал во время Тридцатилетней войны
- Карл Вебер — немецкий композитор.
- Кристоф Мартин Виланд — немецкий поэт.
- Вильгельм, граф Шаумбург-Липпе — полководец в Семилетней войны
- Вильгельм I — первый Германский Император
- Вильгельм I Оранский — первый штатгальтер Нидерландов.
- Вильгельм III Оранский — нидерландский штатгальтер, затем король Англии, Шотландии и Ирландии.
- Иоганн Иоахим Винкельман — немецкий археолог и исследователь античности.
- Николаус Людвиг фон Цинцендорф — немецкий религиозный и социальный реформатор
Мемориальные доски
Мемориальные доски были сделаны для тех людей, портреты или описания которых не были доступны для воссоздания их облика. Этот период включает выдающихся людей, начиная с Арминия (родившегося в 17 году до н. э.) до часового мастера Петера Хенляйна (умершего в 1542 году). 64 доски были установлены уже к открытию зала в 1842 году. Последняя 65-я, посвященная памяти борцов немецкого Сопротивления, была установлена в 2003 году.
- Аларих — король вестготов
- Альберт Великий — философ и богослов
- Альбоин — король Ломбардов
- Альфред Великий — первый король Англии
- Алкуин — первый епископ Утрехта, церковный историк
- Арминий — «без сомнения освободитель Германии», победитель в битве в Тевтонбургском лесу
- Арнульф Каринтийский — император Священной Римской империи
- Арнульф Баварский — «Арнульф Злой», герцог Баварии, конфисковавший церковную собственность для получения средств на оборону
- Атаульф — король вестготов
- Беда Достопочтенный — монах и историк
- Бернвард Хильдесхаймский — епископ Хильдесхайма
- Святой Бонифаций — святой, покровитель Германии
- Адриан фон Бубенберг — швейцарский рыцарь и генерал
- Бруно фон Варендорп — мэр Любека
- Веледа — предсказательница из племени бруктеров во время восстания батавов
- Вильгельм Кёльнский
- Виллиброрд Нортубрийский — святой, монах, миссионер, известный как «Апостол фризов»
- Арнольд фон Винкельрид — герой Швейцарии
- Видукинд Саксонский — герцог саксов и противник Карла Великого в Саксонских войнах
- Гай Юлий Цивилис — лидер восстания германцев против Рима в 69 году
- Елизавета Венгерская — святая, венгерская принцесса
- Гейзерих — король вандалов и Аланов
- Герард фон Риле — архитектор Кёльнского собора
- Генрих III — император Священной Римской империи
- Германарих — король остготов
- Герман фон Зальца — четвёртый гроссмейстер Тевтонского ордена
- Движение Сопротивления — борцы Германского Сопротивления против Нацистской Германии
- Карл Мартелл — «Молот», майордом Франков, победитель арабов при Пуатье
- Карл Великий — основатель Священной Римской империи
- Ламбрехт фон Ашаффенбург
- Леопольд VI — герцог Австрии
- Маробод — король маркоманов
- Мехтильда Магдебургская — святая
- автор «Песни о Нибелунгах»
- Одоакр — вождь германцев, король ругов, низложивший последнего императора Гесперии
- Оттон I Виттельсбах — герцог Баварии
- Оттон II Виттельсбах — герцог Баварии
- Отто Бамбергский — святой, германский епископ, папский легат, миссионер в Померании
- Оттон Фрейзингский — епископ Фрейзинга
- Павел Диакон — лангобардский историк
- Пипин Геристальский — майордом франков
- Пипин Короткий — первый король франков из династии Каролингов
- Рабан Мавр — бенедиктинский монах, архиепископ Майнца
- Трое мужчин (Клятва Рютли) — легендарные основатели Швейцарской Конфедерации
- Теоделинда
- Теодорих I — король вестготов
- Теодорих Великий — король остготов и вестготов
- Арнольд фон Турн
- Тотила — король остготов
- Вульфила — епископ готов, миссионер, и переводчик Библии.
