Вампиры в искусстве

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск

Художественные произведения о вампирах — работы, которые главным образом имеют дело с темой вампиров. Наиболее известная работа в этом жанре — готический роман Брэма Стокера «Дракула». Однако эта работа была не первой. Впервые вампир в литературе появился в поэзии, а не в прозе.





История

XVIII век

Художественные произведения о вампирах берут корни в «вампирском безумии» 1720—1730-х годов, которое достигло своей высшей точки во время странного официального исследования эксгумированных подозреваемых в вампиризме Петара Благоевича и Арнольда Паоле в Сербии при монархии Габсбургов. Одним из первых произведений искусств на эту тему было короткое стихотворение немецкого поэта Генриха Августа Оссенфельдера «Вампир» (1748), которое уже имело чёткий эротический подтекст: мужчина, чья любовь была отвергнута уважаемой и благочестивой девушкой, грозил навестить её среди ночи, выпить её кровь, подарив ей соблазнительный поцелуй вампира и таким образом доказать ей, что его уроки лучше, чем христианство её матери. Более того, было несколько рассказов о мертвеце, возвращающемся из могилы, чтобы посещать её/его возлюбленного(ую) или супруга(у) и однажды принести ему/ей смерть. Баллада «Ленор» (1773) Готфрида Августа Бюргера — наиболее заметный пример XVIII века. Один из её сюжетов «Denn die Todten reiten schnell» («Ибо мёртвые передвигаются быстро») цитировалась в «Дракуле» Брэма Стокера. Более позднее стихотворение, рассматривающее эту же тему, было «Коринфская невеста» (1797) написанное Гёте: история о молодой женщине, которая вернулась из могилы, чтобы разыскать того, с кем она была обручена. История изображала конфликт между язычеством и христианством: семья умершей девушки — христиане, тогда как молодой человек и его родственники всё ещё язычники. Как оказалось, именно мать девушки разорвала помолвку и заставила её стать монахиней, что в итоге довело её до смерти. Идея возвращения девушки в качестве призрака показывала, что «земля не может охладить любовь». Гёте был вдохновлён классической греческой историей о Филиннион, приведённой Флегонтом из Тралл в его «Удивительных историях». Однако в той истории молодые люди не помолвлены, нет религиозного конфликта, как нет и питья крови, а девушка возвращается из Подземного Царства с одобрения богов. Будучи отвергнутой, она вновь умирает, и дело удается утрясти с помощью сожжения её тела за пределами городских стен и принесения апотропеической жертвы вовлеченным в него божествам.

Первое упоминание вампиров в английской литературе появляется в «восточной» эпической поэме Роберта Саути «Талаба Уничтожитель» (1797), в котором главная героиня — покойная возлюбленная Талабы по имени Онейза превращается в вампира, хотя это явление играет незначительную роль по отношению к главному сюжету. Существуют споры, (Leatherdale 1993: 46-9) что поэма Сэмюэла Тейлора Кольриджа «Кристабель» (написанная между 1797 и 1801, но не издававшаяся до 1816) повлияла на развитие вампирской литературы. Сюжет поэмы таков: главную героиню Кристабель обольщает женщина-вампир Геральдина, которая обманывает её в её собственном доме и, в конце концов, пытается жениться на ней, приняв облик её возлюбленного. История имеет отличительное сходство с откровенно вампирской историей «Кармилла», написанной Джозефом Шериданом Ле Фаню (1872).

XIX век

В своей эпической поэме «Гяур» Лорд Байрон обращается к традиционной фольклорной концепции вампира, как существа, обречённого сосать кровь и отнимать жизнь у своих ближайших родственников.

Байрон также сочинил загадочную отрывочную историю о таинственной судьбе аристократа по имени Аугустус Дарвелл, пока путешествовал по Востоку — как вклад в знаменитое соревнование историй о призраках на вилле Диодати у Женевского озера в 1816 году, между ним, Перси Биши Шелли, Мэри Шелли и Джоном Уильямом Полидори (личным доктором Байрона). История была взята за основу для произведения Полидори (1819) «Вампир», которое ошибочно приписывалось самому Байрону, а Гёте называл его лучшим произведением писателя.[1] Эта маленькая история была примером того образа вампира, который сейчас распространён в кино и литературе. Дикая личная жизнь Байрона стала моделью для главного героя — вампира Лорда Рутвена. В истории Полидори, похоже, впервые появляется вампир, имеющий тот облик, который имеют вампиры из современных произведений: нежить, обладающая развитым интеллектом и сверхъестественным обаянием, так же как и внешней привлекательностью. В противоположность этому, вампир из легенд неизменно был отвратительным монстром. Cyprien Bérard без разрешения Полидори написал продолжение его истории и назвал его Lord Ruthwen ou les Vampires (1820). Это продолжение было позже адаптировано Шарлем Нодье для первого спектакля о вампире, который в свою очередь был переделан в оперу немецким композитором Генрихом Маршнером. Александр Дюма позже переписал историю в пьесу, также названную Le Vampire (1851).

В России теме вампиров посвятил несколько своих произведений Алексей Толстой. В частности, им были созданы новелла «Семья вурдалака» (1839) и повесть «Упырь» (1841).

Важным примером вампирского произведения XIX века является и почти не страшная история «Вампир Варни» (1847), изображающая Сэра Фрэнсиса Варни в облике вампира. В этой истории мы имеем первый пример стандартного сюжета, когда вампир забирается через окно к спящей девушке.

Похожее тяготение к эротике очевидно и в классическом романе Шеридана Ле Фаню «Кармилла» (1871), где он изображает женщину-вампира с лесбийскими наклонностями, которая соблазняет героиню Лауру и вытягивает из неё её жизнь. История Ле Фаню начинается в Штирии. Такое расположение сюжета в центре Европы — стандартная особенность историй о вампирах.

Другой важный пример развития вампирской литературы может быть найден в романах плодовитого писателя Поля Феваля Le Chevalier Ténèbre (1860), La Vampire (1865) and La Ville Vampire (1874).

Дракула

«Дракула» Брэма Стокера (1897) стал наиболее полным описанием вампира в популярной литературе до 20-го столетия.

XX век

Большинство художественных произведений о вампирах в 20-м веке имеют явное отношение к работе Стокера. Ранние фильмы, такие как «Носферату», фильмы с Бела Лугоши и Кристофером Ли являются тому примером. «Носферату» был столь явно списан с «Дракулы», что вдова Стокера заявила о нарушении авторских прав и выиграла дело. В результате большинство копий фильма было уничтожено. Позже она разрешила показ фильма в Англии. Хотя последующие работы о вампирах и не имеют Дракулу в качестве одного из персонажей, основные тематические связи остались. Они включают в себя ассоциации вампиров с огромным богатством и эротической силой, также как и частое использование Готической окружающей обстановки и иконографии.

