Ваньли
| Чжу Ицзюнь кит. 朱翊鈞<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;">  </td></tr>
| ||
| ||
|---|---|---|
| 5 июля 1572 — 18 августа 1620 | ||
| Предшественник: | Чжу Цзайхоу | |
| Преемник: | Чжу Чанло | |
| Вероисповедание: | Буддизм | |
| Рождение: | 4 сентября 1563 Пекин, Китай | |
| Смерть: | 18 августа 1620 (56 лет) Пекин, Китай | |
| Место погребения: | Гробницы императоров династии Мин | |
| Род: | Мин | |
| Отец: | Чжу Цзайхоу | |
| Мать: | Сяодин | |
| Супруга: | 3 жены | |
| Дети: | 8 сыновей и 10 дочерей | |
Чжу Ицзюнь, девиз правления Ваньли (кит. упр. 萬曆 / 万历, пиньинь: Wanli, палл.: Ваньли, 4 сентября 1563 — 18 августа 1620) — тринадцатый император Китая династии Мин c 1572 по 1620 годы, его правление было одним из самых долгих императорских правлений. Третий сын и преемник китайского императора Чжу Цзайхоу. При рождении получил имя Чжу Ицзюнь (朱翊鈞), храмовое имя Шэньцзун (神宗, Shénzōng), посмертное имя Сянь-хуанди (顯皇帝).
Содержание
Ранние годы правления 1572—1582
Чжу Ицзюнь взошёл на трон в возрасте 9 лет, управление страной было возложено на министра Чжан Цзюйчжэна (張居正, en:Zhang Juzheng), принявшего на себя регентство, который и руководил страной в 1572—1582 году до своей смерти. Были введены высокоурожайные картофель и кукуруза, импортированные из Америки, что привело к изобилию продовольствия, а в дальнейшем к значительному росту населения. Были упорядочены налоги, сокращены привилегии чиновникам, государство было высоко централизовано.
Эти годы отличаются процветанием и стабилизацией империи, расцветом торговли и ремёсел, население Китая достигло 100 миллионов человек.
Средний период правления 1582—1600
Молодой император после смерти Чжан Цзюйчжэна ощутил свободу власти, и с энтузиазмом принялся за управление страной. Он стал отменять реформы Чжан Цзюйчжэна, пытаясь ввести свою систему законов.
Он стал каждое утро проводить собрание министров и оперативно обсуждать состояние дел в государстве. Государство оставалось сильным, за это время произошли три войны, которые были для Китая весьма успешными.
В это время удалось отразить атаку монголов и одержать победу, были выиграны бои в Монголии и Маньчжурии.
Успешными были войны на юге на территории современного Вьетнама, Бирмы и Таиланда, китайцам удалось укрепиться и расширить территорию.
В это время Тоётоми Хидеёси подготовил вторжение в Корею (Имдинская война), император принял решение поддержать корейцев, впустил в страну корейских беженцев и принял меры для их благоустройства, послал войска против японцев. После нескольких битв и переговоров удалось добиться мира, а после смерти Хидеёси в 1598 японская армия была деморализована, и китайцам удалось выдворить японцев обратно. Победа, однако, очень дорого обошлась Минской империи в финансовом отношении.
Во время войны в Корее поднял восстание Ян Линлун, первоначальные меры оказались недостаточными, посланное войско было разбито, но, когда японцы были выдворены, восстание было подавлено.
Поздние годы правления 1600—1620
После победы над Ян Линлуном император внезапно потерял интерес к управлению, перестал являться на утренние собрания. Он нередко отказывался принимать министров или участвовать в церемониях, так что дожидаться аудиенции приходилось многие месяцы или годы. Часто император затворялся и не выходил вообще, он отказался даже присутствовать на похоронах своей матери. Поначалу игнорирование дел и непринятие решений было его тактикой против чиновников. Однако исследования показывают, что император ощущал физическую слабость, и нередко не мог просто выйти без посторонней помощи.[1]
Так как многие решение, в том числе утверждение чиновников в должности, должны были приниматься только императором, система управления была парализована. Больше половины чиновнических должностей стало не занятым, срочные дела не рассматривались. Влияние приобрели евнухи при дворе, расцвела коррупция.
В это время в Манчжурии укрепился Нурхаци, который объединил маньчжурские племена, провёл несколько успешных войн против Китая и занял Ляодунский полуостров, в 1616 Нурхаци объявил себя императором. Парализованная коррупцией и нерешительностью китайская армия не могла оказать должного сопротивления.
Император стал активно использовать средства из казны для личных надобностей, огромные деньги тратились на роскошь и подарки. Немалые средства были потрачены на строительство гробницы Чжу Ицзюня.
Государство вступило в период застоя, что позднее привело к упадку, падению династии и победе манчжуров.
