Ван дер Меер, Ян
Поделись знанием:
К:Википедия:Страницы на КПМ (тип: не указан)
– Не рано ли? Говорят, вредно для голоса учиться в эту пору.
– О, нет, какой рано! – сказал граф. – Как же наши матери выходили в двенадцать тринадцать лет замуж?
– Уж она и теперь влюблена в Бориса! Какова? – сказала графиня, тихо улыбаясь, глядя на мать Бориса, и, видимо отвечая на мысль, всегда ее занимавшую, продолжала. – Ну, вот видите, держи я ее строго, запрещай я ей… Бог знает, что бы они делали потихоньку (графиня разумела: они целовались бы), а теперь я знаю каждое ее слово. Она сама вечером прибежит и всё мне расскажет. Может быть, я балую ее; но, право, это, кажется, лучше. Я старшую держала строго.
– Да, меня совсем иначе воспитывали, – сказала старшая, красивая графиня Вера, улыбаясь.
Но улыбка не украсила лица Веры, как это обыкновенно бывает; напротив, лицо ее стало неестественно и оттого неприятно.
Старшая, Вера, была хороша, была неглупа, училась прекрасно, была хорошо воспитана, голос у нее был приятный, то, что она сказала, было справедливо и уместно; но, странное дело, все, и гостья и графиня, оглянулись на нее, как будто удивились, зачем она это сказала, и почувствовали неловкость.
– Всегда с старшими детьми мудрят, хотят сделать что нибудь необыкновенное, – сказала гостья.
– Что греха таить, ma chere! Графинюшка мудрила с Верой, – сказал граф. – Ну, да что ж! всё таки славная вышла, – прибавил он, одобрительно подмигивая Вере.
Гостьи встали и уехали, обещаясь приехать к обеду.
– Что за манера! Уж сидели, сидели! – сказала графиня, проводя гостей.
Когда Наташа вышла из гостиной и побежала, она добежала только до цветочной. В этой комнате она остановилась, прислушиваясь к говору в гостиной и ожидая выхода Бориса. Она уже начинала приходить в нетерпение и, топнув ножкой, сбиралась было заплакать оттого, что он не сейчас шел, когда заслышались не тихие, не быстрые, приличные шаги молодого человека.
Наташа быстро бросилась между кадок цветов и спряталась.
Борис остановился посереди комнаты, оглянулся, смахнул рукой соринки с рукава мундира и подошел к зеркалу, рассматривая свое красивое лицо. Наташа, притихнув, выглядывала из своей засады, ожидая, что он будет делать. Он постоял несколько времени перед зеркалом, улыбнулся и пошел к выходной двери. Наташа хотела его окликнуть, но потом раздумала. «Пускай ищет», сказала она себе. Только что Борис вышел, как из другой двери вышла раскрасневшаяся Соня, сквозь слезы что то злобно шепчущая. Наташа удержалась от своего первого движения выбежать к ней и осталась в своей засаде, как под шапкой невидимкой, высматривая, что делалось на свете. Она испытывала особое новое наслаждение. Соня шептала что то и оглядывалась на дверь гостиной. Из двери вышел Николай.
– Соня! Что с тобой? Можно ли это? – сказал Николай, подбегая к ней.
– Ничего, ничего, оставьте меня! – Соня зарыдала.
– Нет, я знаю что.
– Ну знаете, и прекрасно, и подите к ней.
– Соооня! Одно слово! Можно ли так мучить меня и себя из за фантазии? – говорил Николай, взяв ее за руку.
Соня не вырывала у него руки и перестала плакать.
Наташа, не шевелясь и не дыша, блестящими главами смотрела из своей засады. «Что теперь будет»? думала она.
– Соня! Мне весь мир не нужен! Ты одна для меня всё, – говорил Николай. – Я докажу тебе.
– Я не люблю, когда ты так говоришь.
– Ну не буду, ну прости, Соня! – Он притянул ее к себе и поцеловал.
«Ах, как хорошо!» подумала Наташа, и когда Соня с Николаем вышли из комнаты, она пошла за ними и вызвала к себе Бориса.
– Борис, подите сюда, – сказала она с значительным и хитрым видом. – Мне нужно сказать вам одну вещь. Сюда, сюда, – сказала она и привела его в цветочную на то место между кадок, где она была спрятана. Борис, улыбаясь, шел за нею.
