Ван Дунсин

Ван Дунсин кит. 汪东兴<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr>
Заместитель председателя ЦК КПК
1977 — 1980
Начальник Главного управления ЦК КПК
1965 — 1978
Начальник Центрального бюро безопасности КПК, командующий Отрядом 8341
1964 — 1978
Рождение:	1 января 1916(1916-01-01) Цзянси
Смерть:	21 августа 2015(2015-08-21) (99 лет) Пекин
Супруга:	Е Яосянь
Дети:	Ван Чунпинь, Ван Жэнькай, Ван Ян, Ван Сяоянь
Партия:	Коммунистическая партия Китая

Ван Дунсин (кит. 汪东兴; 1 января 1916, провинция Цзянси — 21 августа 2015, Пекин) — китайский коммунистический политик и военный, руководил Главным управлением ЦК КПК и Центральным бюро безопасности КПК. Командовал личной охраной Мао Цзэдуна — Отрядом 8341. Осенью 1976 активно участвовал в разгроме «Банды четырёх». Придерживался ортодоксальных маоистских взглядов. Принадлежал к ближайшим сподвижникам Хуа Гофэна, состоял в высшем партийном руководстве, до 1980 являлся заместителем председателя ЦК КПК. В период реформ Дэн Сяопина отстранён от должностей и выведен из политики.

Партия, армия, война

Родился в бедной крестьянской семье из провинции Цзянси. В 15-летнем возрасте примкнул к китайскому комсомолу, с 1932 состоял в Компартии Китая и китайской Красной армии. В во время боёв 1934 командовал подразделением коммунистических «коммандос» в Цзянси. Участвовал в Великом походе и китайско-японской войне. Занимал посты в политическом аппарате НОАК.

Во второй половине 1940-х годов Ван Дунсин играл видную роль в организации наступления НОАК на позиции гоминьдановских войск в провинциях Шаньдун и Шаньси. С 1949 он был приближен к Мао Цзэдуну, возглавил службу безопасности ЦК КПК. Отвечал также за вопросы логистики и миграции.

Силовик ЦК и телохранитель Мао Цзэдуна. В годы Культурной революции

В апреле 1949, за полгода до провозглашения КНР, Ван Дунсин возглавил Главное управление безопасности ЦК КПК, впоследствии переименованное в Центральное бюро безопасности КПК. В 1950 получил пост заместителя министра общественной безопасности Ло Жуйцина. С июня 1953 — командовал «Отрядом 8431» (ныне — «Отряд 61889»), задачей которого являлась охрана Мао Цзэдуна и других членов высшего руководства КПК. В 1955 получил воинское звание генерала НОАК.

В 1959—1960 Ван Дунсин возглавлял комитет КПК в Цзянси. Затем вновь был возвращён в Пекин и занял пост в Министерстве общественной безопасности.

Ван Дунсин играл не первостепенную, но заметную роль в партийном и карательном аппарате периода Культурной революции. С 1964 он вновь возглавлял Центральное бюро безопасности КПК и охрану Мао Цзэдуна. В 1965 сменил Ян Шанкуня на посту руководителя Главного управления ЦК КПК, осуществляющего административные и информационные функции. С 1969 Ван Дунсин — кандидат в члены Политбюро ЦК КПК.

В 1971 позиции Ван Дунсина оказались подорваны подозрениями в причастности к «заговору Линь Бяо» и подготовке покушения на Мао Цзэдуна. Некоторое время Ван Дунсин провёл в лагере «трудового перевоспитания». Однако его лояльность Мао была несомненна, и вскоре он был возвращён на прежние посты и вновь приближен к Мао Цзэдуну. Сам Мао Цзэдун говорил о своём особом доверии Ван Дунсину как «главному телохранителю»: «Он не любит бессмысленной осторожности. Он всегда пойдёт со мной».

Разгром «Банды четырёх». В высшем руководстве

Мао Цзэдун умер 9 сентября 1976, его преемником во главе ЦК КПК стал Хуа Гофэн. «Банда четырёх» во главе с вдовой Мао Цзян Цин и шанхайским партийно-административным руководителем Чжан Чуньцяо готовила захват верховной власти и распределение между собой высших партийных и государственных постов. Хуа Гофэн и министр обороны маршал Е Цзяньин приняли упреждающие меры. К ним примкнул Ван Дунсин, которому также не отводилась места в планах Цзян Цин и Чжан Чуньцяо. 6 октября 1976 члены «Банды четырёх» были арестованы «Отрядом 8341».

