Вандербильт, Консуэло

Консуэло Вандербильт, герцогиня Мальборо (2 марта 1877, Нью-Йорк — 6 декабря 1964, Нью-Йорк) — знаменитая красавица, представительница семьи американских миллионеров Вандербильтов, вышедшая замуж за 9-го герцога Мальборо. Самая богатая невеста викторианского времени, её свадьба стала международным символом выгодного для обеих сторон брака.

Биография

Родилась в Нью-Йорке. Была единственной дочерью Уильяма Киссема Вандербильта, американского миллионера и железнодорожного магната, и его первой жены, алабамской красавицы, а затем суфражистки Алвы Эрскин Смит (1853—1933). Своим экзотическим испанским именем Консуэло обязана своей крёстной матери, Марии Консуэло Изнага дель Вайле (1858—1909), наполовину кубинке. (В своё время Мария вызвала изумление в обществе тем, что вышла замуж за искателя приданого Джорджа Виктора Монтегю, виконта Мандевиля. Этот союз Старого и Нового Света заставлял отца жениха, 7-го герцога Манчестерского, открыто заявлять, что его сын женился на «краснокожей»). На Консуэло Вандербильт с детства оказывала сильное давление её мать Алва, которая предрешила, что дочь выйдет замуж так же удачно, как и её тезка и крёстная, чей муж к тому времени уже унаследовал герцогский титул. В своей биографии Консуэло рассказывает, как её заставляли носить металлический корсет для исправления осанки. Девочка обучалась дома гувернантками и приглашёнными учителями, с юного возраста изучила языки.

Как и её крёстная, Консуэло привлекала внимание многих обладателей титулов, желающих соединить своё благородное происхождение с её состоянием. Мать получила как минимум пять предложений руки и сердца, но одобрила только одного — принца Франца Иосифа Баттенберга. В свою очередь Консуэло отказалась от замужества с этим неприятным для неё аристократом. Прочие же не удовлетворяли требованиям Алвы. К счастью, в отличие от большинства других богатых невест, Консуэло была необычайно привлекательна и мила. Её красота была так велика, что сэр Джеймс Бэрри написал о ней: «Я бы мог прождать всю ночь под дождём ради того, чтобы увидеть, как Консуэло Мальборо садится в карету». Её описывали такими словами: «пикантный овал лица, длинная красивая шея, огромные тёмные глаза с загнутыми ресницами». Облик Консуэло прекрасно соответствовал «slim, tight look», который стал моден в эдвардианскую эпоху.

Первый брак

Благодаря усилиям вдовой леди Паже (урождённой американки Mary «Minnie» Stevens), которая стала своего рода брачным агентом для богатых американских наследниц и британских аристократов, Алва познакомила свою дочь с Чарльзом Спенсером-Черчиллем, 9-м герцогом Мальборо (1871—1934), по прозвищу Санни (Sunny). Но Консуэло не обратила на герцога внимания, будучи уже тайно помолвленной с американцем по имени Уинтроп Резерфорд. Узнав об этом, Алва обрушилась на дочь, приказала ей выйти замуж за Мальборо, заперла девушку в комнате, сопровождая это угрозами убить Резерфорда. Когда это не помогло, Алва прикинулась умирающей из-за непослушания дочери и, в конце концов, 18-летняя Консуэло согласилась на свадьбу.