- Вальтер фон дер Фогельвейде — знаменитый миннезингер
- Фритигерн
- Фридрих III — герцог Австрии и король римлян
- Хенгист Кентский — король Кента
- Петер Хенляйн — изобретатель часов
- Гериберт — архиепископ Кёльна и канцлер императора Оттона III
- Хильдегарда Бингенская — монахиня, автор мистических трудов
- Хлодвиг I — король франков
- Хорса Кентский — воин V века, брат Хенгиста
- Хросвита Гандерсгеймская — бенедиктинская монахиня, поэтесса и драматург.
- Эгберт — король Уэссекса, фактически первый король Англии, дед Альфреда Великого
- Эйнхард — историк
- Эммерам Регенсбургский — святой
- Энгельберт Кёльнский — святой
- Вольфрам фон Эшенбах — рыцарь, знаменитый миннезингер и эпический поэт
Напишите отзыв о статье "Вальхалла (зал славы)"
Примечания
- ↑ Walhalla, Amtlicher Führer, Hrsg. Staatliches Hochbauamt Regensburg, 1998, Bernhard Bosse Verlag Regensburg
- ↑ 1 2 3 Walhalla. Amtlicher Führer. Herausgeber Staatliches Hochbauamt Regensburg. 2001. Bernhard Bosse Verlag Regensburg
- ↑ WALHALLA.Amtlicher Fuerer. Herausgeber Staatliches Hochbauamt Regensburg. 2001. Bernhard BosseVerlag Regensburg
Ссылки
|
Вальхалла в Викисловаре? |
|---|
- [www.walhalla-regensburg.de/ Официальный сайт] (нем.)
- [www.wikimapia.org/#y=49030799&x=12225466&z=17&l=0&m=a&v=2 Space photo on Wikimapia] (англ.)
Отрывок, характеризующий Вальхалла (зал славы)
Судя по умеренно спокойному и дружелюбному тону, с которым говорил французский император, Балашев был твердо убежден, что он желает мира и намерен вступить в переговоры.– Sire! L'Empereur, mon maitre, [Ваше величество! Император, государь мой,] – начал Балашев давно приготовленную речь, когда Наполеон, окончив свою речь, вопросительно взглянул на русского посла; но взгляд устремленных на него глаз императора смутил его. «Вы смущены – оправьтесь», – как будто сказал Наполеон, с чуть заметной улыбкой оглядывая мундир и шпагу Балашева. Балашев оправился и начал говорить. Он сказал, что император Александр не считает достаточной причиной для войны требование паспортов Куракиным, что Куракин поступил так по своему произволу и без согласия на то государя, что император Александр не желает войны и что с Англией нет никаких сношений.
– Еще нет, – вставил Наполеон и, как будто боясь отдаться своему чувству, нахмурился и слегка кивнул головой, давая этим чувствовать Балашеву, что он может продолжать.
Высказав все, что ему было приказано, Балашев сказал, что император Александр желает мира, но не приступит к переговорам иначе, как с тем условием, чтобы… Тут Балашев замялся: он вспомнил те слова, которые император Александр не написал в письме, но которые непременно приказал вставить в рескрипт Салтыкову и которые приказал Балашеву передать Наполеону. Балашев помнил про эти слова: «пока ни один вооруженный неприятель не останется на земле русской», но какое то сложное чувство удержало его. Он не мог сказать этих слов, хотя и хотел это сделать. Он замялся и сказал: с условием, чтобы французские войска отступили за Неман.
Наполеон заметил смущение Балашева при высказывании последних слов; лицо его дрогнуло, левая икра ноги начала мерно дрожать. Не сходя с места, он голосом, более высоким и поспешным, чем прежде, начал говорить. Во время последующей речи Балашев, не раз опуская глаза, невольно наблюдал дрожанье икры в левой ноге Наполеона, которое тем более усиливалось, чем более он возвышал голос.
– Я желаю мира не менее императора Александра, – начал он. – Не я ли осьмнадцать месяцев делаю все, чтобы получить его? Я осьмнадцать месяцев жду объяснений. Но для того, чтобы начать переговоры, чего же требуют от меня? – сказал он, нахмурившись и делая энергически вопросительный жест своей маленькой белой и пухлой рукой.
