Ван Бёйтенен, Йоханнес Адрианус Бернардус

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Йоханнес Адрианус Бернардус ван Бёйтенен
нидерл. Johannes Adrianus Bernardus van Buitenen
Дата рождения:

21 мая 1928(1928-05-21)

Место рождения:

Гаага, Нидерланды

Дата смерти:

21 сентября 1979(1979-09-21) (51 год)

Место смерти:

Шампейн, США

Страна:

Нидерланды, США

Научная сфера:

индология, санскритология

Альма-матер:

Утрехтский университет

Научный руководитель:

Ян Гонда

Йоханнес Адрианус Бернардус ван Бёйтенен (21 мая 1928, Гаага — 21 сентября 1979, Шампейн) — известный голландский и американский индолог и санскритолог. Первым начал перевод на английский язык «Махабхараты» по критическому изданию.





Биография

Родившись в Гааге, к лету 1946 года ван Бёйтенен окончил местные школу и гимназию, во время учёбы в которой начал изучать санскрит[1]. Следующим этапом в жизни учёного стало поступление в Утрехтский университет, где он обучался под руководством известного индолога и санскритолога Яна Гонды. Здесь он помимо санскрита и индийской литературы изучает арабский, персидский, яванский языки и классическую философию[2]. 23 октября 1953 года ван Бёйтенен блестяще защищает свою докторскую диссертацию по Раманудже и его «Гита-бхашье».

После женитьбы учёный уезжает в Индию, где вместе с местными специалистами участвует в работе над «Энциклопедическим словарём санскрита», быстро продвигается и становится одним из редакторов данного словаря. За свои три года пребывания в Индии (1953—1956) ван Бёйтенен подготовил и издал в Пуне критический текст и перевод другого трактата Рамануджи под названием «Ведартхасамграха», совершил поездку в Южную Индию и добился разрешения снять на камеру и записать одну из сложнейших церемоний индуизма — жертвоприношение ваджапея, оставив также подробное описание увиденного[3].

В 1957—1958 годах ван Бёйтенен по полученному приглашению работает в США, совершая поездки, консультируя коллег и давая лекции в университетах. Затем на два года — 1959—1961 гг. — он возвращается в Голландию, где читает курс лекций по индийской философии в Утрехтском университете. В 1961 году ван Бёйтенен уезжает на постоянную работу в США, в Чикагский университет. Здесь в результате его деятельности будет основан Факультет языков и цивилизаций Южной Азии. Сам ван Бёйтенен в течение десяти лет будет его главой.

В эти годы научная деятельность учёного не прекращалась. Так в 1957 году он завершил критическое издание и перевод комментария на брахма-сутры древнеиндийского философа Бхаскары. В 1962 году ван Бёйтенен издал тщательное исследование Майтраяния-упанишады, а в 1968 году выйдет его труд по ваджапее. Продолжая свои исследования, связанные с Рамануджей, учёный в 1971 году издаёт в Мадрасе критический текст и перевод с детальным введением труда «Агамапраманья» автора Ямуны, предшественника Рамануджи. Последний текст является одним из древнейших произведений традиции вайшнавской панчаратры. В итоге в 1967 году у ван Бёйтенена рождается идея о переводе на английский язык на основе критического издания «Махабхараты». Он успел перевести лишь пять книг данного эпоса, изданные тремя выпусками в 1973, 1975 и 1978 годах.

Кроме всего ван Бёйтенен был членом многих обществ, входил в совет директоров Международной ассоциации санскритских исследований, Ассоциации азиатских исследований и Американской академии по изучению религии. В 1975 году он стал почётным членом Ассоциации индийцев в Америке и стал членом Американской академии наук и искусств[4].

Через несколько месяцев после повторной женитьбы[5] 21 сентября 1979 года ван Бёйтенен умер в городке Шампейн, Иллинойс.

Библиография

Книги

  • Tales of Ancient India. Translated by J. A. B. van Buitenen. Chicago, 1959.
  • The Maitrāyaṇīya Upaniṣad: A Critical Essay, with Text, Translation and Commentary. The Hague, 1962.
  • Two Plays of Ancient India: The Little Clay Cart and the Minister’s Seal. New York, 1968.
  • Rāmānuja on the Bhagavadgītā: a condensed rendering of his Gītābhāṣya with copious notes and an introduction. Delhi, 1968.

(Previously published in 1953 as the author’s proefschrift, Utrecht Rijksuniversiteit).

  • Yāmuna’s Āgamaprāmāṇya: or, Treatise on the Validity of Pañcarātra. Madras, 1971.

The Mahabharata, Volume 1, Book 1: The Book of the Beginning. Translated by J. A. B. van Buitenen. Chicago, 1973.