До середины 1950-х вампиров обычно изображали как сверхъестественных существ с мистической силой. Обсуждение передачи вампиризма было в лучшем случае поверхностным. Это изменилось с выходом книги Ричарда Мэтисона «Я — Легенда» (1954). Его история о Лос-Анджелесе из будущего, который заполонили кровососущая нежить и людоеды навсегда изменила жанр. Единственный выживший человек должен был отбиваться от орд ночных созданий, обнаружить секрет их биологии и разработать эффективные контрмеры. Это было первое художественное произведение с аналитическим подходом по отношению к вампирам.

В книге 1981 года «Голод» (экранизированной в 1983) изучается биология вампиров и делается предположение, что своими особыми способностями вампиры обязаны свойствам своей крови. Вампиры в книге рассматриваются не как умершие люди, а как отдельный вид существ, живущий бок о бок с людьми.

В романе Брайана Стэблфорда «Империя страха» (1988), выдержанном в жанре альтернативной истории, описан мир, в котором вампиры подчинили себе большую часть человечества и используют людей как кормовую базу. Действие книги происходит в 1623—1660 гг. Главный герой, алхимик Ноэль Кордери, пытается разгадать тайну вампиризма и найти снадобья, способные как превращать обычных людей в вампиров, так и селективно уничтожать уже обращённых особей. Во вселенной Стэблфорда точка расхождения между «вампирским» и привычным нам вариантами истории отнесена в XI тысячелетие до н. э., когда огромный метеорит, несущий примитивные микроорганизмы, упал в Экваториальной Африке. Некоторые формы инопланетной жизни при этом уцелели и вскоре распространились на окружающей территории, вызывая у туземцев каскадные генетические изменения, обеспечивающие им бессмертие, но сопровождающиеся половой стерильностью и возникновением наркотической зависимости от определённых кровяных белков.

В серии книг «Вампирские хроники» Энн Райс, которая сейчас наиболее популярна в жанре современных историй о вампирах, вампиры изображаются скорее приверженцами сочувствия, нежели монстрами, или злодеями.

В 1991 году американская писательница Лиза Джейн Смит опубликовала трилогию «Дневники вампира». После этого в 1992 году она выпустила последнюю четвертую книгу. А благодаря экранизации в 2009 году романы Смит снова стали популярными.

Тема вампиров оригинально раскрыта в рассказе «Кровавая бездна» нидерландского автора Белькампо (псевдоним Хермана Питерса Вихерса).

XXI век

Книга «Сумерки» (2005) Стефани Майер и одноимённый фильм 2008 года снова пробудили интерес к вампирам.

В двадцать первом веке аналитический подход к вампирам интенсивно развивается.

Так, в книге «Empire V» Пелевина, вампир представлен симбионтом человеческого тела, «языком», из крови человека способного узнать его мысли и передавать их хозяину.

В романе Питера Уоттса «Ложная слепота» вампирами названа вымершая за несколько тысяч лет до нашей эры (и впоследствии клонированная) ветвь человечества, более склонная к хищническому образу жизни, отличавшаяся прогнатизмом и обладавшая врождённым дефектом зрительных нейронов — «крестовым глюком» (слияние двух раздельных в норме рецепторных сетей зрительной коры, вызванное бедностью глиальной ткани серого вещества мозга). Устройство мозгового вещества вампиров и квадрохроматизм сетчатки придают им специфические способности к распознаванию образов, но в то же время даже непродолжительное созерцание прямоугольных и крестообразных объектов вызывает у них эпилептический припадок, если они предварительно не приняли некий медикамент, называемый «противоевклидовым препаратом». Во вселенной Уоттса эти генетические различия возводятся к парацентрической инверсии блока Xq21.3 на Х-хромосоме.

Тетралогия Киндрэт (2005—2010) — Алексей Пехов в соавторстве с Еленой Бычковой и Натальей Турчаниновой. В этом цикле авторы рассказывают новую легенду появления вампиров.

Характерные черты вампиров

В отличие от многочисленных и противоречивых верований о вампирах в традиционном фольклоре, в западной литературе образ вампира стал более или менее цельным. Этот образ сохраняет некоторые фольклорные черты, но отбрасывает другие. Этот новый образец вампира распространился в современном кино и массовой культуре, хотя некоторые отдельные работы могут отличаться от этой нормы.

Произведения XIX века, в особенности «Дракула» Брэма Стокера, оказались наиболее влиятельными. Вампиры из художественных произведений часто описываются как романтичные и элегантные особы (подобно демонам инкубам и суккубам). Это противоречит фольклорным рассказам о вампирах Восточной Европы, которые описывают вампира как ужасный ходячий труп.

В некоторых произведениях вампиры являются не нежитью, а расой, которой требуется кровь для нормализации обмена веществ.

В манге «Hellsing» вампир Алукард (анаграмма имени Дракула) на службе тайной организации «Хеллсинг», подчиняющейся англиканской церкви, и ведущей борьбу против сверхъестественных сил, угрожающих Англии, выступает в роли охотника на вампиров и противостоит организации «Миллениум», стремящейся возродить Третий Рейх, и XIII отделу Ватикана «Искариот», стремящемуся уничтожить организацию Хэллсинг и протестантизм в Англии.

Хорошо известен набор преимуществ и уязвимости вампиров из кино и литературы:

