Ван Аньши

Ван Аньши
Дата рождения:	1021(1021)
Дата смерти:	21 мая 1086(1086-05-21)
Научная сфера:	экономика

Ван Аньши (кит. 王安石, Wáng Ānshí/Wang An-shih; Ван Цзефу, прозв. Баньшань, титул Цзингун;1021 — 21 мая 1086) — китайский государственный деятель, реформатор, экономист, прозаик и поэт, автор «нового политического курса» (синьфа, 新法) — программы реформ фискальной администрации, вызвавшей раскол среди сунских интеллектуалов. Реформы были частично проведены благодаря поддержке императора Шэнь-цзуна; среди сторонников Вана был также крупнейший учёный Шэнь Ко. Однако значительная часть представителей интеллектуальной элиты и бюрократического аппарата усматривали в них угрозу для существования империи. Среди противников Вана были такие выдающиеся личности как Сыма Гуан, Су Ши и Оуян Сю.

Биография

Чрезвычайно одарённый от рождения, получил хорошее образование уже в юном возрасте, столь же рано сумел сформировать свои политические взгляды и идеалы. До наступления совершеннолетия много сопровождал своего отца в поездках по Китаю, где познакомился с заботами и нуждами простого народа. После успешной сдачи экзаменов служил около 10 лет на должности наместника в различных провинциях Китая. В 1069 году был назначен на должность первого министра. Пользуясь властью нового положения, обеспечивает проведение закона, который ограничивает произвол крупных землевладельцев. Благодаря этому, удается смягчить разрушительное последствие экономического кризиса в сельском хозяйстве.

Под давлением вдовствующей импаратрицы Гао (Гао тай-хоу, 1032–1093), поддерживающей группировку консерваторов, её сын, император Шэнь-цзун (на троне 1067–1085) дважды удалял Ван Аньши от двора (1074 и 1076) и лишал его поста первого министра. Последние годы жизни Ван Аньши провел в своей усадьбе в горах на окраине Цзяннина (нынешний г. Нанкин), посвятив себя поэтическому творчеству и беседам с буддийскими монахами. В 1085 г. он узнал о приходе к власти его политического противника, главы группировки консерваторов Сыма Гуана (1018–1086), и от душевных переживаний обострилась чахотка, мучившая его уже много лет. Больше года он был прикован к постели, и в 1086 г. в возрасте 65 лет скончался.

Личность реформатора получила резко негативную оценку в традиционной китайской историографии (на него, в частности, возлагалась ответственность за падение династии Сун), и при жизни его труды (нередко политически конъюнктурные) напечатаны не были. Тем не менее, Ван Аньши, более всего в истории китайской литературы прославившийся своей прозой, известен как один из «восьми великих авторов [эпох] Тан и Сун».

Идейный конфликт

Разногласия вокруг реформ Ван Аньши были, по сути, столкновением между двумя типами мировоззрений. Понятие о характере разногласий дает публичный (перед императором) спор в 1067 между Ван Аньши и Сыма Гуаном, записанный последним. Обсуждается петиция двух префектов, не смеющих принять дары в честь церемонии жертвоприношения:

Сыма: Страна находится в тяжелом финансовом положении и страдает от бедствий всякого рода. Следует сократить ненужные расходы. Высокие чиновники, приближенные к трону, должны стать в этом примером. Посему просьбу об отклонении даров следует удовлетворить.

Ван: Наша страна богата ресурсами. Дары, преподносимые чиновникам, мизерны по стоимости. Если прекратить дарование по соображениям экономии, это не обогатит страну, но только нанесет ущерб престижу правительства. В прежние времена, когда Чан Гунь отказался от награды, его современники сочли, что причиной тому была его уверенность в том, что его просьба останется без ответа. С двумя нынешними чиновниками, отказывающимися от наград, тот же самый случай. А нынешний дефицит в казне отнюдь не катастрофичен.

