Ванда (княжна)

Ванда<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr> <tr><td colspan="2" style="text-align: center;">Иллюстрация из хроники «Gesta principum Polonorum»</td></tr>
Княгиня Кракова
Предшественник:	Лех II
Преемник:	Лешко I
Смерть:	река Висла
Место погребения:	Курган Ванды
Отец:	Крак

Ванда — легендарная дочь князя Крака, основателя Кракова. После смерти отца она стала княжной поляков, но совершила самоубийство, чтобы избежать нежелательного брака.

Легенда

Согласно наиболее популярному варианту, Ванда, польская принцесса, после смерти отца стала княжной поляков. Она отказалась выйти замуж за немецкого принца, который из-за этого вторгся в Польшу, но атака была отбита. Однако Ванда совершила самоубийство, утопилась в реке Висла, чтобы принц не вторгался в её страну. Другая версия говорит о том, что немецкий принц победил поляков и хотел жениться на Ванде, чтобы закрепить свои завоевания. Есть также вариант, что Ванда утопилась в жертву языческим богам.

Историография

История принцессы Ванды впервые была описана в Средневековье (XII и XIII века) польским епископом и историком Винцентом Кадлубеком; многие историки предполагают, что он создал её, возможно, на основе славянских мифов и легенд, хотя некоторые историки видят, что легенда коренится в скандинавских и древнеримских (или греческих) легендах.

Версия Кадлубека такова: Ванда не совершала самоубийства и прожила долгую и счастливую жизнь с немецким принцем. И только с XIII—XIV веков в Великой хронике Польши оговаривается вариант с совершением самоубийства, ставший популярным в XV веке.

В средневековых хрониках Польши и Чехии (например, в «Чешской хронике» Козьмы Пражского и у Длугоша) упоминается о двух её сестрах. Одной из них была Либуше, предрёкшая основание Праги, основательница города Либушин, другая, Валаска, стала основательницей города Клодзко в Силезии.

Культурное влияние

По преданию, она похоронена в Кургане Ванды (польск. Kopiec Wandy). Вплоть до XIX века наблюдался обычай в Пятидесятницу разводить костры на этом кургане, расположенном на окраине Кракова в Новой Хуте, промышленном районе, созданном в 1949 году. Строительство Новой Хуты началось на именины Ванды (23 июня), и она является полуофициальным покровителем этого района, в котором есть торговый центр, улица, мосты и стадион, которые носят её имя. Польский поэт Циприан Камиль Норвид посетил Курган Ванды в 1840 году. Впоследствии он написал поэму «Ванда» в честь древней княжны.

Галерея

• Chronica Polonorum Vanda.jpg

  Иллюстрация из хроники «Gesta principum Polonorum»

• POL Warsaw Pałac Ursynów8.jpg

  Бюст королевы Ванды во дворце Красински, Урсынов.

• Wanda.jpg

  «Смерть Ванды» Картина Максимилиана Пиотровского

• Kopiec Wandy 4 VII 2005 001.jpg

  Курган Ванды

Отрывок, характеризующий Ванда (княжна)

Но в январе приехал Савельич из Москвы, рассказал про положение Москвы, про смету, которую ему сделал архитектор для возобновления дома и подмосковной, говоря про это, как про дело решенное. В это же время Пьер получил письмо от князя Василия и других знакомых из Петербурга. В письмах говорилось о долгах жены. И Пьер решил, что столь понравившийся ему план управляющего был неверен и что ему надо ехать в Петербург покончить дела жены и строиться в Москве. Зачем было это надо, он не знал; но он знал несомненно, что это надо. Доходы его вследствие этого решения уменьшались на три четверти. Но это было надо; он это чувствовал.
Вилларский ехал в Москву, и они условились ехать вместе.
Пьер испытывал во все время своего выздоровления в Орле чувство радости, свободы, жизни; но когда он, во время своего путешествия, очутился на вольном свете, увидал сотни новых лиц, чувство это еще более усилилось. Он все время путешествия испытывал радость школьника на вакации. Все лица: ямщик, смотритель, мужики на дороге или в деревне – все имели для него новый смысл. Присутствие и замечания Вилларского, постоянно жаловавшегося на бедность, отсталость от Европы, невежество России, только возвышали радость Пьера. Там, где Вилларский видел мертвенность, Пьер видел необычайную могучую силу жизненности, ту силу, которая в снегу, на этом пространстве, поддерживала жизнь этого целого, особенного и единого народа. Он не противоречил Вилларскому и, как будто соглашаясь с ним (так как притворное согласие было кратчайшее средство обойти рассуждения, из которых ничего не могло выйти), радостно улыбался, слушая его.


Так же, как трудно объяснить, для чего, куда спешат муравьи из раскиданной кочки, одни прочь из кочки, таща соринки, яйца и мертвые тела, другие назад в кочку – для чего они сталкиваются, догоняют друг друга, дерутся, – так же трудно было бы объяснить причины, заставлявшие русских людей после выхода французов толпиться в том месте, которое прежде называлось Москвою. Но так же, как, глядя на рассыпанных вокруг разоренной кочки муравьев, несмотря на полное уничтожение кочки, видно по цепкости, энергии, по бесчисленности копышущихся насекомых, что разорено все, кроме чего то неразрушимого, невещественного, составляющего всю силу кочки, – так же и Москва, в октябре месяце, несмотря на то, что не было ни начальства, ни церквей, ни святынь, ни богатств, ни домов, была та же Москва, какою она была в августе. Все было разрушено, кроме чего то невещественного, но могущественного и неразрушимого.
Побуждения людей, стремящихся со всех сторон в Москву после ее очищения от врага, были самые разнообразные, личные, и в первое время большей частью – дикие, животные. Одно только побуждение было общее всем – это стремление туда, в то место, которое прежде называлось Москвой, для приложения там своей деятельности.
Через неделю в Москве уже было пятнадцать тысяч жителей, через две было двадцать пять тысяч и т. д. Все возвышаясь и возвышаясь, число это к осени 1813 года дошло до цифры, превосходящей население 12 го года.
Первые русские люди, которые вступили в Москву, были казаки отряда Винцингероде, мужики из соседних деревень и бежавшие из Москвы и скрывавшиеся в ее окрестностях жители. Вступившие в разоренную Москву русские, застав ее разграбленною, стали тоже грабить. Они продолжали то, что делали французы. Обозы мужиков приезжали в Москву с тем, чтобы увозить по деревням все, что было брошено по разоренным московским домам и улицам. Казаки увозили, что могли, в свои ставки; хозяева домов забирали все то, что они находили и других домах, и переносили к себе под предлогом, что это была их собственность.