Приданое, полученное герцогом, составило 2,5 млн долларов (ок. 75 млн в наши дни, с учётом инфляции). Эти средства позволили герцогу восстановить знаменитый Бленхеймский дворец. Свадьба состоялась 6 ноября 1895 г. в епископальной церкви Св. Фомы в Нью-Йорке. Дети от этого брака:

1. Джон Альберт Уильям Спенсер-Черчилль, маркиз Блендфорд, будущий 10-й герцог (18 сентября 1897—11 марта 1972)
2. лорд Айвор Спенсер-Черчилль (14 октября 1898—17 сентября 1956)

Рождение этих детей лишило титула Уинстона Черчилля, который стал бы следующим герцогом, если бы его двоюродный брат Чарльз умер, не оставив потомства. Первое, что заявила молодой невестке свекровь, герцогиня Фанни: «Ваша первейшая обязанность — родить ребёнка, и это должен быть сын, ибо мне невыносимо даже подумать, что герцогом станет этот выскочка Уинстон». «Возможно, вы уже беременны?» — интересовалась она далее. Консуэло называла своих детей «Наследник и Запасной» (the Heir and the Spare).

Титулование

Годы	Титул
1877—1895	мисс Консуэло Вандербильт
1895—1921	Её Светлость герцогиня Мальборо
1921	Консуэло, герцогиня Мальборо
1921—1964	мадам Жак Бальзан

Бедность людей, проживавших на землях мужа, произвела сильное впечатление на новоиспечённую герцогиню, и она стала помогать им. Затем она также оказалась вовлечена в другие филантропические проекты. Консуэло ожидал оглушительный успех в светском обществе Великобритании. В 1902 г. вместе с мужем она побывала в России. В Петербурге чета была принята вдовствующей императрицей Марией Федоровной. Вероятно, именно тогда был сделан заказ Фаберже на изготовление «Яйца Мальборо».

Тем не менее, отношения между нею и супругом, и без того не особо пылкие, со временем всё больше и больше стали сходить на нет. Супруги стали жить раздельно с 1907 г. В то время как герцог со временем попал под обаяние Глэдис Мэри Дикон, небогатой харизматичной американки, на которой впоследствии женился, имя герцогини стали связывать с кузеном её мужа, привлекательным достопочтенным Реджинальдом Феллоузом, кроме того — с великим князем Дмитрием Павловичем и некоторыми другими.

Консуэло и герцог развелись в 1921 г. после 26 лет совместной жизни. 19 августа 1926 г., по просьбе герцога, перешедшего в католицизм, и с согласия Консуэло венчание было аннулировано Ватиканом, что облегчило переход герцога в новую веру. Развод, к удивлению многих, был поддержан матерью Консуэло, которая открыто заявила, что это был акт ошибочного принуждения: «Я заставила свою дочь выйти замуж за герцога», — рассказывала Алва интервьюеру, — «У меня была абсолютная власть над дочерью». Следует отметить, что к тому времени Алва уже сама развелась с мужем (1895), шокировав высшее американское общество, и сочетавшись вторым браком с сыном еврейского банкира, активно занялась суфражистской деятельностью. В последующие годы мать и повзрослевшая дочь смогли наладить более близкие и тёплые отношения.

Второй брак

Незамедлительно после развода, 4 июля 1921 году Консуэло вступила во второй брак с подполковником Жаком Бальзаном (фр. Jacques Balsan) (1868—1956), пионером французского воздухоплавания, авиации и гидроавиации, который к тому же был наследником текстильного фабриканта. Брат его, Этьен, был любовником Коко Шанель. Бальзан, как указывают, познакомился с Консуэло ещё в Нью-Йорке, когда ей было 17 лет, и все это время сохранял к ней привязанность. Это был счастливый брак. Несмотря на развод, Консуэло сохранила связи с кланом Черчиллей, в особенности с сэром Уинстоном, который был частым гостем в её шато Saint-Georges-Motel недалеко от Дрё, в 50 милях от Парижа. Именно там он написал свои последние картины перед войной. Жак и Консуэло Бальзан проживали в своих особняке в Париже, рю Шарль-Флоке.

В период Второй мировой войны Бальзан оказался в рядах французского Сопротивления. Затем через Испанию и Португалию супруги смогли бежать из нацистской Европы в США, где и проживали до конца войны. Консуэло награждена орденом Почетного легиона за филантропическую деятельность и открытие детского госпиталя в Париже. В 1953 году она опубликовала свою автобиографию, в которой много пишет об эпохе и современниках, но избегает подробностей своей интимной жизни.