Сыма: Чан Гунь отказался от поста из смирения. Не намного ли он лучше тех, кто держатся за свои посты из жадности? Наша страна испытывает дефицит в казне со времен правления Чжэнь-цзуна (997—1022). В последние годы ситуация особо напряженная. Каким образом Вы умудряетесь утверждать обратное?

Ван: Дефицит в казне — оттого, что правительство не нашло хорошего специалиста по финансам.

Сыма: Финансовые эксперты только и делают что налагают тяжелые налоги, которые раздражают людей и высасывают их достаток. В результате простой народ разоряется и становится беженцами или бандитами. Где же в этом благо для государства?

Ван: Такие действия как раз не характеризуют эксперта. Финансовый эксперт способен собрать в казну более чем достаточно средств — без облагания простых людей тяжелыми налогами.

Сыма: Именно эти слова использовал Сан Хунъян чтобы обмануть императора У. Сыма Цянь записал их только для того, чтобы показать наивность императора. Количество вещей, производимых Небом и Землей, ограничено. И они принадлежат либо народу, либо правительству. Богатства, которые Сан Хунъян собрал в казну, были отобраны у простых людей. Откуда бы им еще взяться? Если бы всё было так, как он говорил, почему же к концу правления У-ди было так много восстаний, которые пришлось подавлять войскам? Не оттого ли, что нищета принуждала людей к бандитизму? Как же Вы могли принять его слова за истинные?

Весьма показательным является также письмо, направленное Вану Сыма Гуаном в 1070, 27 день 2-го месяца: в нём, в частности, Сыма признает, что «не верит в клевету, распускаемую врагами Вана»; однако основным содержанием письма становится критика его финансовой политики, с призывом прислушаться к недовольству народа. Среди прочего Сыма апеллирует к Конфуцию, утверждавшему, что «благородный муж говорит о морали, и только низкий люд — о прибыли».

В своем ответе Ван апеллирует к примеру Пань Гэна (盤庚, Pán Gēng), монарха династии Шан, который перенес столицу государства в Инь — несмотря на протесты чиновников и народа. Согласно Вану, это было сделано не авторитарным путём, а после надлежащего обсуждения при дворе.

Переводы на русский

• Ван Аньши. [Стихи] // Поэзия эпохи Сун. М., 1959, С. 103—115; Классическая поэзия Индии, Китая, Кореи, Вьетнама, Японии. М., 1977, С. 338—340;
• Литература Востока в средние века: тексты / Под ред. Н. М. Сазановой. М., 1996, С. 367—369;
• Облачная обитель. Поэзия эпохи Сун (X—XIII вв.). СПб., 2000, С. 47-53;
• Печали и радости. Двенадцать поэтов эпохи Сун. Пер. с кит. /Сост. Е. А. Серебряков и Г. Б. Ярославцев. М., 2000;
• Ван Аньши. Рассуждения о ритуале и музыке. Перевод и комментарии А. Б. Калкаевой. // Человек и духовная культура Востока. Альманах. М., 2003. С.143-154

Литература

• Лапина З. Г. Политическая борьба в средневековом Китае (40-70-е годы ХI в.). М., 1970;
• Серебряков Е. А. Поэтические произведения Ван Аньши (1021—1086) в жанре цы // УЗ ЛГУ. 1980, № 403, вып. 23: Востоковедение, 7;
• Коробова А.Н. Книги и судьбы: творческое наследие средневекового китайского литератора Ван Аньши (1021-1086) // Человек и культура Востока: исследования и переводы. - М., ИДВ РАН, 2014. С. 18-46

Ссылки

[www.krugosvet.ru/enc/istoriya/VAN_ANSHI.html Энциклопедия Кругосвет]