– Отступления войск за Неман, государь, – сказал Балашев.
– За Неман? – повторил Наполеон. – Так теперь вы хотите, чтобы отступили за Неман – только за Неман? – повторил Наполеон, прямо взглянув на Балашева.
Балашев почтительно наклонил голову.
Вместо требования четыре месяца тому назад отступить из Номерании, теперь требовали отступить только за Неман. Наполеон быстро повернулся и стал ходить по комнате.
– Вы говорите, что от меня требуют отступления за Неман для начатия переговоров; но от меня требовали точно так же два месяца тому назад отступления за Одер и Вислу, и, несмотря на то, вы согласны вести переговоры.
Он молча прошел от одного угла комнаты до другого и опять остановился против Балашева. Лицо его как будто окаменело в своем строгом выражении, и левая нога дрожала еще быстрее, чем прежде. Это дрожанье левой икры Наполеон знал за собой. La vibration de mon mollet gauche est un grand signe chez moi, [Дрожание моей левой икры есть великий признак,] – говорил он впоследствии.
– Такие предложения, как то, чтобы очистить Одер и Вислу, можно делать принцу Баденскому, а не мне, – совершенно неожиданно для себя почти вскрикнул Наполеон. – Ежели бы вы мне дали Петербуг и Москву, я бы не принял этих условий. Вы говорите, я начал войну? А кто прежде приехал к армии? – император Александр, а не я. И вы предлагаете мне переговоры тогда, как я издержал миллионы, тогда как вы в союзе с Англией и когда ваше положение дурно – вы предлагаете мне переговоры! А какая цель вашего союза с Англией? Что она дала вам? – говорил он поспешно, очевидно, уже направляя свою речь не для того, чтобы высказать выгоды заключения мира и обсудить его возможность, а только для того, чтобы доказать и свою правоту, и свою силу, и чтобы доказать неправоту и ошибки Александра.
Вступление его речи было сделано, очевидно, с целью выказать выгоду своего положения и показать, что, несмотря на то, он принимает открытие переговоров. Но он уже начал говорить, и чем больше он говорил, тем менее он был в состоянии управлять своей речью.
Вся цель его речи теперь уже, очевидно, была в том, чтобы только возвысить себя и оскорбить Александра, то есть именно сделать то самое, чего он менее всего хотел при начале свидания.
– Говорят, вы заключили мир с турками?
Балашев утвердительно наклонил голову.
– Мир заключен… – начал он. Но Наполеон не дал ему говорить. Ему, видно, нужно было говорить самому, одному, и он продолжал говорить с тем красноречием и невоздержанием раздраженности, к которому так склонны балованные люди.
– Да, я знаю, вы заключили мир с турками, не получив Молдавии и Валахии. А я бы дал вашему государю эти провинции так же, как я дал ему Финляндию. Да, – продолжал он, – я обещал и дал бы императору Александру Молдавию и Валахию, а теперь он не будет иметь этих прекрасных провинций. Он бы мог, однако, присоединить их к своей империи, и в одно царствование он бы расширил Россию от Ботнического залива до устьев Дуная. Катерина Великая не могла бы сделать более, – говорил Наполеон, все более и более разгораясь, ходя по комнате и повторяя Балашеву почти те же слова, которые ои говорил самому Александру в Тильзите. – Tout cela il l'aurait du a mon amitie… Ah! quel beau regne, quel beau regne! – повторил он несколько раз, остановился, достал золотую табакерку из кармана и жадно потянул из нее носом.
– Quel beau regne aurait pu etre celui de l'Empereur Alexandre! [Всем этим он был бы обязан моей дружбе… О, какое прекрасное царствование, какое прекрасное царствование! О, какое прекрасное царствование могло бы быть царствование императора Александра!]
Он с сожалением взглянул на Балашева, и только что Балашев хотел заметить что то, как он опять поспешно перебил его.