Скончалась в Саутгемптоне на Лонг-Айленде, Нью-Йорк, 6 декабря 1964 года в возрасте 87 лет, на 8 лет пережив любимого мужа. Похоронена рядом со своим младшим сыном, лордом Айвором, и сэром Уинстоном, на кладбище церкви Святого Мартина (Блейдон) в графстве Оксфордшир, вблизи своей бывшей резиденции — дворца Бленхейм.

Другие Консуэло Вандербильт

• Брат герцогини, Уильям Киссэм Вандербильт II, назвал свою дочь, родившуюся в 1903 году, в честь сестры.

В литературе

• Автобиография: Consuelo Balsan. «The Glitter and the Gold», 1953. (Литературная обработка журналиста Стюарта Престона). Критики назвали её «идеальной эпитафией эре элегантности».
• Некоторые черты Консуэло послужили Эдит Уортон образцом для создания персонажа Кончиты Клоссон в романе «The Buccaneers» (букв. «Пиратки», в русском переводе телефильма — «Красотки») об американках, покоряющих лондонский свет. В экранизации романа 1995 г. эту роль играла Мира Сорвино. Но основное отличие состоит в том, что Кончита Клоссон — красивая, но небогатая американка, выходящая замуж не за герцога, а за его разорившегося родственника, который из-за своей разгульной жизни в конце концов заболевает сифилисом. Эти черты заимствованы писательницей, скорее, из истории брака другой американки, вышедшей подобным образом замуж поколением ранее — леди Рэндольф Черчилль (мать Уинстона). Элементы истории Консуэло использованы также в описании жизни главной героини романа — Нэн Сен-Джордж, которая хотя и не обладает экзотическим испанским именем и элегантной красотой, зато в отличие от Кончиты, выходит замуж за герцога, затем расстается с ним, чтобы наконец воссоединиться с мужчиной, полюбившим её ещё до свадьбы.
• Возможно, именно Консуэло — «заносчивая Вандербильдиха», противник Эллочки Людоедки в романе «Двенадцать стульев»: «Сверкающая фотография изображала дочь американского миллиардера Вандербильда в вечернем платье. Там были меха и перья, шёлк и жемчуг, лёгкость покроя необыкновенная и умопомрачительная причёска», хотя, скорее всего, это описание относится к какой-либо из её незамужних племянниц или двоюродных сестер, проживавших в 1920-е годы в США.
• Amanda Mackenzie Stuart. Consuelo and Alva Vanderbilt: The Story of a Daughter and a Mother in the Gilded Age.

Ссылки

• [www.friesian.com/flanders.htm Родословное древо Вандербильтов] (англ.)
• [web.archive.org/web/20070630085623/www.kommersant.ru/k-money-old/story.asp?m_id=31564 О династии Вандербильтов] (недоступная ссылка с 15-03-2014 (3693 дня) — история, копия) (рус.)
• [www.thepeerage.com/101844_001.jpg Фото Консуэло в пожилом возрасте]

Отрывок, характеризующий Вандербильт, Консуэло

– Всегда с старшими детьми мудрят, хотят сделать что нибудь необыкновенное, – сказала гостья.
– Что греха таить, ma chere! Графинюшка мудрила с Верой, – сказал граф. – Ну, да что ж! всё таки славная вышла, – прибавил он, одобрительно подмигивая Вере.
Гостьи встали и уехали, обещаясь приехать к обеду.
– Что за манера! Уж сидели, сидели! – сказала графиня, проводя гостей.