В XX веке были произведены раскопки минских могил, и останки императора подверглось анализу в 1958 году. Исследования доказали, что император находился в тяжёлой опиумной зависимости, что объясняет его поведение в поздние годы правления .[2]
Похоронен в императорских гробницах недалеко от Пекина, см. подробно Гробницы императоров династии Мин.
Первый официальный контакт с Россией
В 1619 в Пекин прибыла группа казаков во главе с учителем Иваном Петлиным (см. Миссия Петлина в Китай), Петлин не получил аудиенции императора, так как не принёс подарков и официальных писем. Однако он беседовал с высшими чиновниками, и император передал ему грамоту, которая потом попала в посольский приказ в Москве.
Потомки
Китайский император Чжу Ицзюнь (Ваньли) имел восемь сыновей и десять дочерей. В числе сыновей императора Ваньли:
- Чжу Чанло (1582—1620), старший сын, от одной из двух императорских супруг первого класса, по фамилии Ван. В 1620 г. унаследовал престол как император (эра Тайчан), но умер месяц спустя. Отец двух последних минских императоров, Чжу Юсяо (эра Тяньци) и Чжу Юцзяня (эра Чунчжэнь).
- Чжу Чансюнь (朱常洵, 1586—1640), третий сын императора, от его любимая супруги (второго класса) по фамилии Чжэн (郑贵妃). Из-за давления мандаринов (впоследствии сформировавших так называемое Дунлиньское движение (en)) император Ваньли не смог назначить его своим наследником вместо Чжу Чанло, и он был поселен в Лояне с титулом Великий князь Фу (Фу-ван). Его сын, Чжу Юсян, правил в 1644-45 гг. в Нанкине как первый император династии Южная Мин (эра Хунгуан).
- Чжу Чанъин (кит. упр. 朱常瀛, пиньинь: Zhū Chángyíng, 1601—1644 или 1645), седьмой сын императора, от супруги второго класса по фамилии Ли (李). Был поселен в Хэнчжоу (ныне Хэнъян, в пров. Хунань) как Великий князь Гуй (Гуй-ван). Его сын, Чжу Юлан, стал последним императором династии Южная Мин в 1646—1659 гг. (эра Юнли).
Напишите отзыв о статье "Ваньли"
Литература
- Huang, Ray. 1587, a Year of No Significance: The Ming Dynasty in Decline. New Haven: Yale University Press, 1981.
| ||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||
| ||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||
Отрывок, характеризующий Ваньли
Кутузов, как и все старые люди, мало спал по ночам. Он днем часто неожиданно задремывал; но ночью он, не раздеваясь, лежа на своей постели, большею частию не спал и думал.
Так он лежал и теперь на своей кровати, облокотив тяжелую, большую изуродованную голову на пухлую руку, и думал, открытым одним глазом присматриваясь к темноте.
С тех пор как Бенигсен, переписывавшийся с государем и имевший более всех силы в штабе, избегал его, Кутузов был спокойнее в том отношении, что его с войсками не заставят опять участвовать в бесполезных наступательных действиях. Урок Тарутинского сражения и кануна его, болезненно памятный Кутузову, тоже должен был подействовать, думал он.
«Они должны понять, что мы только можем проиграть, действуя наступательно. Терпение и время, вот мои воины богатыри!» – думал Кутузов. Он знал, что не надо срывать яблоко, пока оно зелено. Оно само упадет, когда будет зрело, а сорвешь зелено, испортишь яблоко и дерево, и сам оскомину набьешь. Он, как опытный охотник, знал, что зверь ранен, ранен так, как только могла ранить вся русская сила, но смертельно или нет, это был еще не разъясненный вопрос. Теперь, по присылкам Лористона и Бертелеми и по донесениям партизанов, Кутузов почти знал, что он ранен смертельно. Но нужны были еще доказательства, надо было ждать.
«Им хочется бежать посмотреть, как они его убили. Подождите, увидите. Все маневры, все наступления! – думал он. – К чему? Все отличиться. Точно что то веселое есть в том, чтобы драться. Они точно дети, от которых не добьешься толку, как было дело, оттого что все хотят доказать, как они умеют драться. Да не в том теперь дело.
И какие искусные маневры предлагают мне все эти! Им кажется, что, когда они выдумали две три случайности (он вспомнил об общем плане из Петербурга), они выдумали их все. А им всем нет числа!»