– Чего он мог желать и искать такого, чего бы он не нашел в моей дружбе?.. – сказал Наполеон, с недоумением пожимая плечами. – Нет, он нашел лучшим окружить себя моими врагами, и кем же? – продолжал он. – Он призвал к себе Штейнов, Армфельдов, Винцингероде, Бенигсенов, Штейн – прогнанный из своего отечества изменник, Армфельд – развратник и интриган, Винцингероде – беглый подданный Франции, Бенигсен несколько более военный, чем другие, но все таки неспособный, который ничего не умел сделать в 1807 году и который бы должен возбуждать в императоре Александре ужасные воспоминания… Положим, ежели бы они были способны, можно бы их употреблять, – продолжал Наполеон, едва успевая словом поспевать за беспрестанно возникающими соображениями, показывающими ему его правоту или силу (что в его понятии было одно и то же), – но и того нет: они не годятся ни для войны, ни для мира. Барклай, говорят, дельнее их всех; но я этого не скажу, судя по его первым движениям. А они что делают? Что делают все эти придворные! Пфуль предлагает, Армфельд спорит, Бенигсен рассматривает, а Барклай, призванный действовать, не знает, на что решиться, и время проходит. Один Багратион – военный человек. Он глуп, но у него есть опытность, глазомер и решительность… И что за роль играет ваш молодой государь в этой безобразной толпе. Они его компрометируют и на него сваливают ответственность всего совершающегося. Un souverain ne doit etre a l'armee que quand il est general, [Государь должен находиться при армии только тогда, когда он полководец,] – сказал он, очевидно, посылая эти слова прямо как вызов в лицо государя. Наполеон знал, как желал император Александр быть полководцем.
– Уже неделя, как началась кампания, и вы не сумели защитить Вильну. Вы разрезаны надвое и прогнаны из польских провинций. Ваша армия ропщет…
– Напротив, ваше величество, – сказал Балашев, едва успевавший запоминать то, что говорилось ему, и с трудом следивший за этим фейерверком слов, – войска горят желанием…
– Я все знаю, – перебил его Наполеон, – я все знаю, и знаю число ваших батальонов так же верно, как и моих. У вас нет двухсот тысяч войска, а у меня втрое столько. Даю вам честное слово, – сказал Наполеон, забывая, что это его честное слово никак не могло иметь значения, – даю вам ma parole d'honneur que j'ai cinq cent trente mille hommes de ce cote de la Vistule. [честное слово, что у меня пятьсот тридцать тысяч человек по сю сторону Вислы.] Турки вам не помощь: они никуда не годятся и доказали это, замирившись с вами. Шведы – их предопределение быть управляемыми сумасшедшими королями. Их король был безумный; они переменили его и взяли другого – Бернадота, который тотчас сошел с ума, потому что сумасшедший только, будучи шведом, может заключать союзы с Россией. – Наполеон злобно усмехнулся и опять поднес к носу табакерку.
На каждую из фраз Наполеона Балашев хотел и имел что возразить; беспрестанно он делал движение человека, желавшего сказать что то, но Наполеон перебивал его. Например, о безумии шведов Балашев хотел сказать, что Швеция есть остров, когда Россия за нее; но Наполеон сердито вскрикнул, чтобы заглушить его голос. Наполеон находился в том состоянии раздражения, в котором нужно говорить, говорить и говорить, только для того, чтобы самому себе доказать свою справедливость. Балашеву становилось тяжело: он, как посол, боялся уронить достоинство свое и чувствовал необходимость возражать; но, как человек, он сжимался нравственно перед забытьем беспричинного гнева, в котором, очевидно, находился Наполеон. Он знал, что все слова, сказанные теперь Наполеоном, не имеют значения, что он сам, когда опомнится, устыдится их. Балашев стоял, опустив глаза, глядя на движущиеся толстые ноги Наполеона, и старался избегать его взгляда.
– Да что мне эти ваши союзники? – говорил Наполеон. – У меня союзники – это поляки: их восемьдесят тысяч, они дерутся, как львы. И их будет двести тысяч.
