Вандомская колонна
| Достопримечательность | |
Вандомская колонна
La colonne Vendôme | |
| |
| Страна | Франция |
| Город | Париж |
| Архитектурный стиль | ампир |
| Автор проекта | архитектор Ж. Б. Лепер и Ж. Гондуэн |
| Строительство | 1806—1810 годы |
| Основные даты: | |
Вандо́мская коло́нна (фр. la colonne Vendôme) — парижская «колонна Побед» (прежнее название) Великой армии на Вандомской площади в 1-м округе Парижa, воздвигнутая по декрету Наполеона I от 1 января 1806 года, в память побед, одержанных им в кампанию 1805 года. Возводилась с 25 августа 1806 года по 15 августа 1810 года.
Колонна, подражание Траяновой колонне в Риме, выполненая из металла сотен пушек, взятых Великой армией у неприятелей, — русских и австрийцев, на самом деле, выполнена из камня и обложена бронзовыми барельефами. Это видно на фотографии разрушенной колонны . Её высота 44,3 м, диаметр 3,6 м. Колонна винтообразно — полосой длиной 280 м — обложена бронзой из 425 барельефов работы Лепера, на которых изображены действия кампании 1805 года. Внутренняя лестница позволяет подняться наверх. Вершина колонны обнесена галереей, посредине которой возвышается статуя Наполеона, уже третья в истории колонны; выполнена скульптором Огюстом Дюмоном и представляет Наполеона в виде древнеримского императора, задрапированного в короткий плащ и имеющего знаки славы — меч, крылатую богиню победы и императорский лавровый венок.
История
Колонна, якобы отлитая из австрийских и русских пушек по образцу колонны Траяна по желанию Наполеона в 1807 году, со статуей императора и 76 скульптурными рельефами работы художника Давида по эскизам Бержере была установлена на месте бронзовой статуи Людовика XIV работы скульптора Жирардона, простоявшей там ровно сто лет с 12 августа 1692 года по 12 августа 1792 года. Сооружение памятника стоило 2 миллиона франков.
После взятия союзниками Парижа в 1814 году первая статуя Наполеона была снята и заменена на белый флаг Бурбонов с лилиями. В 1818 году её расплавили и сделали статую Генриха IV на Новом мосту.
В 1833 году, после Июльской революции, Луи-Филипп I приказал сделать новую статую Наполеона и водрузить её на колонну. Она была выполнена скульптором Сёрром. Наполеон представлен в известной своей двууголке, в сюртуке, надетом поверх мундира, со зрительной трубой в правой руке. В 1863 году Наполеон III, опасаясь, что высокохудожественная статуя может пострадать от непогоды, распорядился снять её и выставить в Доме Инвалидов, поближе к гробнице Наполеона I, а для колонны сделать копию.
Вандомская колонна с восстановленной статуей Наполеона I стала, с одной стороны, символом поклонения бонапартистов, с другой — объектом критики противников Наполеона. Например, Гейне осуждал этот памятник как прославление милитаризма. Знаменитые французские поэты О. Барбье и А. Ламартин также выражали своё негодование. Требовали разрушения колонны философ Конт, публицисты П. Ланжаллэ и П. Корье.
Время Парижской коммуны
Самые драматические события ждали колонну в дни Парижской коммуны в 1871 году. Известный художник Гюстав Курбе ещё с момента падения Второй империи в сентябре 1870 года высказывался за снос колонны, производящей «впечатление кровавого ручья в мирном саду», и за то, чтобы перенести этот памятник на эспланаду Дома инвалидов и установить на пустынном месте, посещаемом главным образом военными. Во время Коммуны Курбе оказался комиссаром по культуре и был близок к осуществлению своей мечты. Но общественное мнение Парижа требовало полного уничтожения колонны.
12 апреля 1871 года Коммуна, по предложению Ф. Пиа, приняла декрет:
«Парижская Коммуна, считая, что императорская колонна на Вандомской площади является памятником варварству, символом грубой силы и ложной славы, утверждением милитаризма, отрицанием международного права, постоянным оскорблением побеждённых со стороны победителей, непрерывным покушением на один из трёх великих принципов Французской республики — Братство, постановляет: Статья первая и единственная. — Колонна на Вандомской площади будет разрушена».
18 мая 1871 года колонна была повалена на землю при огромном стечении народа.
После поражения Коммуны новое правительство подняло колонну, восстановило в очередной раз снятую статую Наполеона I и обязало Курбе по суду оплатить издержки. Имущество художника было распродано, но и после выхода из тюрьмы он был обязан платить 10000 франков каждый год. Через 7 лет Курбе умер в бедности.
Как добраться
Метро: линии 3, 7, 8, станция Opéra
См. также
|
Портал «Франция» |
|---|
Напишите отзыв о статье "Вандомская колонна"
Литература
- А. Плюшар. Энциклопедический лексикон, том 8. — Типография А. Плюшара; С.-П., 1837 — с. 234 (Вандомская колонна).