  • Вампиры боятся солнечного света, но в некоторых случаях способны находиться на солнце — в случаях, если используют защитное снаряжение (например, плотную одежду и шлемы в кинофильме «Блэйд»), либо магические артефакты (защитные кольца, амулеты…).
  • Вампиры, будучи мёртвыми, не нуждаются в человеческой пище, воде и даже воздухе. Иногда описывается, что они вообще не могут есть человеческую пищу, что вынуждает их либо избегать приглашений в кафе, рестораны, на званые обеды и т. п. или притворяться, что они едят, чтобы ввести в заблуждение своих смертных жертв. Они часто имеют бледный вид (а не тёмную или румяную кожу фольклорных вампиров), и их кожа холодна на ощупь. Примечание: данные особенности присущи вампирам в творчестве Энн Райс.
  • Иногда они могут превращаться в животных, чаще всего в летучих мышей, крыс и волков. Некоторые вампиры умеют даже превращаться в туман или дым. Некоторые умеют летать.
  • Вампиры не отбрасывают тени и не имеют отражения. В современных произведениях можно встретить идею, что вампиры не могут быть сфотографированы. Эта идея впервые появилась у Стокера, который развил её из предположения, что зеркала отражают душу человека — как раз то, чего у вампира нет.
  • Некоторые суеверия утверждают, что вампир не может войти в дом без приглашения. Обычно приглашение нужно получить лишь однажды, после чего вампир может приходить и уходить когда захочет.
  • Некоторые рассказы сохранили идею о том, что вампир должен возвращаться в гроб или «родную землю» до рассвета, чтобы отдохнуть в безопасности. Другие вампиры кладут родную землю в свои гробы, особенно если они переезжают. В «Кармилле» Ле Фаню вампиры должны возвращаться в свои гробы, но спать в крови, а не в земле.
  • Иногда оборотни становятся вампирами после смерти. В других историях оборотни являются смертельными врагами вампиров.
  • Как и в фольклоре, вампиры из рассказов боятся чеснока и символов христианской веры, таких как святая вода, распятие или чётки. Иногда вампиры неуязвимы для всего выше перечисленного (Интервью с вампиром, Hellsing), также в этот список включают иконы или символы той веры, которая имела значения для человека, ставшего впоследствии вампиром, например, звезда Давида для «вампира-иудея».
  • Вампир может быть уничтожен серебряной или освящённой пулей, деревянным колом в сердце, через обезглавливание или кремацию. Однако одним из наиболее общих способов убить вампира является вытаскивание его под дневной свет. Идея, возможно, впервые появилась в фильме Носферату (1922), но уязвимость перед солнечным светом стало часто приниматься как стандартная слабая сторона вампира. Хотя степень этой уязвимости разнится от рассказа к рассказу. В оригинальном произведении Стокера, например, солнечный свет лишь ослаблял Дракулу, но не уничтожал — в книге описывается сцена, когда Дракула днём вполне свободно прогуливается в Лондонском зоопарке рядом с вольером волков. В манге и одноимённом аниме «Hellsing» вампир Алукард может перемещаться на солнце, имея к нему иммунитет из-за количества поглощённых душ. Во многих фильмах развита идея, что вампиры боятся серебра в любом его виде, это и пули, и колья, и мечи, и т. д. Особенно эта идея развита в фильмах Блэйд и про Ван Хельсинга. Но в той же манге «Hellsing» все вышеперечисленные действия по отношению к Алукарду не имеют никакого эффекта из-за его способностей к регенерации и физического бессмертия, связанного с поглощёнными душами.
  • Некоторые вампиры из художественных произведений обожают считать. Идея была взята из народных историй, утверждающих, что вампир будет останавливаться и считать каждое зерно, которое найдёт на пути. Наиболее известный «считающий» вампир — это кукла Знак (Count von Count) из телепередачи «Улица Сезам». Другими примерами является эпизод из пятого сезона «Секретных материалов», названный «Плохая Кровь», а также роман «Carpe Jugulum. Хватай за горло» Тэрри Пратчетта. Также встречается поверье, будто вампиры любят развязывать узлы, обе эти ситуации были обыграны в комедийном стиле в фильме «Дракула 2: Вознесение», когда герои, чтобы задержать Дракулу, рассыпают на него мешок с горохом, а он, в свою очередь, подсчитывает количество зёрен за долю секунды и одним движением развязывает сеть из узлов, наброшенную на него с целью задержать на некоторое время.
  • С тех пор как в 1958 году вышел фильм «Дракула», вампиры почти всегда изображаются с клыками. Иногда вампир может скрывать клыки, до тех пор пока не собирается кусать.
  • В фильме Пастырь вампиры в значительной мере отличаются от общепризнанного представления о них. Они по определению не имеют ничего общего с человеком, кроме потребительской связи. Не имеют потребности в одежде. Живут преимущественно в ульях, изготовленных из вампирьей слизи. По всей видимости, имеют коллективный образ жизни по типу социальных насекомых.
  • В серии книг Ф. К. Каст вампиры поклоняются богине ночи Никс. Укус вампира доставляет состояние эйфории обоим. В процессе кровопийства возникает Запечатление. Все взрослые вампиры носят татуировку в виде закрашенного сапфирового полумесяца с узорами на скулах и лбу. Недолетки — контур полумесяца. Все они обладают талантами, такими как управление стихиями, близость с животными, физическая сила, исцеление. Вампиры ведут ночной образ жизни. Власть там матриархальная .
  • В серии книг А.Сапковского "Ведьмак" вампиры подразделяются на высших и низших. Высшие вампиры являются разумным видом, исключительно похожи на людей, при этом обладают болезненно бледной кожей, нечеловеческой реакцией и скоростью, а также способностью обращаться в гигантского нетопыря. Высшие вампиры из вселенной ведьмака не обладают большинством классических свойств вампиров, так на них не оказывает никакого эффекта чеснок, серебро, освященные предметы, осиновые колья и солнечный свет, однако не имеют отражения в зеркале. Помимо этого являются абсолютно бессмертными, т.е. регенерируют любые травмы вплоть до полного сожжения. Заразиться вампиризмом от укуса высшего вампира невозможно, поскольку те представляют из себя просто другой вид. Питье крови для высших вампиров является не жизненно важным условием, а заменяет алкоголь. Даже в своей человеческой форме обладают огромными клыками. Одним из высших вампиров является Регис, который, по ходу повествования, и рассказывает основные факты о вампирах этой вселенной. Низшие же вампиры в большей мере являются монстрами, зачастую не обладают интеллектом, а кровь является для них жизненно важным элементом рациона. Низшие вампиры не бессмертны и уязвимы к серебру.

В литературе

Книги

Книжные серии

Зарубежные
Русские

В кинематографе

В других медиа

Серии видеоигр, содержащих вампиров, в основном используют Дракулу либо основанных на Дракуле персонажей. Серия видеоигр Castlevania компании Konami является самой длинной серией, использующей легенду о Дракуле, хотя сценаристы внесли в легенду свои изменения. Исключением из этой тенденции является серия видеоигр Legacy of Kain, которая изображает вампиров в полностью вымышленном мире, называемом Nosgoth.