И, вероятно, еще более возмутившись тем, что, сказав это, он сказал очевидную неправду и что Балашев в той же покорной своей судьбе позе молча стоял перед ним, он круто повернулся назад, подошел к самому лицу Балашева и, делая энергические и быстрые жесты своими белыми руками, закричал почти:
– Знайте, что ежели вы поколеблете Пруссию против меня, знайте, что я сотру ее с карты Европы, – сказал он с бледным, искаженным злобой лицом, энергическим жестом одной маленькой руки ударяя по другой. – Да, я заброшу вас за Двину, за Днепр и восстановлю против вас ту преграду, которую Европа была преступна и слепа, что позволила разрушить. Да, вот что с вами будет, вот что вы выиграли, удалившись от меня, – сказал он и молча прошел несколько раз по комнате, вздрагивая своими толстыми плечами. Он положил в жилетный карман табакерку, опять вынул ее, несколько раз приставлял ее к носу и остановился против Балашева. Он помолчал, поглядел насмешливо прямо в глаза Балашеву и сказал тихим голосом: – Et cependant quel beau regne aurait pu avoir votre maitre! [A между тем какое прекрасное царствование мог бы иметь ваш государь!]
Балашев, чувствуя необходимость возражать, сказал, что со стороны России дела не представляются в таком мрачном виде. Наполеон молчал, продолжая насмешливо глядеть на него и, очевидно, его не слушая. Балашев сказал, что в России ожидают от войны всего хорошего. Наполеон снисходительно кивнул головой, как бы говоря: «Знаю, так говорить ваша обязанность, но вы сами в это не верите, вы убеждены мною».
В конце речи Балашева Наполеон вынул опять табакерку, понюхал из нее и, как сигнал, стукнул два раза ногой по полу. Дверь отворилась; почтительно изгибающийся камергер подал императору шляпу и перчатки, другой подал носовои платок. Наполеон, ne глядя на них, обратился к Балашеву.
– Уверьте от моего имени императора Александра, – сказал оц, взяв шляпу, – что я ему предан по прежнему: я анаю его совершенно и весьма высоко ценю высокие его качества. Je ne vous retiens plus, general, vous recevrez ma lettre a l'Empereur. [Не удерживаю вас более, генерал, вы получите мое письмо к государю.] – И Наполеон пошел быстро к двери. Из приемной все бросилось вперед и вниз по лестнице.
После всего того, что сказал ему Наполеон, после этих взрывов гнева и после последних сухо сказанных слов:
«Je ne vous retiens plus, general, vous recevrez ma lettre», Балашев был уверен, что Наполеон уже не только не пожелает его видеть, но постарается не видать его – оскорбленного посла и, главное, свидетеля его непристойной горячности. Но, к удивлению своему, Балашев через Дюрока получил в этот день приглашение к столу императора.
На обеде были Бессьер, Коленкур и Бертье. Наполеон встретил Балашева с веселым и ласковым видом. Не только не было в нем выражения застенчивости или упрека себе за утреннюю вспышку, но он, напротив, старался ободрить Балашева. Видно было, что уже давно для Наполеона в его убеждении не существовало возможности ошибок и что в его понятии все то, что он делал, было хорошо не потому, что оно сходилось с представлением того, что хорошо и дурно, но потому, что он делал это.
Император был очень весел после своей верховой прогулки по Вильне, в которой толпы народа с восторгом встречали и провожали его. Во всех окнах улиц, по которым он проезжал, были выставлены ковры, знамена, вензеля его, и польские дамы, приветствуя его, махали ему платками.
За обедом, посадив подле себя Балашева, он обращался с ним не только ласково, но обращался так, как будто он и Балашева считал в числе своих придворных, в числе тех людей, которые сочувствовали его планам и должны были радоваться его успехам. Между прочим разговором он заговорил о Москве и стал спрашивать Балашева о русской столице, не только как спрашивает любознательный путешественник о новом месте, которое он намеревается посетить, но как бы с убеждением, что Балашев, как русский, должен быть польщен этой любознательностью.