Важная роль Ван Дунсина в разгроме «Банды четырёх» повысила его статус в партийном руководстве. В августе 1977 он был кооптирован в высший орган партийной власти — Постоянный комитет Политбюро ЦК КПК. Он занял пост заместителя председателя ЦК Хуа Гофэна, наряду с такими влиятельными деятелями, как Дэн Сяопин, Е Цзяньин и Ли Сяньнянь. Он продолжал руководить Главным управлением и Управлением безопасности ЦК, командовал «Отрядом 8341», редактировал издание сочинений Мао Цзэдуна, курировал подготовку партийных идеологических кадров. В этот период Ван Дунсин являлся одним из высших партийно-государственных руководителей.

Несмотря на своё участие в ликвидации «Банды четырёх» (в членах которой он видел личных противников), Ван Дунсин придерживался ортодоксально-маоистских взглядов и не был сторонником реформ Дэн Сяопина. В феврале 1977 он выступил с установочной статьёй в «Жэньминь жибао», призвав в духе позиции Два абсолюта «неуклонно следовать заветам председателя Мао». Это в целом соответствовало курсу Хуа Гофэна, но вело к конфликту с Дэн Сяопином, который быстро приобрёл решающее влияние.

Устранение из политики

В ноябре-декабре 1978 в Пекине состоялась конференция ЦК КПК. Мероприятие, запланированное для обсуждения хозяйственных вопросов, приняло политический характер. Были политически реабилитированы жертвы репрессий Культурной революции, подверглись осуждению деятели репрессивного аппарата и маоистские догматики — в том числе Ван Дунсин, прозванный «попугаем Хуа Гофэна». В декабре 1978 III пленум ЦК КПК концептуально утвердил «Политику реформ и открытости», сформулированную Дэн Сяопином. Влияние Хуа Гофэна и его сторонников, включая Ван Дунсина, было необратимо подорвано. После пленума он был смещён с большинства своих постов: Главное управление ЦК возглавил Яо Илинь, Центральное бюро безопасности — Ян Инь, редактирование изданий Мао Цзэдуна перешло к Ху Яобану.

В феврале 1980 пленум ЦК КПК вывел Ван Дунсина из Постоянного комитета Политбюро. Были также отстранены от должностей другие сторонники Хуа Гофэна — бывший глава партийной организации и мэр Пекина У Дэ, бывший вице-премьер Госсовета КНР Цзи Дэнкуй и командующий Пекинским военным округом Чэнь Силянь. Эта группа ортодоксальных маоистов, участвовавшая в разгроме группировки Цзян Цин, но выступавшая против реформ, получила название «Малая банда четырёх». Их отставка открыла путь к возвышению Ху Яобана и Чжао Цзыяна, принципиальных сторонников Дэн Сяопина.

До 1987 Ван Дунсин оставался членом ЦК — тем самым демонстрировалось, что новое руководство КПК не прибегает к репрессиям против проигравших в политической борьбе. После XIII съезда КПК Ван Дунсин окончательно отошёл от политики.

Кончина

После отставки Ван Дунсин не вмешивался в политические процессы и не выступал публично. Однако он написал мемуары, в которых позитивно отзывался о Дэн Сяопине, несмотря на известные трудности в отношениях между ними.

После кончины Ван Дунсина 21 августа 2015 агентство Синьхуа опубликовало некролог, в котором он был назван «выдающимся коммунистом, испытанным борцом за дело Коммунистической партии Китая». При этом возраст Ван Дунсина в сообщении Синьхуа был определён не в 99, а в 100 лет.

Сложности его политической биографии в некрологе не отражены. Быстрые и эффективные действия Ван Дунсина против «Банды четырёх» рассматриваются как более значимые, нежели теоретические расхождения с Дэн Сяопином.

Семья

Е Яосянь — жена Ван Дунсина — служила в медперсонале НОАК, затем в Управлении безопасности ЦК КПК.

Ван Чунпинь — сын Ван Дунсина — служил на Северном флоте ВМС КНР, потом работал на телеграфе.

Ван Жэнькай — сын Ван Дунсина — служил в Управлении безопасности ЦК КПК, состоял в Центральном военном совете КНР.

Ван Ян — дочь Ван Дунсина — была его секретарём.

Ван Сяоянь — дочь Ван Дунсина — служила в Министерстве общественной безопасности КНР.