Другие игры, содержащие вампиров, включают:

  • The Elder Scrolls — серия игр, в которой герой может встретить вампира и даже стать им. Концепции вампиризма несколько отличаются друг от друга в разных главах игры, но в целом вампиры TES обладают типичными признаками.
  • В настольной военно-тактической игре Warhammer Fantasy вампиры являются одной из сил, которыми можно играть.
  • В Forsaken World вампиры представлены одним из игровых классов.
  • Ролевые игры, такие как Vampire: The Masquerade (1992), в которой участники играют роли вымышленных вампиров.
  • Darkstalkers (1994) — серия файтингов (в Японии известна как Vampire Savior) содержит вампиров и других мифических персонажей.
  • Shadowrun содержит вампиров, чьё существование объясняется воскрешением из-за особого вируса HMVV. Поэтому заражённые являются хоть и разумной, но «нежитью» в общепринятом в ролевых играх смысле. Они обычно не страдают от сверхъестественных ограничений, таких как кресты хотя магия в том числе и святая действует на них как и на любое другое метасущество, но всё же уязвимы для солнечного света из-за фермента, который вырабатывается в ходе их изменённого метаболизма и может вызывать сильную аллергическую реакцию на ультрафиолетовое излучение (в том числе солнечный свет). На данный момент не существует лекарства от этого вируса (2070 Shadowrun 4th ed.).
  • The Sims 2: Nightlife, второе дополнение популярной серии The Sims 2, представляет вампиров в игре. Вампиры в этой игре следуют многим вымышленным условиям, таким как сон в вычурных гробах, готические одежды и возможность превращаться в летучих мышей. Вампиризм можно распространять на других персонажей посредством укуса. Если день застанет вампира вне дома, он вскоре умрёт.
  • Серия видеоигр Castlevania устанавливает новое происхождение для Дракулы и повествует о бесконечной борьбе между ним и кланом Бельмонтов, охотников на вампиров, существующем на протяжении XI—XXI веков.
  • В серии видеоигр Shadow Hearts четыре известных вампира (тремя из них можно играть), хотя они лишь немного соответствуют стереотипам.
  • Серия видеоигр Boktai вращается вокруг Охотника на Вампиров Django. Однако, даже несмотря на то что игра иногда уравнивает термины «Вампир» и «Бессмертный», в ней лишь несколько настоящих вампиров, например, Count of Groundsoaking Blood.
  • В серии игр Touhou Project можно встретить двух сестёр-вампиров — Ремилию и Фландр Скарлет. Также там есть охраняющая Кровавое Озеро вампирша Куруми
  • В серии игр BloodRayne описывается битва между вампирами.
  • The Sims 3 В сумерках, третье дополнение игры The Sims 3, добавляет вампиров в игру. Вампиры здесь выглядят более современно, чем во второй части игры, но многое осталось неизменным — непереносимость чеснока и солнечного света, большая скорость, способность воздействовать на разум человека, сияющие кожа и глаза. В этом аддоне вампиры спят, паря над склепом.
  • Nosferatu: The Wrath of Malachi
  • Heroes of Might and Magic (со 2 части) — юниты расы Нежить.
  • Age of Wonders II: The Wizard's Throne — юниты расы Нежить.
  • Neverwinter Nights
  • Серия игр Legacy of Kain

Помимо игр, вампиры популярны в других медиа, таких как комиксы, театр и мюзиклы:

Напишите отзыв о статье "Вампиры в искусстве"

Литература

  • Christopher Frayling (1992) Vampyres: Lord Byron to Count Dracula (1992) ISBN 0-571-16792-6
  • Freeland, Cynthia A. (2000) The Naked and the Undead: Evil and the Appeal of Horror. Westview Press.
  • Holte, James Craig. (1997) Dracula in the Dark: The Dracula Film Adaptations. Greenwood Press.
  • Leatherdale, C. (1993) Dracula: The Novel and the Legend. Desert Island Books.
  • Melton J. G. [books.google.ru/books?id=BwmGVdVxJ18C&hl=ru&source=gbs_navlinks_s The Vampire Book: The Encyclopedia of the Undead]. — Visible Ink Press, 2011. — 3rd ed. — (Visible Ink Press) — 909 p. ISBN 0-8103-2295-1, ISBN 9781578592814

Источники

  1. Статья «Граф Дракула, философия истории и Зигмунд Фрейд». Книга «Вампир (Граф Дракула)». Издательство «Ада», Москва, 1990 год. Дополненный перевод с английского осуществлён по изданию М. Г. Корнфельда, Санкт-Петербург — 1913 год. ISBN 5-85202-039-3 (ошибоч.) Стр. 335
  2.  (рус.) // Википедия.
  3. Энн Райс. Царица Проклятых; Вампир Лестат.

Ссылки

  • [www.oddfilms.com/vampire.htm Перечень замечательных фильмов о вампирах] на Oddfilms.com.
  • [www.reallifevampires.info Real Life Vampires]
  • [www.eclipse.net/~srudy/myths/vampire_myths.html Вампирские легенды в современной литературе] на Eclipse.net.
  • [www.vampyrus.com Vampyrus]
  • [www.vampirelovepoems.info Vampire Love Poems]


Отрывок, характеризующий Вампиры в искусстве

– Основание для личного честолюбия может быть, – тихо вставил свое слово Сперанский.
– Отчасти и для государства, – сказал князь Андрей.
– Как вы разумеете?… – сказал Сперанский, тихо опустив глаза.
– Я почитатель Montesquieu, – сказал князь Андрей. – И его мысль о том, что le рrincipe des monarchies est l'honneur, me parait incontestable. Certains droits еt privileges de la noblesse me paraissent etre des moyens de soutenir ce sentiment. [основа монархий есть честь, мне кажется несомненной. Некоторые права и привилегии дворянства мне кажутся средствами для поддержания этого чувства.]
Улыбка исчезла на белом лице Сперанского и физиономия его много выиграла от этого. Вероятно мысль князя Андрея показалась ему занимательною.
– Si vous envisagez la question sous ce point de vue, [Если вы так смотрите на предмет,] – начал он, с очевидным затруднением выговаривая по французски и говоря еще медленнее, чем по русски, но совершенно спокойно. Он сказал, что честь, l'honneur, не может поддерживаться преимуществами вредными для хода службы, что честь, l'honneur, есть или: отрицательное понятие неделанья предосудительных поступков, или известный источник соревнования для получения одобрения и наград, выражающих его.
Доводы его были сжаты, просты и ясны.
Институт, поддерживающий эту честь, источник соревнования, есть институт, подобный Legion d'honneur [Ордену почетного легиона] великого императора Наполеона, не вредящий, а содействующий успеху службы, а не сословное или придворное преимущество.
– Я не спорю, но нельзя отрицать, что придворное преимущество достигло той же цели, – сказал князь Андрей: – всякий придворный считает себя обязанным достойно нести свое положение.
– Но вы им не хотели воспользоваться, князь, – сказал Сперанский, улыбкой показывая, что он, неловкий для своего собеседника спор, желает прекратить любезностью. – Ежели вы мне сделаете честь пожаловать ко мне в среду, – прибавил он, – то я, переговорив с Магницким, сообщу вам то, что может вас интересовать, и кроме того буду иметь удовольствие подробнее побеседовать с вами. – Он, закрыв глаза, поклонился, и a la francaise, [на французский манер,] не прощаясь, стараясь быть незамеченным, вышел из залы.