– Какая же это одна вещь ? – спросил он.
Она смутилась, оглянулась вокруг себя и, увидев брошенную на кадке свою куклу, взяла ее в руки.
– Поцелуйте куклу, – сказала она.
Борис внимательным, ласковым взглядом смотрел в ее оживленное лицо и ничего не отвечал.
– Не хотите? Ну, так подите сюда, – сказала она и глубже ушла в цветы и бросила куклу. – Ближе, ближе! – шептала она. Она поймала руками офицера за обшлага, и в покрасневшем лице ее видны были торжественность и страх.
– А меня хотите поцеловать? – прошептала она чуть слышно, исподлобья глядя на него, улыбаясь и чуть не плача от волненья.
Борис покраснел.
– Какая вы смешная! – проговорил он, нагибаясь к ней, еще более краснея, но ничего не предпринимая и выжидая.
Она вдруг вскочила на кадку, так что стала выше его, обняла его обеими руками, так что тонкие голые ручки согнулись выше его шеи и, откинув движением головы волосы назад, поцеловала его в самые губы.
Она проскользнула между горшками на другую сторону цветов и, опустив голову, остановилась.
– Наташа, – сказал он, – вы знаете, что я люблю вас, но…
– Вы влюблены в меня? – перебила его Наташа.
– Да, влюблен, но, пожалуйста, не будем делать того, что сейчас… Еще четыре года… Тогда я буду просить вашей руки.
Наташа подумала.
– Тринадцать, четырнадцать, пятнадцать, шестнадцать… – сказала она, считая по тоненьким пальчикам. – Хорошо! Так кончено?
И улыбка радости и успокоения осветила ее оживленное лицо.
– Кончено! – сказал Борис.
– Навсегда? – сказала девочка. – До самой смерти?
И, взяв его под руку, она с счастливым лицом тихо пошла с ним рядом в диванную.
Графиня так устала от визитов, что не велела принимать больше никого, и швейцару приказано было только звать непременно кушать всех, кто будет еще приезжать с поздравлениями. Графине хотелось с глазу на глаз поговорить с другом своего детства, княгиней Анной Михайловной, которую она не видала хорошенько с ее приезда из Петербурга. Анна Михайловна, с своим исплаканным и приятным лицом, подвинулась ближе к креслу графини.
– С тобой я буду совершенно откровенна, – сказала Анна Михайловна. – Уж мало нас осталось, старых друзей! От этого я так и дорожу твоею дружбой.
Анна Михайловна посмотрела на Веру и остановилась. Графиня пожала руку своему другу.
– Вера, – сказала графиня, обращаясь к старшей дочери, очевидно, нелюбимой. – Как у вас ни на что понятия нет? Разве ты не чувствуешь, что ты здесь лишняя? Поди к сестрам, или…
Красивая Вера презрительно улыбнулась, видимо не чувствуя ни малейшего оскорбления.
– Ежели бы вы мне сказали давно, маменька, я бы тотчас ушла, – сказала она, и пошла в свою комнату.
Но, проходя мимо диванной, она заметила, что в ней у двух окошек симметрично сидели две пары. Она остановилась и презрительно улыбнулась. Соня сидела близко подле Николая, который переписывал ей стихи, в первый раз сочиненные им. Борис с Наташей сидели у другого окна и замолчали, когда вошла Вера. Соня и Наташа с виноватыми и счастливыми лицами взглянули на Веру.
Весело и трогательно было смотреть на этих влюбленных девочек, но вид их, очевидно, не возбуждал в Вере приятного чувства.
– Сколько раз я вас просила, – сказала она, – не брать моих вещей, у вас есть своя комната.
Она взяла от Николая чернильницу.
– Сейчас, сейчас, – сказал он, мокая перо.
– Вы всё умеете делать не во время, – сказала Вера. – То прибежали в гостиную, так что всем совестно сделалось за вас.
Несмотря на то, или именно потому, что сказанное ею было совершенно справедливо, никто ей не отвечал, и все четверо только переглядывались между собой. Она медлила в комнате с чернильницей в руке.
– И какие могут быть в ваши года секреты между Наташей и Борисом и между вами, – всё одни глупости!
– Ну, что тебе за дело, Вера? – тихеньким голоском, заступнически проговорила Наташа.