  • The Mahabharata, Volume 2, Book 2: The Book of Assembly; Book 3: The Book of the Forest. Translated by J. A. B. van Buitenen. Chicago, 1975.
  • The Mahabharata, Volume 3, Book 4: The Book of the Virata; Book 5: The Book of the Effort. Translated by J. A. B. van Buitenen. Chicago, 1978.
  • The Bhagavadgita in the Mahabharata. Translated by J. A. B. van Buitenen, edited by James L. Fitzgerald. Chicago, 1981
  • Studies in Indian Literature and Philosophy: Collected Articles of J. A. B. van Buitenen, edited by Ludo Rocher. Delhi, 1988.

Избранные статьи

  • Studies in Sāṃkhya (I). JAOS 76, 1956. pp. 153–57.
  • Studies in Sāṃkhya (II). JAOS 77. 1957. pp. 15–25.
  • Studies in Sāṃkhya (III). JAOS 77, 1957. pp. 88–107.
  • The Name «Pañcarātra». History of Religions 1, 1962. pp. 291–99.

Напишите отзыв о статье "Ван Бёйтенен, Йоханнес Адрианус Бернардус"

Примечания

  1. J. Gonda. Obituary // Studies in Indian Literature and Philosophy: Collected Articles of J. A. B. van Buitenen / Ludo Rocher. — Delhi: Motilal Banarsidass, 1988. — P. XI. — ISBN 81-2080458-9.
  2. Daniel H. H. Ingalls. Obituary // Studies in Indian Literature and Philosophy: Collected Articles of J. A. B. van Buitenen / Ludo Rocher. — Delhi: Motilal Banarsidass, 1988. — P. XIX. — ISBN 81-2080458-9.
  3. J. Gonda. Obituary // Studies in Indian Literature and Philosophy: Collected Articles of J. A. B. van Buitenen / Ludo Rocher. — Delhi: Motilal Banarsidass, 1988. — P. XIII. — ISBN 81-2080458-9.
  4. J. Gonda. Obituary // Studies in Indian Literature and Philosophy: Collected Articles of J. A. B. van Buitenen / Ludo Rocher. — Delhi: Motilal Banarsidass, 1988. — ISBN 81-2080458-9.
  5. Daniel H. H. Ingalls. Obituary // Studies in Indian Literature and Philosophy: Collected Articles of J. A. B. van Buitenen / Ludo Rocher. — Delhi: Motilal Banarsidass, 1988. — P. XXI. — ISBN 81-2080458-9.

Отрывок, характеризующий Ван Бёйтенен, Йоханнес Адрианус Бернардус

Наташа подала ему руку и вышла. Княжна Марья, напротив, вместо того чтобы уйти, опустилась в кресло и своим лучистым, глубоким взглядом строго и внимательно посмотрела на Пьера. Усталость, которую она очевидно выказывала перед этим, теперь совсем прошла. Она тяжело и продолжительно вздохнула, как будто приготавливаясь к длинному разговору.
Все смущение и неловкость Пьера, при удалении Наташи, мгновенно исчезли и заменились взволнованным оживлением. Он быстро придвинул кресло совсем близко к княжне Марье.
– Да, я и хотел сказать вам, – сказал он, отвечая, как на слова, на ее взгляд. – Княжна, помогите мне. Что мне делать? Могу я надеяться? Княжна, друг мой, выслушайте меня. Я все знаю. Я знаю, что я не стою ее; я знаю, что теперь невозможно говорить об этом. Но я хочу быть братом ей. Нет, я не хочу.. я не могу…
Он остановился и потер себе лицо и глаза руками.
– Ну, вот, – продолжал он, видимо сделав усилие над собой, чтобы говорить связно. – Я не знаю, с каких пор я люблю ее. Но я одну только ее, одну любил во всю мою жизнь и люблю так, что без нее не могу себе представить жизни. Просить руки ее теперь я не решаюсь; но мысль о том, что, может быть, она могла бы быть моею и что я упущу эту возможность… возможность… ужасна. Скажите, могу я надеяться? Скажите, что мне делать? Милая княжна, – сказал он, помолчав немного и тронув ее за руку, так как она не отвечала.
– Я думаю о том, что вы мне сказали, – отвечала княжна Марья. – Вот что я скажу вам. Вы правы, что теперь говорить ей об любви… – Княжна остановилась. Она хотела сказать: говорить ей о любви теперь невозможно; но она остановилась, потому что она третий день видела по вдруг переменившейся Наташе, что не только Наташа не оскорбилась бы, если б ей Пьер высказал свою любовь, но что она одного только этого и желала.
– Говорить ей теперь… нельзя, – все таки сказала княжна Марья.
– Но что же мне делать?
– Поручите это мне, – сказала княжна Марья. – Я знаю…
Пьер смотрел в глаза княжне Марье.
– Ну, ну… – говорил он.
– Я знаю, что она любит… полюбит вас, – поправилась княжна Марья.
Не успела она сказать эти слова, как Пьер вскочил и с испуганным лицом схватил за руку княжну Марью.
– Отчего вы думаете? Вы думаете, что я могу надеяться? Вы думаете?!
– Да, думаю, – улыбаясь, сказала княжна Марья. – Напишите родителям. И поручите мне. Я скажу ей, когда будет можно. Я желаю этого. И сердце мое чувствует, что это будет.
– Нет, это не может быть! Как я счастлив! Но это не может быть… Как я счастлив! Нет, не может быть! – говорил Пьер, целуя руки княжны Марьи.
– Вы поезжайте в Петербург; это лучше. А я напишу вам, – сказала она.
– В Петербург? Ехать? Хорошо, да, ехать. Но завтра я могу приехать к вам?
На другой день Пьер приехал проститься. Наташа была менее оживлена, чем в прежние дни; но в этот день, иногда взглянув ей в глаза, Пьер чувствовал, что он исчезает, что ни его, ни ее нет больше, а есть одно чувство счастья. «Неужели? Нет, не может быть», – говорил он себе при каждом ее взгляде, жесте, слове, наполнявших его душу радостью.
Когда он, прощаясь с нею, взял ее тонкую, худую руку, он невольно несколько дольше удержал ее в своей.
«Неужели эта рука, это лицо, эти глаза, все это чуждое мне сокровище женской прелести, неужели это все будет вечно мое, привычное, такое же, каким я сам для себя? Нет, это невозможно!..»
– Прощайте, граф, – сказала она ему громко. – Я очень буду ждать вас, – прибавила она шепотом.
И эти простые слова, взгляд и выражение лица, сопровождавшие их, в продолжение двух месяцев составляли предмет неистощимых воспоминаний, объяснений и счастливых мечтаний Пьера. «Я очень буду ждать вас… Да, да, как она сказала? Да, я очень буду ждать вас. Ах, как я счастлив! Что ж это такое, как я счастлив!» – говорил себе Пьер.