Отрывок, характеризующий Ван Аньши

– Да вот хоть бы теперь, пойдут к амбару, да и слушают. Что услышите: заколачивает, стучит – дурно, а пересыпает хлеб – это к добру; а то бывает…
– Мама расскажите, что с вами было в амбаре?
Пелагея Даниловна улыбнулась.
– Да что, я уж забыла… – сказала она. – Ведь вы никто не пойдете?
– Нет, я пойду; Пепагея Даниловна, пустите меня, я пойду, – сказала Соня.
– Ну что ж, коли не боишься.
– Луиза Ивановна, можно мне? – спросила Соня.
Играли ли в колечко, в веревочку или рублик, разговаривали ли, как теперь, Николай не отходил от Сони и совсем новыми глазами смотрел на нее. Ему казалось, что он нынче только в первый раз, благодаря этим пробочным усам, вполне узнал ее. Соня действительно этот вечер была весела, оживлена и хороша, какой никогда еще не видал ее Николай.
«Так вот она какая, а я то дурак!» думал он, глядя на ее блестящие глаза и счастливую, восторженную, из под усов делающую ямочки на щеках, улыбку, которой он не видал прежде.
– Я ничего не боюсь, – сказала Соня. – Можно сейчас? – Она встала. Соне рассказали, где амбар, как ей молча стоять и слушать, и подали ей шубку. Она накинула ее себе на голову и взглянула на Николая.
«Что за прелесть эта девочка!» подумал он. «И об чем я думал до сих пор!»
Соня вышла в коридор, чтобы итти в амбар. Николай поспешно пошел на парадное крыльцо, говоря, что ему жарко. Действительно в доме было душно от столпившегося народа.
На дворе был тот же неподвижный холод, тот же месяц, только было еще светлее. Свет был так силен и звезд на снеге было так много, что на небо не хотелось смотреть, и настоящих звезд было незаметно. На небе было черно и скучно, на земле было весело.
«Дурак я, дурак! Чего ждал до сих пор?» подумал Николай и, сбежав на крыльцо, он обошел угол дома по той тропинке, которая вела к заднему крыльцу. Он знал, что здесь пойдет Соня. На половине дороги стояли сложенные сажени дров, на них был снег, от них падала тень; через них и с боку их, переплетаясь, падали тени старых голых лип на снег и дорожку. Дорожка вела к амбару. Рубленная стена амбара и крыша, покрытая снегом, как высеченная из какого то драгоценного камня, блестели в месячном свете. В саду треснуло дерево, и опять всё совершенно затихло. Грудь, казалось, дышала не воздухом, а какой то вечно молодой силой и радостью.
С девичьего крыльца застучали ноги по ступенькам, скрыпнуло звонко на последней, на которую был нанесен снег, и голос старой девушки сказал:
– Прямо, прямо, вот по дорожке, барышня. Только не оглядываться.
– Я не боюсь, – отвечал голос Сони, и по дорожке, по направлению к Николаю, завизжали, засвистели в тоненьких башмачках ножки Сони.
Соня шла закутавшись в шубку. Она была уже в двух шагах, когда увидала его; она увидала его тоже не таким, каким она знала и какого всегда немножко боялась. Он был в женском платье со спутанными волосами и с счастливой и новой для Сони улыбкой. Соня быстро подбежала к нему.
«Совсем другая, и всё та же», думал Николай, глядя на ее лицо, всё освещенное лунным светом. Он продел руки под шубку, прикрывавшую ее голову, обнял, прижал к себе и поцеловал в губы, над которыми были усы и от которых пахло жженой пробкой. Соня в самую середину губ поцеловала его и, выпростав маленькие руки, с обеих сторон взяла его за щеки.
– Соня!… Nicolas!… – только сказали они. Они подбежали к амбару и вернулись назад каждый с своего крыльца.