Первое время своего пребыванья в Петербурге, князь Андрей почувствовал весь свой склад мыслей, выработавшийся в его уединенной жизни, совершенно затемненным теми мелкими заботами, которые охватили его в Петербурге.
С вечера, возвращаясь домой, он в памятной книжке записывал 4 или 5 необходимых визитов или rendez vous [свиданий] в назначенные часы. Механизм жизни, распоряжение дня такое, чтобы везде поспеть во время, отнимали большую долю самой энергии жизни. Он ничего не делал, ни о чем даже не думал и не успевал думать, а только говорил и с успехом говорил то, что он успел прежде обдумать в деревне.
Он иногда замечал с неудовольствием, что ему случалось в один и тот же день, в разных обществах, повторять одно и то же. Но он был так занят целые дни, что не успевал подумать о том, что он ничего не думал.
Сперанский, как в первое свидание с ним у Кочубея, так и потом в середу дома, где Сперанский с глазу на глаз, приняв Болконского, долго и доверчиво говорил с ним, сделал сильное впечатление на князя Андрея.
Князь Андрей такое огромное количество людей считал презренными и ничтожными существами, так ему хотелось найти в другом живой идеал того совершенства, к которому он стремился, что он легко поверил, что в Сперанском он нашел этот идеал вполне разумного и добродетельного человека. Ежели бы Сперанский был из того же общества, из которого был князь Андрей, того же воспитания и нравственных привычек, то Болконский скоро бы нашел его слабые, человеческие, не геройские стороны, но теперь этот странный для него логический склад ума тем более внушал ему уважения, что он не вполне понимал его. Кроме того, Сперанский, потому ли что он оценил способности князя Андрея, или потому что нашел нужным приобресть его себе, Сперанский кокетничал перед князем Андреем своим беспристрастным, спокойным разумом и льстил князю Андрею той тонкой лестью, соединенной с самонадеянностью, которая состоит в молчаливом признавании своего собеседника с собою вместе единственным человеком, способным понимать всю глупость всех остальных, и разумность и глубину своих мыслей.
Во время длинного их разговора в середу вечером, Сперанский не раз говорил: «У нас смотрят на всё, что выходит из общего уровня закоренелой привычки…» или с улыбкой: «Но мы хотим, чтоб и волки были сыты и овцы целы…» или: «Они этого не могут понять…» и всё с таким выраженьем, которое говорило: «Мы: вы да я, мы понимаем, что они и кто мы ».
Этот первый, длинный разговор с Сперанским только усилил в князе Андрее то чувство, с которым он в первый раз увидал Сперанского. Он видел в нем разумного, строго мыслящего, огромного ума человека, энергией и упорством достигшего власти и употребляющего ее только для блага России. Сперанский в глазах князя Андрея был именно тот человек, разумно объясняющий все явления жизни, признающий действительным только то, что разумно, и ко всему умеющий прилагать мерило разумности, которым он сам так хотел быть. Всё представлялось так просто, ясно в изложении Сперанского, что князь Андрей невольно соглашался с ним во всем. Ежели он возражал и спорил, то только потому, что хотел нарочно быть самостоятельным и не совсем подчиняться мнениям Сперанского. Всё было так, всё было хорошо, но одно смущало князя Андрея: это был холодный, зеркальный, не пропускающий к себе в душу взгляд Сперанского, и его белая, нежная рука, на которую невольно смотрел князь Андрей, как смотрят обыкновенно на руки людей, имеющих власть. Зеркальный взгляд и нежная рука эта почему то раздражали князя Андрея. Неприятно поражало князя Андрея еще слишком большое презрение к людям, которое он замечал в Сперанском, и разнообразность приемов в доказательствах, которые он приводил в подтверждение своих мнений. Он употреблял все возможные орудия мысли, исключая сравнения, и слишком смело, как казалось князю Андрею, переходил от одного к другому. То он становился на почву практического деятеля и осуждал мечтателей, то на почву сатирика и иронически подсмеивался над противниками, то становился строго логичным, то вдруг поднимался в область метафизики. (Это последнее орудие доказательств он особенно часто употреблял.) Он переносил вопрос на метафизические высоты, переходил в определения пространства, времени, мысли и, вынося оттуда опровержения, опять спускался на почву спора.
Вообще главная черта ума Сперанского, поразившая князя Андрея, была несомненная, непоколебимая вера в силу и законность ума. Видно было, что никогда Сперанскому не могла притти в голову та обыкновенная для князя Андрея мысль, что нельзя всё таки выразить всего того, что думаешь, и никогда не приходило сомнение в том, что не вздор ли всё то, что я думаю и всё то, во что я верю? И этот то особенный склад ума Сперанского более всего привлекал к себе князя Андрея.
Первое время своего знакомства с Сперанским князь Андрей питал к нему страстное чувство восхищения, похожее на то, которое он когда то испытывал к Бонапарте. То обстоятельство, что Сперанский был сын священника, которого можно было глупым людям, как это и делали многие, пошло презирать в качестве кутейника и поповича, заставляло князя Андрея особенно бережно обходиться с своим чувством к Сперанскому, и бессознательно усиливать его в самом себе.
В тот первый вечер, который Болконский провел у него, разговорившись о комиссии составления законов, Сперанский с иронией рассказывал князю Андрею о том, что комиссия законов существует 150 лет, стоит миллионы и ничего не сделала, что Розенкампф наклеил ярлычки на все статьи сравнительного законодательства. – И вот и всё, за что государство заплатило миллионы! – сказал он.
– Мы хотим дать новую судебную власть Сенату, а у нас нет законов. Поэтому то таким людям, как вы, князь, грех не служить теперь.
Князь Андрей сказал, что для этого нужно юридическое образование, которого он не имеет.
– Да его никто не имеет, так что же вы хотите? Это circulus viciosus, [заколдованный круг,] из которого надо выйти усилием.

Через неделю князь Андрей был членом комиссии составления воинского устава, и, чего он никак не ожидал, начальником отделения комиссии составления вагонов. По просьбе Сперанского он взял первую часть составляемого гражданского уложения и, с помощью Code Napoleon и Justiniani, [Кодекса Наполеона и Юстиниана,] работал над составлением отдела: Права лиц.