В душе Пьера теперь не происходило ничего подобного тому, что происходило в ней в подобных же обстоятельствах во время его сватовства с Элен.
Он не повторял, как тогда, с болезненным стыдом слов, сказанных им, не говорил себе: «Ах, зачем я не сказал этого, и зачем, зачем я сказал тогда „je vous aime“?» [я люблю вас] Теперь, напротив, каждое слово ее, свое он повторял в своем воображении со всеми подробностями лица, улыбки и ничего не хотел ни убавить, ни прибавить: хотел только повторять. Сомнений в том, хорошо ли, или дурно то, что он предпринял, – теперь не было и тени. Одно только страшное сомнение иногда приходило ему в голову. Не во сне ли все это? Не ошиблась ли княжна Марья? Не слишком ли я горд и самонадеян? Я верю; а вдруг, что и должно случиться, княжна Марья скажет ей, а она улыбнется и ответит: «Как странно! Он, верно, ошибся. Разве он не знает, что он человек, просто человек, а я?.. Я совсем другое, высшее».
Только это сомнение часто приходило Пьеру. Планов он тоже не делал теперь никаких. Ему казалось так невероятно предстоящее счастье, что стоило этому совершиться, и уж дальше ничего не могло быть. Все кончалось.
Радостное, неожиданное сумасшествие, к которому Пьер считал себя неспособным, овладело им. Весь смысл жизни, не для него одного, но для всего мира, казался ему заключающимся только в его любви и в возможности ее любви к нему. Иногда все люди казались ему занятыми только одним – его будущим счастьем. Ему казалось иногда, что все они радуются так же, как и он сам, и только стараются скрыть эту радость, притворяясь занятыми другими интересами. В каждом слове и движении он видел намеки на свое счастие. Он часто удивлял людей, встречавшихся с ним, своими значительными, выражавшими тайное согласие, счастливыми взглядами и улыбками. Но когда он понимал, что люди могли не знать про его счастье, он от всей души жалел их и испытывал желание как нибудь объяснить им, что все то, чем они заняты, есть совершенный вздор и пустяки, не стоящие внимания.
Когда ему предлагали служить или когда обсуждали какие нибудь общие, государственные дела и войну, предполагая, что от такого или такого исхода такого то события зависит счастие всех людей, он слушал с кроткой соболезнующею улыбкой и удивлял говоривших с ним людей своими странными замечаниями. Но как те люди, которые казались Пьеру понимающими настоящий смысл жизни, то есть его чувство, так и те несчастные, которые, очевидно, не понимали этого, – все люди в этот период времени представлялись ему в таком ярком свете сиявшего в нем чувства, что без малейшего усилия, он сразу, встречаясь с каким бы то ни было человеком, видел в нем все, что было хорошего и достойного любви.