Ссылки
- [www.napoleon.org/fr/magazine/musee/files/Colonne_Vendome.asp История колонны]
Отрывок, характеризующий Вандомская колонна
Но если даже предположить, что Александр I пятьдесят лет тому назад ошибался в своем воззрении на то, что есть благо народов, невольно должно предположить, что и историк, судящий Александра, точно так же по прошествии некоторого времени окажется несправедливым, в своем воззрении на то, что есть благо человечества. Предположение это тем более естественно и необходимо, что, следя за развитием истории, мы видим, что с каждым годом, с каждым новым писателем изменяется воззрение на то, что есть благо человечества; так что то, что казалось благом, через десять лет представляется злом; и наоборот. Мало того, одновременно мы находим в истории совершенно противоположные взгляды на то, что было зло и что было благо: одни данную Польше конституцию и Священный Союз ставят в заслугу, другие в укор Александру.Про деятельность Александра и Наполеона нельзя сказать, чтобы она была полезна или вредна, ибо мы не можем сказать, для чего она полезна и для чего вредна. Если деятельность эта кому нибудь не нравится, то она не нравится ему только вследствие несовпадения ее с ограниченным пониманием его о том, что есть благо. Представляется ли мне благом сохранение в 12 м году дома моего отца в Москве, или слава русских войск, или процветание Петербургского и других университетов, или свобода Польши, или могущество России, или равновесие Европы, или известного рода европейское просвещение – прогресс, я должен признать, что деятельность всякого исторического лица имела, кроме этих целей, ещь другие, более общие и недоступные мне цели.
Но положим, что так называемая наука имеет возможность примирить все противоречия и имеет для исторических лиц и событий неизменное мерило хорошего и дурного.
Положим, что Александр мог сделать все иначе. Положим, что он мог, по предписанию тех, которые обвиняют его, тех, которые профессируют знание конечной цели движения человечества, распорядиться по той программе народности, свободы, равенства и прогресса (другой, кажется, нет), которую бы ему дали теперешние обвинители. Положим, что эта программа была бы возможна и составлена и что Александр действовал бы по ней. Что же сталось бы тогда с деятельностью всех тех людей, которые противодействовали тогдашнему направлению правительства, – с деятельностью, которая, по мнению историков, хороша и полезна? Деятельности бы этой не было; жизни бы не было; ничего бы не было.
Если допустить, что жизнь человеческая может управляться разумом, – то уничтожится возможность жизни.
Если допустить, как то делают историки, что великие люди ведут человечество к достижению известных целей, состоящих или в величии России или Франции, или в равновесии Европы, или в разнесении идей революции, или в общем прогрессе, или в чем бы то ни было, то невозможно объяснить явлений истории без понятий о случае и о гении.
Если цель европейских войн начала нынешнего столетия состояла в величии России, то эта цель могла быть достигнута без всех предшествовавших войн и без нашествия. Если цель – величие Франции, то эта цель могла быть достигнута и без революции, и без империи. Если цель – распространение идей, то книгопечатание исполнило бы это гораздо лучше, чем солдаты. Если цель – прогресс цивилизации, то весьма легко предположить, что, кроме истребления людей и их богатств, есть другие более целесообразные пути для распространения цивилизации.
Почему же это случилось так, а не иначе?
Потому что это так случилось. «Случай сделал положение; гений воспользовался им», – говорит история.
Но что такое случай? Что такое гений?
Слова случай и гений не обозначают ничего действительно существующего и потому не могут быть определены. Слова эти только обозначают известную степень понимания явлений. Я не знаю, почему происходит такое то явление; думаю, что не могу знать; потому не хочу знать и говорю: случай. Я вижу силу, производящую несоразмерное с общечеловеческими свойствами действие; не понимаю, почему это происходит, и говорю: гений.
Для стада баранов тот баран, который каждый вечер отгоняется овчаром в особый денник к корму и становится вдвое толще других, должен казаться гением. И то обстоятельство, что каждый вечер именно этот самый баран попадает не в общую овчарню, а в особый денник к овсу, и что этот, именно этот самый баран, облитый жиром, убивается на мясо, должно представляться поразительным соединением гениальности с целым рядом необычайных случайностей.
Но баранам стоит только перестать думать, что все, что делается с ними, происходит только для достижения их бараньих целей; стоит допустить, что происходящие с ними события могут иметь и непонятные для них цели, – и они тотчас же увидят единство, последовательность в том, что происходит с откармливаемым бараном. Ежели они и не будут знать, для какой цели он откармливался, то, по крайней мере, они будут знать, что все случившееся с бараном случилось не нечаянно, и им уже не будет нужды в понятии ни о случае, ни о гении.
Только отрешившись от знаний близкой, понятной цели и признав, что конечная цель нам недоступна, мы увидим последовательность и целесообразность в жизни исторических лиц; нам откроется причина того несоразмерного с общечеловеческими свойствами действия, которое они производят, и не нужны будут нам слова случай и гений.
Стоит только признать, что цель волнений европейских народов нам неизвестна, а известны только факты, состоящие в убийствах, сначала во Франции, потом в Италии, в Африке, в Пруссии, в Австрии, в Испании, в России, и что движения с запада на восток и с востока на запад составляют сущность и цель этих событий, и нам не только не нужно будет видеть исключительность и гениальность в характерах Наполеона и Александра, но нельзя будет представить себе эти лица иначе, как такими же людьми, как и все остальные; и не только не нужно будет объяснять случайностию тех мелких событий, которые сделали этих людей тем, чем они были, но будет ясно, что все эти мелкие события были необходимы.
Отрешившись от знания конечной цели, мы ясно поймем, что точно так же, как ни к одному растению нельзя придумать других, более соответственных ему, цвета и семени, чем те, которые оно производит, точно так же невозможно придумать других двух людей, со всем их прошедшим, которое соответствовало бы до такой степени, до таких мельчайших подробностей тому назначению, которое им предлежало исполнить.