– Сколько жителей в Москве, сколько домов? Правда ли, что Moscou называют Moscou la sainte? [святая?] Сколько церквей в Moscou? – спрашивал он.
И на ответ, что церквей более двухсот, он сказал:
– К чему такая бездна церквей?
– Русские очень набожны, – отвечал Балашев.
– Впрочем, большое количество монастырей и церквей есть всегда признак отсталости народа, – сказал Наполеон, оглядываясь на Коленкура за оценкой этого суждения.
Балашев почтительно позволил себе не согласиться с мнением французского императора.
– У каждой страны свои нравы, – сказал он.
– Но уже нигде в Европе нет ничего подобного, – сказал Наполеон.
– Прошу извинения у вашего величества, – сказал Балашев, – кроме России, есть еще Испания, где также много церквей и монастырей.
Этот ответ Балашева, намекавший на недавнее поражение французов в Испании, был высоко оценен впоследствии, по рассказам Балашева, при дворе императора Александра и очень мало был оценен теперь, за обедом Наполеона, и прошел незаметно.
По равнодушным и недоумевающим лицам господ маршалов видно было, что они недоумевали, в чем тут состояла острота, на которую намекала интонация Балашева. «Ежели и была она, то мы не поняли ее или она вовсе не остроумна», – говорили выражения лиц маршалов. Так мало был оценен этот ответ, что Наполеон даже решительно не заметил его и наивно спросил Балашева о том, на какие города идет отсюда прямая дорога к Москве. Балашев, бывший все время обеда настороже, отвечал, что comme tout chemin mene a Rome, tout chemin mene a Moscou, [как всякая дорога, по пословице, ведет в Рим, так и все дороги ведут в Москву,] что есть много дорог, и что в числе этих разных путей есть дорога на Полтаву, которую избрал Карл XII, сказал Балашев, невольно вспыхнув от удовольствия в удаче этого ответа. Не успел Балашев досказать последних слов: «Poltawa», как уже Коленкур заговорил о неудобствах дороги из Петербурга в Москву и о своих петербургских воспоминаниях.
После обеда перешли пить кофе в кабинет Наполеона, четыре дня тому назад бывший кабинетом императора Александра. Наполеон сел, потрогивая кофе в севрской чашке, и указал на стул подло себя Балашеву.
Есть в человеке известное послеобеденное расположение духа, которое сильнее всяких разумных причин заставляет человека быть довольным собой и считать всех своими друзьями. Наполеон находился в этом расположении. Ему казалось, что он окружен людьми, обожающими его. Он был убежден, что и Балашев после его обеда был его другом и обожателем. Наполеон обратился к нему с приятной и слегка насмешливой улыбкой.
– Это та же комната, как мне говорили, в которой жил император Александр. Странно, не правда ли, генерал? – сказал он, очевидно, не сомневаясь в том, что это обращение не могло не быть приятно его собеседнику, так как оно доказывало превосходство его, Наполеона, над Александром.
Балашев ничего не мог отвечать на это и молча наклонил голову.
– Да, в этой комнате, четыре дня тому назад, совещались Винцингероде и Штейн, – с той же насмешливой, уверенной улыбкой продолжал Наполеон. – Чего я не могу понять, – сказал он, – это того, что император Александр приблизил к себе всех личных моих неприятелей. Я этого не… понимаю. Он не подумал о том, что я могу сделать то же? – с вопросом обратился он к Балашеву, и, очевидно, это воспоминание втолкнуло его опять в тот след утреннего гнева, который еще был свеж в нем.
– И пусть он знает, что я это сделаю, – сказал Наполеон, вставая и отталкивая рукой свою чашку. – Я выгоню из Германии всех его родных, Виртембергских, Баденских, Веймарских… да, я выгоню их. Пусть он готовит для них убежище в России!
Балашев наклонил голову, видом своим показывая, что он желал бы откланяться и слушает только потому, что он не может не слушать того, что ему говорят. Наполеон не замечал этого выражения; он обращался к Балашеву не как к послу своего врага, а как к человеку, который теперь вполне предан ему и должен радоваться унижению своего бывшего господина.