Года два тому назад, в 1808 году, вернувшись в Петербург из своей поездки по имениям, Пьер невольно стал во главе петербургского масонства. Он устроивал столовые и надгробные ложи, вербовал новых членов, заботился о соединении различных лож и о приобретении подлинных актов. Он давал свои деньги на устройство храмин и пополнял, на сколько мог, сборы милостыни, на которые большинство членов были скупы и неаккуратны. Он почти один на свои средства поддерживал дом бедных, устроенный орденом в Петербурге. Жизнь его между тем шла по прежнему, с теми же увлечениями и распущенностью. Он любил хорошо пообедать и выпить, и, хотя и считал это безнравственным и унизительным, не мог воздержаться от увеселений холостых обществ, в которых он участвовал.
В чаду своих занятий и увлечений Пьер однако, по прошествии года, начал чувствовать, как та почва масонства, на которой он стоял, тем более уходила из под его ног, чем тверже он старался стать на ней. Вместе с тем он чувствовал, что чем глубже уходила под его ногами почва, на которой он стоял, тем невольнее он был связан с ней. Когда он приступил к масонству, он испытывал чувство человека, доверчиво становящего ногу на ровную поверхность болота. Поставив ногу, он провалился. Чтобы вполне увериться в твердости почвы, на которой он стоял, он поставил другую ногу и провалился еще больше, завяз и уже невольно ходил по колено в болоте.
Иосифа Алексеевича не было в Петербурге. (Он в последнее время отстранился от дел петербургских лож и безвыездно жил в Москве.) Все братья, члены лож, были Пьеру знакомые в жизни люди и ему трудно было видеть в них только братьев по каменьщичеству, а не князя Б., не Ивана Васильевича Д., которых он знал в жизни большею частию как слабых и ничтожных людей. Из под масонских фартуков и знаков он видел на них мундиры и кресты, которых они добивались в жизни. Часто, собирая милостыню и сочтя 20–30 рублей, записанных на приход, и большею частию в долг с десяти членов, из которых половина были так же богаты, как и он, Пьер вспоминал масонскую клятву о том, что каждый брат обещает отдать всё свое имущество для ближнего; и в душе его поднимались сомнения, на которых он старался не останавливаться.
Всех братьев, которых он знал, он подразделял на четыре разряда. К первому разряду он причислял братьев, не принимающих деятельного участия ни в делах лож, ни в делах человеческих, но занятых исключительно таинствами науки ордена, занятых вопросами о тройственном наименовании Бога, или о трех началах вещей, сере, меркурии и соли, или о значении квадрата и всех фигур храма Соломонова. Пьер уважал этот разряд братьев масонов, к которому принадлежали преимущественно старые братья, и сам Иосиф Алексеевич, по мнению Пьера, но не разделял их интересов. Сердце его не лежало к мистической стороне масонства.
Ко второму разряду Пьер причислял себя и себе подобных братьев, ищущих, колеблющихся, не нашедших еще в масонстве прямого и понятного пути, но надеющихся найти его.
К третьему разряду он причислял братьев (их было самое большое число), не видящих в масонстве ничего, кроме внешней формы и обрядности и дорожащих строгим исполнением этой внешней формы, не заботясь о ее содержании и значении. Таковы были Виларский и даже великий мастер главной ложи.
К четвертому разряду, наконец, причислялось тоже большое количество братьев, в особенности в последнее время вступивших в братство. Это были люди, по наблюдениям Пьера, ни во что не верующие, ничего не желающие, и поступавшие в масонство только для сближения с молодыми богатыми и сильными по связям и знатности братьями, которых весьма много было в ложе.
Пьер начинал чувствовать себя неудовлетворенным своей деятельностью. Масонство, по крайней мере то масонство, которое он знал здесь, казалось ему иногда, основано было на одной внешности. Он и не думал сомневаться в самом масонстве, но подозревал, что русское масонство пошло по ложному пути и отклонилось от своего источника. И потому в конце года Пьер поехал за границу для посвящения себя в высшие тайны ордена.

Летом еще в 1809 году, Пьер вернулся в Петербург. По переписке наших масонов с заграничными было известно, что Безухий успел за границей получить доверие многих высокопоставленных лиц, проник многие тайны, был возведен в высшую степень и везет с собою многое для общего блага каменьщического дела в России. Петербургские масоны все приехали к нему, заискивая в нем, и всем показалось, что он что то скрывает и готовит.
Назначено было торжественное заседание ложи 2 го градуса, в которой Пьер обещал сообщить то, что он имеет передать петербургским братьям от высших руководителей ордена. Заседание было полно. После обыкновенных обрядов Пьер встал и начал свою речь.
– Любезные братья, – начал он, краснея и запинаясь и держа в руке написанную речь. – Недостаточно блюсти в тиши ложи наши таинства – нужно действовать… действовать. Мы находимся в усыплении, а нам нужно действовать. – Пьер взял свою тетрадь и начал читать.
«Для распространения чистой истины и доставления торжества добродетели, читал он, должны мы очистить людей от предрассудков, распространить правила, сообразные с духом времени, принять на себя воспитание юношества, соединиться неразрывными узами с умнейшими людьми, смело и вместе благоразумно преодолевать суеверие, неверие и глупость, образовать из преданных нам людей, связанных между собою единством цели и имеющих власть и силу.
«Для достижения сей цели должно доставить добродетели перевес над пороком, должно стараться, чтобы честный человек обретал еще в сем мире вечную награду за свои добродетели. Но в сих великих намерениях препятствуют нам весьма много – нынешние политические учреждения. Что же делать при таковом положении вещей? Благоприятствовать ли революциям, всё ниспровергнуть, изгнать силу силой?… Нет, мы весьма далеки от того. Всякая насильственная реформа достойна порицания, потому что ни мало не исправит зла, пока люди остаются таковы, каковы они есть, и потому что мудрость не имеет нужды в насилии.
«Весь план ордена должен быть основан на том, чтоб образовать людей твердых, добродетельных и связанных единством убеждения, убеждения, состоящего в том, чтобы везде и всеми силами преследовать порок и глупость и покровительствовать таланты и добродетель: извлекать из праха людей достойных, присоединяя их к нашему братству. Тогда только орден наш будет иметь власть – нечувствительно вязать руки покровителям беспорядка и управлять ими так, чтоб они того не примечали. Одним словом, надобно учредить всеобщий владычествующий образ правления, который распространялся бы над целым светом, не разрушая гражданских уз, и при коем все прочие правления могли бы продолжаться обыкновенным своим порядком и делать всё, кроме того только, что препятствует великой цели нашего ордена, то есть доставлению добродетели торжества над пороком. Сию цель предполагало само христианство. Оно учило людей быть мудрыми и добрыми, и для собственной своей выгоды следовать примеру и наставлениям лучших и мудрейших человеков.
«Тогда, когда всё погружено было во мраке, достаточно было, конечно, одного проповедания: новость истины придавала ей особенную силу, но ныне потребны для нас гораздо сильнейшие средства. Теперь нужно, чтобы человек, управляемый своими чувствами, находил в добродетели чувственные прелести. Нельзя искоренить страстей; должно только стараться направить их к благородной цели, и потому надобно, чтобы каждый мог удовлетворять своим страстям в пределах добродетели, и чтобы наш орден доставлял к тому средства.
«Как скоро будет у нас некоторое число достойных людей в каждом государстве, каждый из них образует опять двух других, и все они тесно между собой соединятся – тогда всё будет возможно для ордена, который втайне успел уже сделать многое ко благу человечества».
Речь эта произвела не только сильное впечатление, но и волнение в ложе. Большинство же братьев, видевшее в этой речи опасные замыслы иллюминатства, с удивившею Пьера холодностью приняло его речь. Великий мастер стал возражать Пьеру. Пьер с большим и большим жаром стал развивать свои мысли. Давно не было столь бурного заседания. Составились партии: одни обвиняли Пьера, осуждая его в иллюминатстве; другие поддерживали его. Пьера в первый раз поразило на этом собрании то бесконечное разнообразие умов человеческих, которое делает то, что никакая истина одинаково не представляется двум людям. Даже те из членов, которые казалось были на его стороне, понимали его по своему, с ограничениями, изменениями, на которые он не мог согласиться, так как главная потребность Пьера состояла именно в том, чтобы передать свою мысль другому точно так, как он сам понимал ее.
По окончании заседания великий мастер с недоброжелательством и иронией сделал Безухому замечание о его горячности и о том, что не одна любовь к добродетели, но и увлечение борьбы руководило им в споре. Пьер не отвечал ему и коротко спросил, будет ли принято его предложение. Ему сказали, что нет, и Пьер, не дожидаясь обычных формальностей, вышел из ложи и уехал домой.