Она, видимо, была ко всем еще более, чем всегда, в этот день добра и ласкова.
– Очень глупо, – сказала Вера, – мне совестно за вас. Что за секреты?…
– У каждого свои секреты. Мы тебя с Бергом не трогаем, – сказала Наташа разгорячаясь.
– Я думаю, не трогаете, – сказала Вера, – потому что в моих поступках никогда ничего не может быть дурного. А вот я маменьке скажу, как ты с Борисом обходишься.
– Наталья Ильинишна очень хорошо со мной обходится, – сказал Борис. – Я не могу жаловаться, – сказал он.
– Оставьте, Борис, вы такой дипломат (слово дипломат было в большом ходу у детей в том особом значении, какое они придавали этому слову); даже скучно, – сказала Наташа оскорбленным, дрожащим голосом. – За что она ко мне пристает? Ты этого никогда не поймешь, – сказала она, обращаясь к Вере, – потому что ты никогда никого не любила; у тебя сердца нет, ты только madame de Genlis [мадам Жанлис] (это прозвище, считавшееся очень обидным, было дано Вере Николаем), и твое первое удовольствие – делать неприятности другим. Ты кокетничай с Бергом, сколько хочешь, – проговорила она скоро.
 |
Эту страницу предлагается переименовать в Ван дер Мер, Ян. Пояснение причин и обсуждение — на странице Википедия:К переименованию/11 февраля 2016.
Возможно, её текущее название не соответствует нормам современного русского языка и/или правилам именования статей Википедии. Не снимайте пометку о выставлении на переименование до окончания обсуждения. Переименовать в предложенное название, снять этот шаблон |
| Ян ван дер Меер Утрехтский | |
| Jan van der Meer van Utrecht | |
 Поющая пара холст, масло 79 × 63.5 см. Частная коллекция | |
| Имя при рождении: |
Johan van der Meer |
|---|---|
| Дата рождения: | |
| Место рождения: | |
| Дата смерти: | |
| Место смерти: |
Вреесвейк |
| Гражданство: | |
| Жанр: | |
| Стиль: | |
 Работы на Викискладе | |
Ян ван дер Меер Утрехтский (Ян Вермеер Утрехтский / Йохан ван дер Меер / нидерл. Jan van der Meer van Utrecht / ; Vermeer d’Utrecht / Meer, Jan van der (III)[1]; 1630, Схиплёйден — 1696, нидерл. Вреесвейк) — художник-портретист, мастер жанровых сцен эпохи Золотого века голландской живописи[2].
Содержание
Биография
Будущий живописец, Ян Вермеер Утрехтский, был крещён 16 февраля 1630 в Схиплёйдене. Его отец умер, когда мальчику было 10 лет, так что воспитание Ян Ван дер Меер получил в доме двоюродного деда в Роттердаме. По сведениям, сообщённым Хаубракеном, Ван дер Меер путешествовал по Италии вместе с Ливе Верхёйзеном), а в самой Италии подружился с Виллемом Дростом и Иоганном Карлом Лотом.
Вернувшись в Голландию в 1662, уже в следующем году Ван дер Меер вступает в члены Утрехтской гильдии святого Луки, а в 1664—1666 становится деканом гильдии[5].
В биографии Яна Давидса де Хема Хаубракен приводит любопытный эпизод из жизни Ван дер Меера Утрехтского. По возвращении из Италии, Ван дер Меер женился на богатой вдове, владевшей фабрикой по производству свинцовых белил. Жизнь не доставляла ему особых хлопот, пока не умерла его жена. В довершение несчастий фабрику во время нашествия армии Людовика XIV (Год бедствий, нидерл. Rampjaar) сожгли французские солдаты. До этого времени живописью Ван дер Меер занимался скорее для собственного удовольствия, будучи внуком очень состоятельного деда[6].
Затем Ван дер Меер прибыл ко двору своего покровителя, англ. Фредерика Зёйлестейн-Нассауского (уб. 1672)[7]. Здесь ему пригодились навыки живописца, и он, не в последнюю очередь благодаря удачно исполненному портрету юного принца Вильгельма III[8] в окружении цветов, получает место на государственной службе.