Отрывок, характеризующий Ван Дунсин

Остановившись на постоялом дворе, оба купца заснули, и на другой день товарищ купца был найден зарезанным и ограбленным. Окровавленный нож найден был под подушкой старого купца. Купца судили, наказали кнутом и, выдернув ноздри, – как следует по порядку, говорил Каратаев, – сослали в каторгу.
– И вот, братец ты мой (на этом месте Пьер застал рассказ Каратаева), проходит тому делу годов десять или больше того. Живет старичок на каторге. Как следовает, покоряется, худого не делает. Только у бога смерти просит. – Хорошо. И соберись они, ночным делом, каторжные то, так же вот как мы с тобой, и старичок с ними. И зашел разговор, кто за что страдает, в чем богу виноват. Стали сказывать, тот душу загубил, тот две, тот поджег, тот беглый, так ни за что. Стали старичка спрашивать: ты за что, мол, дедушка, страдаешь? Я, братцы мои миленькие, говорит, за свои да за людские грехи страдаю. А я ни душ не губил, ни чужого не брал, акромя что нищую братию оделял. Я, братцы мои миленькие, купец; и богатство большое имел. Так и так, говорит. И рассказал им, значит, как все дело было, по порядку. Я, говорит, о себе не тужу. Меня, значит, бог сыскал. Одно, говорит, мне свою старуху и деток жаль. И так то заплакал старичок. Случись в их компании тот самый человек, значит, что купца убил. Где, говорит, дедушка, было? Когда, в каком месяце? все расспросил. Заболело у него сердце. Подходит таким манером к старичку – хлоп в ноги. За меня ты, говорит, старичок, пропадаешь. Правда истинная; безвинно напрасно, говорит, ребятушки, человек этот мучится. Я, говорит, то самое дело сделал и нож тебе под голова сонному подложил. Прости, говорит, дедушка, меня ты ради Христа.
Каратаев замолчал, радостно улыбаясь, глядя на огонь, и поправил поленья.
– Старичок и говорит: бог, мол, тебя простит, а мы все, говорит, богу грешны, я за свои грехи страдаю. Сам заплакал горючьми слезьми. Что же думаешь, соколик, – все светлее и светлее сияя восторженной улыбкой, говорил Каратаев, как будто в том, что он имел теперь рассказать, заключалась главная прелесть и все значение рассказа, – что же думаешь, соколик, объявился этот убийца самый по начальству. Я, говорит, шесть душ загубил (большой злодей был), но всего мне жальче старичка этого. Пускай же он на меня не плачется. Объявился: списали, послали бумагу, как следовает. Место дальнее, пока суд да дело, пока все бумаги списали как должно, по начальствам, значит. До царя доходило. Пока что, пришел царский указ: выпустить купца, дать ему награждения, сколько там присудили. Пришла бумага, стали старичка разыскивать. Где такой старичок безвинно напрасно страдал? От царя бумага вышла. Стали искать. – Нижняя челюсть Каратаева дрогнула. – А его уж бог простил – помер. Так то, соколик, – закончил Каратаев и долго, молча улыбаясь, смотрел перед собой.
Не самый рассказ этот, но таинственный смысл его, та восторженная радость, которая сияла в лице Каратаева при этом рассказе, таинственное значение этой радости, это то смутно и радостно наполняло теперь душу Пьера.


– A vos places! [По местам!] – вдруг закричал голос.
Между пленными и конвойными произошло радостное смятение и ожидание чего то счастливого и торжественного. Со всех сторон послышались крики команды, и с левой стороны, рысью объезжая пленных, показались кавалеристы, хорошо одетые, на хороших лошадях. На всех лицах было выражение напряженности, которая бывает у людей при близости высших властей. Пленные сбились в кучу, их столкнули с дороги; конвойные построились.
– L'Empereur! L'Empereur! Le marechal! Le duc! [Император! Император! Маршал! Герцог!] – и только что проехали сытые конвойные, как прогремела карета цугом, на серых лошадях. Пьер мельком увидал спокойное, красивое, толстое и белое лицо человека в треугольной шляпе. Это был один из маршалов. Взгляд маршала обратился на крупную, заметную фигуру Пьера, и в том выражении, с которым маршал этот нахмурился и отвернул лицо, Пьеру показалось сострадание и желание скрыть его.
Генерал, который вел депо, с красным испуганным лицом, погоняя свою худую лошадь, скакал за каретой. Несколько офицеров сошлось вместе, солдаты окружили их. У всех были взволнованно напряженные лица.
– Qu'est ce qu'il a dit? Qu'est ce qu'il a dit?.. [Что он сказал? Что? Что?..] – слышал Пьер.
Во время проезда маршала пленные сбились в кучу, и Пьер увидал Каратаева, которого он не видал еще в нынешнее утро. Каратаев в своей шинельке сидел, прислонившись к березе. В лице его, кроме выражения вчерашнего радостного умиления при рассказе о безвинном страдании купца, светилось еще выражение тихой торжественности.
Каратаев смотрел на Пьера своими добрыми, круглыми глазами, подернутыми теперь слезою, и, видимо, подзывал его к себе, хотел сказать что то. Но Пьеру слишком страшно было за себя. Он сделал так, как будто не видал его взгляда, и поспешно отошел.
Когда пленные опять тронулись, Пьер оглянулся назад. Каратаев сидел на краю дороги, у березы; и два француза что то говорили над ним. Пьер не оглядывался больше. Он шел, прихрамывая, в гору.
Сзади, с того места, где сидел Каратаев, послышался выстрел. Пьер слышал явственно этот выстрел, но в то же мгновение, как он услыхал его, Пьер вспомнил, что он не кончил еще начатое перед проездом маршала вычисление о том, сколько переходов оставалось до Смоленска. И он стал считать. Два французские солдата, из которых один держал в руке снятое, дымящееся ружье, пробежали мимо Пьера. Они оба были бледны, и в выражении их лиц – один из них робко взглянул на Пьера – было что то похожее на то, что он видел в молодом солдате на казни. Пьер посмотрел на солдата и вспомнил о том, как этот солдат третьего дня сжег, высушивая на костре, свою рубаху и как смеялись над ним.
Собака завыла сзади, с того места, где сидел Каратаев. «Экая дура, о чем она воет?» – подумал Пьер.
Солдаты товарищи, шедшие рядом с Пьером, не оглядывались, так же как и он, на то место, с которого послышался выстрел и потом вой собаки; но строгое выражение лежало на всех лицах.