На Пьера опять нашла та тоска, которой он так боялся. Он три дня после произнесения своей речи в ложе лежал дома на диване, никого не принимая и никуда не выезжая.
В это время он получил письмо от жены, которая умоляла его о свидании, писала о своей грусти по нем и о желании посвятить ему всю свою жизнь.
В конце письма она извещала его, что на днях приедет в Петербург из за границы.
Вслед за письмом в уединение Пьера ворвался один из менее других уважаемых им братьев масонов и, наведя разговор на супружеские отношения Пьера, в виде братского совета, высказал ему мысль о том, что строгость его к жене несправедлива, и что Пьер отступает от первых правил масона, не прощая кающуюся.
В это же самое время теща его, жена князя Василья, присылала за ним, умоляя его хоть на несколько минут посетить ее для переговоров о весьма важном деле. Пьер видел, что был заговор против него, что его хотели соединить с женою, и это было даже не неприятно ему в том состоянии, в котором он находился. Ему было всё равно: Пьер ничто в жизни не считал делом большой важности, и под влиянием тоски, которая теперь овладела им, он не дорожил ни своею свободою, ни своим упорством в наказании жены.
«Никто не прав, никто не виноват, стало быть и она не виновата», думал он. – Ежели Пьер не изъявил тотчас же согласия на соединение с женою, то только потому, что в состоянии тоски, в котором он находился, он не был в силах ничего предпринять. Ежели бы жена приехала к нему, он бы теперь не прогнал ее. Разве не всё равно было в сравнении с тем, что занимало Пьера, жить или не жить с женою?
Не отвечая ничего ни жене, ни теще, Пьер раз поздним вечером собрался в дорогу и уехал в Москву, чтобы повидаться с Иосифом Алексеевичем. Вот что писал Пьер в дневнике своем.
«Москва, 17 го ноября.
Сейчас только приехал от благодетеля, и спешу записать всё, что я испытал при этом. Иосиф Алексеевич живет бедно и страдает третий год мучительною болезнью пузыря. Никто никогда не слыхал от него стона, или слова ропота. С утра и до поздней ночи, за исключением часов, в которые он кушает самую простую пищу, он работает над наукой. Он принял меня милостиво и посадил на кровати, на которой он лежал; я сделал ему знак рыцарей Востока и Иерусалима, он ответил мне тем же, и с кроткой улыбкой спросил меня о том, что я узнал и приобрел в прусских и шотландских ложах. Я рассказал ему всё, как умел, передав те основания, которые я предлагал в нашей петербургской ложе и сообщил о дурном приеме, сделанном мне, и о разрыве, происшедшем между мною и братьями. Иосиф Алексеевич, изрядно помолчав и подумав, на всё это изложил мне свой взгляд, который мгновенно осветил мне всё прошедшее и весь будущий путь, предлежащий мне. Он удивил меня, спросив о том, помню ли я, в чем состоит троякая цель ордена: 1) в хранении и познании таинства; 2) в очищении и исправлении себя для воспринятия оного и 3) в исправлении рода человеческого чрез стремление к таковому очищению. Какая есть главнейшая и первая цель из этих трех? Конечно собственное исправление и очищение. Только к этой цели мы можем всегда стремиться независимо от всех обстоятельств. Но вместе с тем эта то цель и требует от нас наиболее трудов, и потому, заблуждаясь гордостью, мы, упуская эту цель, беремся либо за таинство, которое недостойны воспринять по нечистоте своей, либо беремся за исправление рода человеческого, когда сами из себя являем пример мерзости и разврата. Иллюминатство не есть чистое учение именно потому, что оно увлеклось общественной деятельностью и преисполнено гордости. На этом основании Иосиф Алексеевич осудил мою речь и всю мою деятельность. Я согласился с ним в глубине души своей. По случаю разговора нашего о моих семейных делах, он сказал мне: – Главная обязанность истинного масона, как я сказал вам, состоит в совершенствовании самого себя. Но часто мы думаем, что, удалив от себя все трудности нашей жизни, мы скорее достигнем этой цели; напротив, государь мой, сказал он мне, только в среде светских волнений можем мы достигнуть трех главных целей: 1) самопознания, ибо человек может познавать себя только через сравнение, 2) совершенствования, только борьбой достигается оно, и 3) достигнуть главной добродетели – любви к смерти. Только превратности жизни могут показать нам тщету ее и могут содействовать – нашей врожденной любви к смерти или возрождению к новой жизни. Слова эти тем более замечательны, что Иосиф Алексеевич, несмотря на свои тяжкие физические страдания, никогда не тяготится жизнию, а любит смерть, к которой он, несмотря на всю чистоту и высоту своего внутреннего человека, не чувствует еще себя достаточно готовым. Потом благодетель объяснил мне вполне значение великого квадрата мироздания и указал на то, что тройственное и седьмое число суть основание всего. Он советовал мне не отстраняться от общения с петербургскими братьями и, занимая в ложе только должности 2 го градуса, стараться, отвлекая братьев от увлечений гордости, обращать их на истинный путь самопознания и совершенствования. Кроме того для себя лично советовал мне первее всего следить за самим собою, и с этою целью дал мне тетрадь, ту самую, в которой я пишу и буду вписывать впредь все свои поступки».
«Петербург, 23 го ноября.
«Я опять живу с женой. Теща моя в слезах приехала ко мне и сказала, что Элен здесь и что она умоляет меня выслушать ее, что она невинна, что она несчастна моим оставлением, и многое другое. Я знал, что ежели я только допущу себя увидать ее, то не в силах буду более отказать ей в ее желании. В сомнении своем я не знал, к чьей помощи и совету прибегнуть. Ежели бы благодетель был здесь, он бы сказал мне. Я удалился к себе, перечел письма Иосифа Алексеевича, вспомнил свои беседы с ним, и из всего вывел то, что я не должен отказывать просящему и должен подать руку помощи всякому, тем более человеку столь связанному со мною, и должен нести крест свой. Но ежели я для добродетели простил ее, то пускай и будет мое соединение с нею иметь одну духовную цель. Так я решил и так написал Иосифу Алексеевичу. Я сказал жене, что прошу ее забыть всё старое, прошу простить мне то, в чем я мог быть виноват перед нею, а что мне прощать ей нечего. Мне радостно было сказать ей это. Пусть она не знает, как тяжело мне было вновь увидать ее. Устроился в большом доме в верхних покоях и испытываю счастливое чувство обновления».