Неразрешенный вопрос о том, смертельна или не смертельна ли была рана, нанесенная в Бородине, уже целый месяц висел над головой Кутузова. С одной стороны, французы заняли Москву. С другой стороны, несомненно всем существом своим Кутузов чувствовал, что тот страшный удар, в котором он вместе со всеми русскими людьми напряг все свои силы, должен был быть смертелен. Но во всяком случае нужны были доказательства, и он ждал их уже месяц, и чем дальше проходило время, тем нетерпеливее он становился. Лежа на своей постели в свои бессонные ночи, он делал то самое, что делала эта молодежь генералов, то самое, за что он упрекал их. Он придумывал все возможные случайности, в которых выразится эта верная, уже свершившаяся погибель Наполеона. Он придумывал эти случайности так же, как и молодежь, но только с той разницей, что он ничего не основывал на этих предположениях и что он видел их не две и три, а тысячи. Чем дальше он думал, тем больше их представлялось. Он придумывал всякого рода движения наполеоновской армии, всей или частей ее – к Петербургу, на него, в обход его, придумывал (чего он больше всего боялся) и ту случайность, что Наполеон станет бороться против него его же оружием, что он останется в Москве, выжидая его. Кутузов придумывал даже движение наполеоновской армии назад на Медынь и Юхнов, но одного, чего он не мог предвидеть, это того, что совершилось, того безумного, судорожного метания войска Наполеона в продолжение первых одиннадцати дней его выступления из Москвы, – метания, которое сделало возможным то, о чем все таки не смел еще тогда думать Кутузов: совершенное истребление французов. Донесения Дорохова о дивизии Брусье, известия от партизанов о бедствиях армии Наполеона, слухи о сборах к выступлению из Москвы – все подтверждало предположение, что французская армия разбита и сбирается бежать; но это были только предположения, казавшиеся важными для молодежи, но не для Кутузова. Он с своей шестидесятилетней опытностью знал, какой вес надо приписывать слухам, знал, как способны люди, желающие чего нибудь, группировать все известия так, что они как будто подтверждают желаемое, и знал, как в этом случае охотно упускают все противоречащее. И чем больше желал этого Кутузов, тем меньше он позволял себе этому верить. Вопрос этот занимал все его душевные силы. Все остальное было для него только привычным исполнением жизни. Таким привычным исполнением и подчинением жизни были его разговоры с штабными, письма к m me Stael, которые он писал из Тарутина, чтение романов, раздачи наград, переписка с Петербургом и т. п. Но погибель французов, предвиденная им одним, было его душевное, единственное желание.
В ночь 11 го октября он лежал, облокотившись на руку, и думал об этом.
В соседней комнате зашевелилось, и послышались шаги Толя, Коновницына и Болховитинова.
– Эй, кто там? Войдите, войди! Что новенького? – окликнул их фельдмаршал.
Пока лакей зажигал свечу, Толь рассказывал содержание известий.
– Кто привез? – спросил Кутузов с лицом, поразившим Толя, когда загорелась свеча, своей холодной строгостью.
– Не может быть сомнения, ваша светлость.
– Позови, позови его сюда!
Кутузов сидел, спустив одну ногу с кровати и навалившись большим животом на другую, согнутую ногу. Он щурил свой зрячий глаз, чтобы лучше рассмотреть посланного, как будто в его чертах он хотел прочесть то, что занимало его.
– Скажи, скажи, дружок, – сказал он Болховитинову своим тихим, старческим голосом, закрывая распахнувшуюся на груди рубашку. – Подойди, подойди поближе. Какие ты привез мне весточки? А? Наполеон из Москвы ушел? Воистину так? А?
Болховитинов подробно доносил сначала все то, что ему было приказано.
– Говори, говори скорее, не томи душу, – перебил его Кутузов.
Болховитинов рассказал все и замолчал, ожидая приказания. Толь начал было говорить что то, но Кутузов перебил его. Он хотел сказать что то, но вдруг лицо его сщурилось, сморщилось; он, махнув рукой на Толя, повернулся в противную сторону, к красному углу избы, черневшему от образов.
– Господи, создатель мой! Внял ты молитве нашей… – дрожащим голосом сказал он, сложив руки. – Спасена Россия. Благодарю тебя, господи! – И он заплакал.
Со времени этого известия и до конца кампании вся деятельность Кутузова заключается только в том, чтобы властью, хитростью, просьбами удерживать свои войска от бесполезных наступлений, маневров и столкновений с гибнущим врагом. Дохтуров идет к Малоярославцу, но Кутузов медлит со всей армией и отдает приказания об очищении Калуги, отступление за которую представляется ему весьма возможным.
Кутузов везде отступает, но неприятель, не дожидаясь его отступления, бежит назад, в противную сторону.
Историки Наполеона описывают нам искусный маневр его на Тарутино и Малоярославец и делают предположения о том, что бы было, если бы Наполеон успел проникнуть в богатые полуденные губернии.
Но не говоря о том, что ничто не мешало Наполеону идти в эти полуденные губернии (так как русская армия давала ему дорогу), историки забывают то, что армия Наполеона не могла быть спасена ничем, потому что она в самой себе несла уже тогда неизбежные условия гибели. Почему эта армия, нашедшая обильное продовольствие в Москве и не могшая удержать его, а стоптавшая его под ногами, эта армия, которая, придя в Смоленск, не разбирала продовольствия, а грабила его, почему эта армия могла бы поправиться в Калужской губернии, населенной теми же русскими, как и в Москве, и с тем же свойством огня сжигать то, что зажигают?