Депо, и пленные, и обоз маршала остановились в деревне Шамшеве. Все сбилось в кучу у костров. Пьер подошел к костру, поел жареного лошадиного мяса, лег спиной к огню и тотчас же заснул. Он спал опять тем же сном, каким он спал в Можайске после Бородина.
Опять события действительности соединялись с сновидениями, и опять кто то, сам ли он или кто другой, говорил ему мысли, и даже те же мысли, которые ему говорились в Можайске.
«Жизнь есть всё. Жизнь есть бог. Все перемещается и движется, и это движение есть бог. И пока есть жизнь, есть наслаждение самосознания божества. Любить жизнь, любить бога. Труднее и блаженнее всего любить эту жизнь в своих страданиях, в безвинности страданий».
«Каратаев» – вспомнилось Пьеру.
И вдруг Пьеру представился, как живой, давно забытый, кроткий старичок учитель, который в Швейцарии преподавал Пьеру географию. «Постой», – сказал старичок. И он показал Пьеру глобус. Глобус этот был живой, колеблющийся шар, не имеющий размеров. Вся поверхность шара состояла из капель, плотно сжатых между собой. И капли эти все двигались, перемещались и то сливались из нескольких в одну, то из одной разделялись на многие. Каждая капля стремилась разлиться, захватить наибольшее пространство, но другие, стремясь к тому же, сжимали ее, иногда уничтожали, иногда сливались с нею.
– Вот жизнь, – сказал старичок учитель.
«Как это просто и ясно, – подумал Пьер. – Как я мог не знать этого прежде».
– В середине бог, и каждая капля стремится расшириться, чтобы в наибольших размерах отражать его. И растет, сливается, и сжимается, и уничтожается на поверхности, уходит в глубину и опять всплывает. Вот он, Каратаев, вот разлился и исчез. – Vous avez compris, mon enfant, [Понимаешь ты.] – сказал учитель.
– Vous avez compris, sacre nom, [Понимаешь ты, черт тебя дери.] – закричал голос, и Пьер проснулся.
Он приподнялся и сел. У костра, присев на корточках, сидел француз, только что оттолкнувший русского солдата, и жарил надетое на шомпол мясо. Жилистые, засученные, обросшие волосами, красные руки с короткими пальцами ловко поворачивали шомпол. Коричневое мрачное лицо с насупленными бровями ясно виднелось в свете угольев.
– Ca lui est bien egal, – проворчал он, быстро обращаясь к солдату, стоявшему за ним. – …brigand. Va! [Ему все равно… разбойник, право!]
И солдат, вертя шомпол, мрачно взглянул на Пьера. Пьер отвернулся, вглядываясь в тени. Один русский солдат пленный, тот, которого оттолкнул француз, сидел у костра и трепал по чем то рукой. Вглядевшись ближе, Пьер узнал лиловую собачонку, которая, виляя хвостом, сидела подле солдата.
– А, пришла? – сказал Пьер. – А, Пла… – начал он и не договорил. В его воображении вдруг, одновременно, связываясь между собой, возникло воспоминание о взгляде, которым смотрел на него Платон, сидя под деревом, о выстреле, слышанном на том месте, о вое собаки, о преступных лицах двух французов, пробежавших мимо его, о снятом дымящемся ружье, об отсутствии Каратаева на этом привале, и он готов уже был понять, что Каратаев убит, но в то же самое мгновенье в его душе, взявшись бог знает откуда, возникло воспоминание о вечере, проведенном им с красавицей полькой, летом, на балконе своего киевского дома. И все таки не связав воспоминаний нынешнего дня и не сделав о них вывода, Пьер закрыл глаза, и картина летней природы смешалась с воспоминанием о купанье, о жидком колеблющемся шаре, и он опустился куда то в воду, так что вода сошлась над его головой.