Ван Иннис, Хуберт

Хуберт Ван Иннис
Личная информация
Награды и медали Олимпийские игры Золото Париж 1900 кордон доре, 33 м Золото Париж 1900 шапеле, 33 м Серебро Париж 1900 кордон доре, 50 м Золото Антверпен 1920 подвижная птица, 28 м Золото Антверпен 1920 подвижная птица, 33 м Золото Антверпен 1920 подвижная птица среди команд, 33 м Золото Антверпен 1920 подвижная птица среди команд, 50 м Серебро Антверпен 1920 подвижная птица, 50 м Серебро Антверпен 1920 подвижная птица среди команд, 28 м

Герард Теодор Хуберт Ван Иннис (нидерл. Gerard Theodor Hubert Van Innis; 24 февраля 1866, Элевейт — 25 ноября 1961, Земст) — бельгийский стрелок из лука, шестикратный чемпион летних Олимпийских игр 1900 и летних Олимпийских игр 1920. Он является самым титулованным стрелком из лука в истории Олимпийских игр и самым успешным бельгийским спортсменом.

Летние Олимпийские игры 1900

На Играх в Париже Иннис стал дважды олимпийским чемпионом в классах «Кордон доре» на 33 м и «Шапеле» на 33 м. Также он получи серебряную награду в «Кордон доре» на 50 м. В «Шапеле» на 50 м он закончил соревнование четвёртым.

Летние Олимпийские игры 1920

На Играх в Антверпене Иннис получил четыре золотые медали и две серебряные. Он стал чемпионом в стрельбе по подвижной птице на 28 м, 33 м, и среди команд на 33 м и 50 м. Вторые места он занимал в стрельбе по подвижной птице на 50 м на 28 м среди команд. В остальных соревнованиях Иннис не принял участия.

Ссылки

• [www.sports-reference.com/olympics/athletes/va/hubert-van-innis-1.html Хуберт ван Иннис на sports-reference.com]  (англ.)

Отрывок, характеризующий Ван Иннис, Хуберт

Графиня заплакала, услыхавши весть о пожаре Москвы. Наташа, бледная, с остановившимися глазами, сидевшая под образами на лавке (на том самом месте, на которое она села приехавши), не обратила никакого внимания на слова отца. Она прислушивалась к неумолкаемому стону адъютанта, слышному через три дома.
– Ах, какой ужас! – сказала, со двора возвративись, иззябшая и испуганная Соня. – Я думаю, вся Москва сгорит, ужасное зарево! Наташа, посмотри теперь, отсюда из окошка видно, – сказала она сестре, видимо, желая чем нибудь развлечь ее. Но Наташа посмотрела на нее, как бы не понимая того, что у ней спрашивали, и опять уставилась глазами в угол печи. Наташа находилась в этом состоянии столбняка с нынешнего утра, с того самого времени, как Соня, к удивлению и досаде графини, непонятно для чего, нашла нужным объявить Наташе о ране князя Андрея и о его присутствии с ними в поезде. Графиня рассердилась на Соню, как она редко сердилась. Соня плакала и просила прощенья и теперь, как бы стараясь загладить свою вину, не переставая ухаживала за сестрой.
– Посмотри, Наташа, как ужасно горит, – сказала Соня.
– Что горит? – спросила Наташа. – Ах, да, Москва.
И как бы для того, чтобы не обидеть Сони отказом и отделаться от нее, она подвинула голову к окну, поглядела так, что, очевидно, не могла ничего видеть, и опять села в свое прежнее положение.
– Да ты не видела?
– Нет, право, я видела, – умоляющим о спокойствии голосом сказала она.
И графине и Соне понятно было, что Москва, пожар Москвы, что бы то ни было, конечно, не могло иметь значения для Наташи.
Граф опять пошел за перегородку и лег. Графиня подошла к Наташе, дотронулась перевернутой рукой до ее головы, как это она делала, когда дочь ее бывала больна, потом дотронулась до ее лба губами, как бы для того, чтобы узнать, есть ли жар, и поцеловала ее.
– Ты озябла. Ты вся дрожишь. Ты бы ложилась, – сказала она.
– Ложиться? Да, хорошо, я лягу. Я сейчас лягу, – сказала Наташа.
С тех пор как Наташе в нынешнее утро сказали о том, что князь Андрей тяжело ранен и едет с ними, она только в первую минуту много спрашивала о том, куда? как? опасно ли он ранен? и можно ли ей видеть его? Но после того как ей сказали, что видеть его ей нельзя, что он ранен тяжело, но что жизнь его не в опасности, она, очевидно, не поверив тому, что ей говорили, но убедившись, что сколько бы она ни говорила, ей будут отвечать одно и то же, перестала спрашивать и говорить. Всю дорогу с большими глазами, которые так знала и которых выражения так боялась графиня, Наташа сидела неподвижно в углу кареты и так же сидела теперь на лавке, на которую села. Что то она задумывала, что то она решала или уже решила в своем уме теперь, – это знала графиня, но что это такое было, она не знала, и это то страшило и мучило ее.
– Наташа, разденься, голубушка, ложись на мою постель. (Только графине одной была постелена постель на кровати; m me Schoss и обе барышни должны были спать на полу на сене.)