По-видимому, именно покровительство Фредерика де Зёйлестейна способствовало назначению Ван дер Меера в члены правления Утрехта (Vroedschap), хотя художник вполне мог ощущать свою ненужность в этой среде.
Утрехтский совет проявил сострадание к участи Ван дер Меера в 1672 году (несчастном, впрочем, для всей независимой Голландии) после утраты им средств к существованию, и вот он получает пост сборщика налогов и контролёра важного шлюза в нидерл. Вреесвейке. В 1683 году в том же Вреесвейке Ван дер Меер сочетался вторым браком с Хендриной Хаунитоп (Hendrina Hounietop). Здесь он и умер между маем 1695 и сентябрём 1697 года.
Музейные собрания
- Музей изящных искусств Лиона, Франция / фр. Musée des beaux-arts de Lyon
- Лувр, Париж, департамент картин
- Национальный музей, Варшава
Живопись Ван дер Меера в сети
- [www.culture.gouv.fr/Wave/image/joconde/0001/m503604_83ee241_p.jpg У входа в таверну, 1653]. Холст, масло 70 × 66 см Париж, Лувр INV. 1452
- [images.memorix.nl/rkd/thumb/650x650/07c6b801-6c4c-e45a-70d6-fd3f138872b7.jpg Трое на ферме]; 2-я пол. XVII века. Дерево, масло 37 × 30 см (Аукцион Chrisie’s, Вена, 1996)
Напишите отзыв о статье "Ван дер Меер, Ян"
Литература
- Ivan Gaskell, Michiel Jonker. Not to be confused with the Sphinx of Delft: The Utrecht painter Johannes van der Meer (Schipluiden 1630-1695/1697 Vreeswijk?) // [yalebooks.com/book.asp?isbn=9780300075212 Vermeer Studies] / M. J. Bok. — New Haven / London: Yale University Press, 1998. — P. 67-79. — 372 p. — (Studies in the History of Art). — ISBN 0300075219.
- Thieme, Ulrich; Becker, Felix. Meer van Utrecht, Johann van der : Urliens-Vzal (1940) // [rkd.nl/en/explore/library/2301 Allgemeines Lexikon der bildenden Künstler : von der Antike bis zur Gegenwart [Thieme Becker]]. — Leipzig: Seemann, 1907-1950. — Vol. 34. — P. 275.
- Willigen, Aad van der; Kinkelder, Marijke C. de. [rkd.nl/en/explore/library/195563 Dictionary of Dutch and Flemish Landscape and Marine painters working in oils, active before 1725]. — англ. RKD: машинопись, 1993-1998.
- Jonathan Bikker. [www.amazon.com/Willem-Drost-Rembrandt-Amsterdam-Venice/dp/0300105819 Willem Drost: A Rembrandt Pupil in Amsterdam and Venice]. — Yale Univercity Press, 2005. — P. 38. — 222 p. — ISBN 0300105819.
- S. Muller. Een regentenstuk van Johan van der Meer (нид.) // Oud-Holland. — 1888. — Vol. 6. — P. 25-32.
- Зюмтор, Поль. [www.ozon.ru/context/detail/id/127146/ Повседневная жизнь Голландии во времена Рембрандта]. — Москва: Молодая гвардия, 2000. — 420 с. — (Живая история: Повседневная жизнь человечества). — ISBN 5235024133.
Примечания
- ↑ В капитальном труде А. Хаубракена (англ. Arnold Houbraken)[www.dbnl.org/tekst/houb005groo01_01/index.php «De groote schouburgh der Nederlantsche konstschilders en schilderessen»] (1718), Ян Ван дер Меер фигурирует как Йохан Ван дер Меер (Johan van der Meer).
- ↑ Хотя Ян ван дер Меер происходит из близко расположенного от Делфта Схиплёйдена, сведениях о его родстве с его более знаменитым современником и соотечественником,Яном Вермеером Делфтским, нет.
- ↑ Собственно, портрет Вильгельма III Оранского создан Яном Ван дер Меером; в то время как цветочная гирлянда, обрамляющая фигуру принца и занимающая бо́льшую часть изобразительного поля на этой картине, написана уроженцем Утрехта, Яном Давидсом де Хемом (Jan Davidsz de Heem, 1606—1684).
- ↑ Картина, прежде чем занять место на стене Музея изящных искусств Лиона, попала в составе французской военной добычи в Королевскую коллекцию живописи. А произошло это через столетие после смерти художника, в 1795 году.