Когда Наташа вышла из гостиной и побежала, она добежала только до цветочной. В этой комнате она остановилась, прислушиваясь к говору в гостиной и ожидая выхода Бориса. Она уже начинала приходить в нетерпение и, топнув ножкой, сбиралась было заплакать оттого, что он не сейчас шел, когда заслышались не тихие, не быстрые, приличные шаги молодого человека.
Наташа быстро бросилась между кадок цветов и спряталась.
Борис остановился посереди комнаты, оглянулся, смахнул рукой соринки с рукава мундира и подошел к зеркалу, рассматривая свое красивое лицо. Наташа, притихнув, выглядывала из своей засады, ожидая, что он будет делать. Он постоял несколько времени перед зеркалом, улыбнулся и пошел к выходной двери. Наташа хотела его окликнуть, но потом раздумала. «Пускай ищет», сказала она себе. Только что Борис вышел, как из другой двери вышла раскрасневшаяся Соня, сквозь слезы что то злобно шепчущая. Наташа удержалась от своего первого движения выбежать к ней и осталась в своей засаде, как под шапкой невидимкой, высматривая, что делалось на свете. Она испытывала особое новое наслаждение. Соня шептала что то и оглядывалась на дверь гостиной. Из двери вышел Николай.
– Соня! Что с тобой? Можно ли это? – сказал Николай, подбегая к ней.
– Ничего, ничего, оставьте меня! – Соня зарыдала.
– Нет, я знаю что.
– Ну знаете, и прекрасно, и подите к ней.
– Соооня! Одно слово! Можно ли так мучить меня и себя из за фантазии? – говорил Николай, взяв ее за руку.
Соня не вырывала у него руки и перестала плакать.
Наташа, не шевелясь и не дыша, блестящими главами смотрела из своей засады. «Что теперь будет»? думала она.
– Соня! Мне весь мир не нужен! Ты одна для меня всё, – говорил Николай. – Я докажу тебе.
– Я не люблю, когда ты так говоришь.
– Ну не буду, ну прости, Соня! – Он притянул ее к себе и поцеловал.
«Ах, как хорошо!» подумала Наташа, и когда Соня с Николаем вышли из комнаты, она пошла за ними и вызвала к себе Бориса.
– Борис, подите сюда, – сказала она с значительным и хитрым видом. – Мне нужно сказать вам одну вещь. Сюда, сюда, – сказала она и привела его в цветочную на то место между кадок, где она была спрятана. Борис, улыбаясь, шел за нею.
– Какая же это одна вещь ? – спросил он.
Она смутилась, оглянулась вокруг себя и, увидев брошенную на кадке свою куклу, взяла ее в руки.
– Поцелуйте куклу, – сказала она.
Борис внимательным, ласковым взглядом смотрел в ее оживленное лицо и ничего не отвечал.
– Не хотите? Ну, так подите сюда, – сказала она и глубже ушла в цветы и бросила куклу. – Ближе, ближе! – шептала она. Она поймала руками офицера за обшлага, и в покрасневшем лице ее видны были торжественность и страх.
– А меня хотите поцеловать? – прошептала она чуть слышно, исподлобья глядя на него, улыбаясь и чуть не плача от волненья.
Борис покраснел.
– Какая вы смешная! – проговорил он, нагибаясь к ней, еще более краснея, но ничего не предпринимая и выжидая.
Она вдруг вскочила на кадку, так что стала выше его, обняла его обеими руками, так что тонкие голые ручки согнулись выше его шеи и, откинув движением головы волосы назад, поцеловала его в самые губы.
Она проскользнула между горшками на другую сторону цветов и, опустив голову, остановилась.
– Наташа, – сказал он, – вы знаете, что я люблю вас, но…
– Вы влюблены в меня? – перебила его Наташа.
– Да, влюблен, но, пожалуйста, не будем делать того, что сейчас… Еще четыре года… Тогда я буду просить вашей руки.
Наташа подумала.
– Тринадцать, четырнадцать, пятнадцать, шестнадцать… – сказала она, считая по тоненьким пальчикам. – Хорошо! Так кончено?
И улыбка радости и успокоения осветила ее оживленное лицо.
– Кончено! – сказал Борис.
– Навсегда? – сказала девочка. – До самой смерти?
И, взяв его под руку, она с счастливым лицом тихо пошла с ним рядом в диванную.