Когда все поехали назад от Пелагеи Даниловны, Наташа, всегда всё видевшая и замечавшая, устроила так размещение, что Луиза Ивановна и она сели в сани с Диммлером, а Соня села с Николаем и девушками.
Николай, уже не перегоняясь, ровно ехал в обратный путь, и всё вглядываясь в этом странном, лунном свете в Соню, отыскивал при этом всё переменяющем свете, из под бровей и усов свою ту прежнюю и теперешнюю Соню, с которой он решил уже никогда не разлучаться. Он вглядывался, и когда узнавал всё ту же и другую и вспоминал, слышав этот запах пробки, смешанный с чувством поцелуя, он полной грудью вдыхал в себя морозный воздух и, глядя на уходящую землю и блестящее небо, он чувствовал себя опять в волшебном царстве.
– Соня, тебе хорошо? – изредка спрашивал он.
– Да, – отвечала Соня. – А тебе ?
На середине дороги Николай дал подержать лошадей кучеру, на минутку подбежал к саням Наташи и стал на отвод.
– Наташа, – сказал он ей шопотом по французски, – знаешь, я решился насчет Сони.
– Ты ей сказал? – спросила Наташа, вся вдруг просияв от радости.
– Ах, какая ты странная с этими усами и бровями, Наташа! Ты рада?
– Я так рада, так рада! Я уж сердилась на тебя. Я тебе не говорила, но ты дурно с ней поступал. Это такое сердце, Nicolas. Как я рада! Я бываю гадкая, но мне совестно было быть одной счастливой без Сони, – продолжала Наташа. – Теперь я так рада, ну, беги к ней.
– Нет, постой, ах какая ты смешная! – сказал Николай, всё всматриваясь в нее, и в сестре тоже находя что то новое, необыкновенное и обворожительно нежное, чего он прежде не видал в ней. – Наташа, что то волшебное. А?
– Да, – отвечала она, – ты прекрасно сделал.
«Если б я прежде видел ее такою, какою она теперь, – думал Николай, – я бы давно спросил, что сделать и сделал бы всё, что бы она ни велела, и всё бы было хорошо».
– Так ты рада, и я хорошо сделал?
– Ах, так хорошо! Я недавно с мамашей поссорилась за это. Мама сказала, что она тебя ловит. Как это можно говорить? Я с мама чуть не побранилась. И никому никогда не позволю ничего дурного про нее сказать и подумать, потому что в ней одно хорошее.
– Так хорошо? – сказал Николай, еще раз высматривая выражение лица сестры, чтобы узнать, правда ли это, и, скрыпя сапогами, он соскочил с отвода и побежал к своим саням. Всё тот же счастливый, улыбающийся черкес, с усиками и блестящими глазами, смотревший из под собольего капора, сидел там, и этот черкес был Соня, и эта Соня была наверное его будущая, счастливая и любящая жена.
Приехав домой и рассказав матери о том, как они провели время у Мелюковых, барышни ушли к себе. Раздевшись, но не стирая пробочных усов, они долго сидели, разговаривая о своем счастьи. Они говорили о том, как они будут жить замужем, как их мужья будут дружны и как они будут счастливы.
На Наташином столе стояли еще с вечера приготовленные Дуняшей зеркала. – Только когда всё это будет? Я боюсь, что никогда… Это было бы слишком хорошо! – сказала Наташа вставая и подходя к зеркалам.
– Садись, Наташа, может быть ты увидишь его, – сказала Соня. Наташа зажгла свечи и села. – Какого то с усами вижу, – сказала Наташа, видевшая свое лицо.
– Не надо смеяться, барышня, – сказала Дуняша.
Наташа нашла с помощью Сони и горничной положение зеркалу; лицо ее приняло серьезное выражение, и она замолкла. Долго она сидела, глядя на ряд уходящих свечей в зеркалах, предполагая (соображаясь с слышанными рассказами) то, что она увидит гроб, то, что увидит его, князя Андрея, в этом последнем, сливающемся, смутном квадрате. Но как ни готова она была принять малейшее пятно за образ человека или гроба, она ничего не видала. Она часто стала мигать и отошла от зеркала.
– Отчего другие видят, а я ничего не вижу? – сказала она. – Ну садись ты, Соня; нынче непременно тебе надо, – сказала она. – Только за меня… Мне так страшно нынче!
Соня села за зеркало, устроила положение, и стала смотреть.
– Вот Софья Александровна непременно увидят, – шопотом сказала Дуняша; – а вы всё смеетесь.