Как и всегда, и тогда высшее общество, соединяясь вместе при дворе и на больших балах, подразделялось на несколько кружков, имеющих каждый свой оттенок. В числе их самый обширный был кружок французский, Наполеоновского союза – графа Румянцева и Caulaincourt'a. В этом кружке одно из самых видных мест заняла Элен, как только она с мужем поселилась в Петербурге. У нее бывали господа французского посольства и большое количество людей, известных своим умом и любезностью, принадлежавших к этому направлению.
Элен была в Эрфурте во время знаменитого свидания императоров, и оттуда привезла эти связи со всеми Наполеоновскими достопримечательностями Европы. В Эрфурте она имела блестящий успех. Сам Наполеон, заметив ее в театре, сказал про нее: «C'est un superbe animal». [Это прекрасное животное.] Успех ее в качестве красивой и элегантной женщины не удивлял Пьера, потому что с годами она сделалась еще красивее, чем прежде. Но удивляло его то, что за эти два года жена его успела приобрести себе репутацию
«d'une femme charmante, aussi spirituelle, que belle». [прелестной женщины, столь же умной, сколько красивой.] Известный рrince de Ligne [князь де Линь] писал ей письма на восьми страницах. Билибин приберегал свои mots [словечки], чтобы в первый раз сказать их при графине Безуховой. Быть принятым в салоне графини Безуховой считалось дипломом ума; молодые люди прочитывали книги перед вечером Элен, чтобы было о чем говорить в ее салоне, и секретари посольства, и даже посланники, поверяли ей дипломатические тайны, так что Элен была сила в некотором роде. Пьер, который знал, что она была очень глупа, с странным чувством недоуменья и страха иногда присутствовал на ее вечерах и обедах, где говорилось о политике, поэзии и философии. На этих вечерах он испытывал чувство подобное тому, которое должен испытывать фокусник, ожидая всякий раз, что вот вот обман его откроется. Но оттого ли, что для ведения такого салона именно нужна была глупость, или потому что сами обманываемые находили удовольствие в этом обмане, обман не открывался, и репутация d'une femme charmante et spirituelle так непоколебимо утвердилась за Еленой Васильевной Безуховой, что она могла говорить самые большие пошлости и глупости, и всё таки все восхищались каждым ее словом и отыскивали в нем глубокий смысл, которого она сама и не подозревала.
Пьер был именно тем самым мужем, который нужен был для этой блестящей, светской женщины. Он был тот рассеянный чудак, муж grand seigneur [большой барин], никому не мешающий и не только не портящий общего впечатления высокого тона гостиной, но, своей противоположностью изяществу и такту жены, служащий выгодным для нее фоном. Пьер, за эти два года, вследствие своего постоянного сосредоточенного занятия невещественными интересами и искреннего презрения ко всему остальному, усвоил себе в неинтересовавшем его обществе жены тот тон равнодушия, небрежности и благосклонности ко всем, который не приобретается искусственно и который потому то и внушает невольное уважение. Он входил в гостиную своей жены как в театр, со всеми был знаком, всем был одинаково рад и ко всем был одинаково равнодушен. Иногда он вступал в разговор, интересовавший его, и тогда, без соображений о том, были ли тут или нет les messieurs de l'ambassade [служащие при посольстве], шамкая говорил свои мнения, которые иногда были совершенно не в тоне настоящей минуты. Но мнение о чудаке муже de la femme la plus distinguee de Petersbourg [самой замечательной женщины в Петербурге] уже так установилось, что никто не принимал au serux [всерьез] его выходок.
В числе многих молодых людей, ежедневно бывавших в доме Элен, Борис Друбецкой, уже весьма успевший в службе, был после возвращения Элен из Эрфурта, самым близким человеком в доме Безуховых. Элен называла его mon page [мой паж] и обращалась с ним как с ребенком. Улыбка ее в отношении его была та же, как и ко всем, но иногда Пьеру неприятно было видеть эту улыбку. Борис обращался с Пьером с особенной, достойной и грустной почтительностию. Этот оттенок почтительности тоже беспокоил Пьера. Пьер так больно страдал три года тому назад от оскорбления, нанесенного ему женой, что теперь он спасал себя от возможности подобного оскорбления во первых тем, что он не был мужем своей жены, во вторых тем, что он не позволял себе подозревать.
– Нет, теперь сделавшись bas bleu [синим чулком], она навсегда отказалась от прежних увлечений, – говорил он сам себе. – Не было примера, чтобы bas bleu имели сердечные увлечения, – повторял он сам себе неизвестно откуда извлеченное правило, которому несомненно верил. Но, странное дело, присутствие Бориса в гостиной жены (а он был почти постоянно), физически действовало на Пьера: оно связывало все его члены, уничтожало бессознательность и свободу его движений.
– Такая странная антипатия, – думал Пьер, – а прежде он мне даже очень нравился.
В глазах света Пьер был большой барин, несколько слепой и смешной муж знаменитой жены, умный чудак, ничего не делающий, но и никому не вредящий, славный и добрый малый. В душе же Пьера происходила за всё это время сложная и трудная работа внутреннего развития, открывшая ему многое и приведшая его ко многим духовным сомнениям и радостям.


Он продолжал свой дневник, и вот что он писал в нем за это время:
«24 ro ноября.
«Встал в восемь часов, читал Св. Писание, потом пошел к должности (Пьер по совету благодетеля поступил на службу в один из комитетов), возвратился к обеду, обедал один (у графини много гостей, мне неприятных), ел и пил умеренно и после обеда списывал пиесы для братьев. Ввечеру сошел к графине и рассказал смешную историю о Б., и только тогда вспомнил, что этого не должно было делать, когда все уже громко смеялись.