Графиня так устала от визитов, что не велела принимать больше никого, и швейцару приказано было только звать непременно кушать всех, кто будет еще приезжать с поздравлениями. Графине хотелось с глазу на глаз поговорить с другом своего детства, княгиней Анной Михайловной, которую она не видала хорошенько с ее приезда из Петербурга. Анна Михайловна, с своим исплаканным и приятным лицом, подвинулась ближе к креслу графини.
– С тобой я буду совершенно откровенна, – сказала Анна Михайловна. – Уж мало нас осталось, старых друзей! От этого я так и дорожу твоею дружбой.
Анна Михайловна посмотрела на Веру и остановилась. Графиня пожала руку своему другу.
– Вера, – сказала графиня, обращаясь к старшей дочери, очевидно, нелюбимой. – Как у вас ни на что понятия нет? Разве ты не чувствуешь, что ты здесь лишняя? Поди к сестрам, или…
Красивая Вера презрительно улыбнулась, видимо не чувствуя ни малейшего оскорбления.
– Ежели бы вы мне сказали давно, маменька, я бы тотчас ушла, – сказала она, и пошла в свою комнату.
Но, проходя мимо диванной, она заметила, что в ней у двух окошек симметрично сидели две пары. Она остановилась и презрительно улыбнулась. Соня сидела близко подле Николая, который переписывал ей стихи, в первый раз сочиненные им. Борис с Наташей сидели у другого окна и замолчали, когда вошла Вера. Соня и Наташа с виноватыми и счастливыми лицами взглянули на Веру.
Весело и трогательно было смотреть на этих влюбленных девочек, но вид их, очевидно, не возбуждал в Вере приятного чувства.
– Сколько раз я вас просила, – сказала она, – не брать моих вещей, у вас есть своя комната.
Она взяла от Николая чернильницу.
– Сейчас, сейчас, – сказал он, мокая перо.
– Вы всё умеете делать не во время, – сказала Вера. – То прибежали в гостиную, так что всем совестно сделалось за вас.
Несмотря на то, или именно потому, что сказанное ею было совершенно справедливо, никто ей не отвечал, и все четверо только переглядывались между собой. Она медлила в комнате с чернильницей в руке.
– И какие могут быть в ваши года секреты между Наташей и Борисом и между вами, – всё одни глупости!
– Ну, что тебе за дело, Вера? – тихеньким голоском, заступнически проговорила Наташа.
Она, видимо, была ко всем еще более, чем всегда, в этот день добра и ласкова.
– Очень глупо, – сказала Вера, – мне совестно за вас. Что за секреты?…
– У каждого свои секреты. Мы тебя с Бергом не трогаем, – сказала Наташа разгорячаясь.
– Я думаю, не трогаете, – сказала Вера, – потому что в моих поступках никогда ничего не может быть дурного. А вот я маменьке скажу, как ты с Борисом обходишься.
– Наталья Ильинишна очень хорошо со мной обходится, – сказал Борис. – Я не могу жаловаться, – сказал он.
– Оставьте, Борис, вы такой дипломат (слово дипломат было в большом ходу у детей в том особом значении, какое они придавали этому слову); даже скучно, – сказала Наташа оскорбленным, дрожащим голосом. – За что она ко мне пристает? Ты этого никогда не поймешь, – сказала она, обращаясь к Вере, – потому что ты никогда никого не любила; у тебя сердца нет, ты только madame de Genlis [мадам Жанлис] (это прозвище, считавшееся очень обидным, было дано Вере Николаем), и твое первое удовольствие – делать неприятности другим. Ты кокетничай с Бергом, сколько хочешь, – проговорила она скоро.
– Да уж я верно не стану перед гостями бегать за молодым человеком…
– Ну, добилась своего, – вмешался Николай, – наговорила всем неприятностей, расстроила всех. Пойдемте в детскую.
Все четверо, как спугнутая стая птиц, поднялись и пошли из комнаты.
– Мне наговорили неприятностей, а я никому ничего, – сказала Вера.
– Madame de Genlis! Madame de Genlis! – проговорили смеющиеся голоса из за двери.
Красивая Вера, производившая на всех такое раздражающее, неприятное действие, улыбнулась и видимо не затронутая тем, что ей было сказано, подошла к зеркалу и оправила шарф и прическу. Глядя на свое красивое лицо, она стала, повидимому, еще холоднее и спокойнее.

В гостиной продолжался разговор.
– Ah! chere, – говорила графиня, – и в моей жизни tout n'est pas rose. Разве я не вижу, что du train, que nous allons, [не всё розы. – при нашем образе жизни,] нашего состояния нам не надолго! И всё это клуб, и его доброта. В деревне мы живем, разве мы отдыхаем? Театры, охоты и Бог знает что. Да что обо мне говорить! Ну, как же ты это всё устроила? Я часто на тебя удивляюсь, Annette, как это ты, в свои годы, скачешь в повозке одна, в Москву, в Петербург, ко всем министрам, ко всей знати, со всеми умеешь обойтись, удивляюсь! Ну, как же это устроилось? Вот я ничего этого не умею.
– Ах, душа моя! – отвечала княгиня Анна Михайловна. – Не дай Бог тебе узнать, как тяжело остаться вдовой без подпоры и с сыном, которого любишь до обожания. Всему научишься, – продолжала она с некоторою гордостью. – Процесс мой меня научил. Ежели мне нужно видеть кого нибудь из этих тузов, я пишу записку: «princesse une telle [княгиня такая то] желает видеть такого то» и еду сама на извозчике хоть два, хоть три раза, хоть четыре, до тех пор, пока не добьюсь того, что мне надо. Мне всё равно, что бы обо мне ни думали.
– Ну, как же, кого ты просила о Бореньке? – спросила графиня. – Ведь вот твой уже офицер гвардии, а Николушка идет юнкером. Некому похлопотать. Ты кого просила?
– Князя Василия. Он был очень мил. Сейчас на всё согласился, доложил государю, – говорила княгиня Анна Михайловна с восторгом, совершенно забыв всё унижение, через которое она прошла для достижения своей цели.
– Что он постарел, князь Василий? – спросила графиня. – Я его не видала с наших театров у Румянцевых. И думаю, забыл про меня. Il me faisait la cour, [Он за мной волочился,] – вспомнила графиня с улыбкой.
– Всё такой же, – отвечала Анна Михайловна, – любезен, рассыпается. Les grandeurs ne lui ont pas touriene la tete du tout. [Высокое положение не вскружило ему головы нисколько.] «Я жалею, что слишком мало могу вам сделать, милая княгиня, – он мне говорит, – приказывайте». Нет, он славный человек и родной прекрасный. Но ты знаешь, Nathalieie, мою любовь к сыну. Я не знаю, чего я не сделала бы для его счастья. А обстоятельства мои до того дурны, – продолжала Анна Михайловна с грустью и понижая голос, – до того дурны, что я теперь в самом ужасном положении. Мой несчастный процесс съедает всё, что я имею, и не подвигается. У меня нет, можешь себе представить, a la lettre [буквально] нет гривенника денег, и я не знаю, на что обмундировать Бориса. – Она вынула платок и заплакала. – Мне нужно пятьсот рублей, а у меня одна двадцатипятирублевая бумажка. Я в таком положении… Одна моя надежда теперь на графа Кирилла Владимировича Безухова. Ежели он не захочет поддержать своего крестника, – ведь он крестил Борю, – и назначить ему что нибудь на содержание, то все мои хлопоты пропадут: мне не на что будет обмундировать его.