- ↑ Деканом гильдии святого Луки, только в 1662-63 и 1670-71 годах и не в Утрехте, а в Дельфте был ныне всемирно прославленный однофамилец нашего Ван дер Меера.
- ↑ О состоятельности Ван дер Меера может свидетельствовать указанный Арнольдом Хаубракеном факт: за картину с цветочной гирляндой Яна Давидса де Хема тот однажды заплатил немыслимую сумму в две тысячи гульденов. Хотя эпизод этот можно отнести на счёт восхищения, в которое приводила современников живопись де Хема; не лишне было бы сопоставить такие, например, цифры из книги профессора Амстердамского университета Поля Зюмтора [www.ozon.ru/context/detail/id/127146/ «Повседневная жизнь Голландии во времена Рембрандта»] (1959): плотник на верфи, работающий по 12 часов в день без выходных получал 100 гульденов за год работы; каменщик (со своими инструментами) —360 гудьденов в год; в 1642 году групповой портрет амстердамских стрелков (так называемый «Ночной дозор») был заказан пребывающему на пике славы Рембрандту за 1600 гульденов.
- ↑ [www.regiocanons.nl/utrecht/zuidwest/het-rampjaar/beeld-en-geluid/het-beleg-van-woerden Битва при Крейпине] (англ.), к востоку от Вердена, произошедшая 12 октября 1672, была для англ. графа Нассауского последней. Армия независимой Голландии безуспешно старлась противостоять французскому нашествию и была разбита, а её доблестный предводитель — Фредерик Нассауский пал в бою.
- ↑ Правитель Зёйлестейна, англ. Фредерик Нассауский был опекуном принца Вильгельма III между 1659 и 1666.
Ссылки
- [www.artnet.com/artists/jan-vermeer-van-utrecht/past-auction-results Artnet.com]
- [rkd.nl/en/explore/artists/Vermeer%20van%20Utrecht%2C%20Jan Ван дер Меер] на странице англ. Института истории искусств Нидерландов ( RKD )
Отрывок, характеризующий Ван дер Меер, Ян
– Да, порох, – сказал граф. – В меня пошла! И какой голос: хоть и моя дочь, а я правду скажу, певица будет, Саломони другая. Мы взяли итальянца ее учить.– Не рано ли? Говорят, вредно для голоса учиться в эту пору.
– О, нет, какой рано! – сказал граф. – Как же наши матери выходили в двенадцать тринадцать лет замуж?
– Уж она и теперь влюблена в Бориса! Какова? – сказала графиня, тихо улыбаясь, глядя на мать Бориса, и, видимо отвечая на мысль, всегда ее занимавшую, продолжала. – Ну, вот видите, держи я ее строго, запрещай я ей… Бог знает, что бы они делали потихоньку (графиня разумела: они целовались бы), а теперь я знаю каждое ее слово. Она сама вечером прибежит и всё мне расскажет. Может быть, я балую ее; но, право, это, кажется, лучше. Я старшую держала строго.
– Да, меня совсем иначе воспитывали, – сказала старшая, красивая графиня Вера, улыбаясь.
Но улыбка не украсила лица Веры, как это обыкновенно бывает; напротив, лицо ее стало неестественно и оттого неприятно.
Старшая, Вера, была хороша, была неглупа, училась прекрасно, была хорошо воспитана, голос у нее был приятный, то, что она сказала, было справедливо и уместно; но, странное дело, все, и гостья и графиня, оглянулись на нее, как будто удивились, зачем она это сказала, и почувствовали неловкость.
– Всегда с старшими детьми мудрят, хотят сделать что нибудь необыкновенное, – сказала гостья.
– Что греха таить, ma chere! Графинюшка мудрила с Верой, – сказал граф. – Ну, да что ж! всё таки славная вышла, – прибавил он, одобрительно подмигивая Вере.
Гостьи встали и уехали, обещаясь приехать к обеду.
– Что за манера! Уж сидели, сидели! – сказала графиня, проводя гостей.
Когда Наташа вышла из гостиной и побежала, она добежала только до цветочной. В этой комнате она остановилась, прислушиваясь к говору в гостиной и ожидая выхода Бориса. Она уже начинала приходить в нетерпение и, топнув ножкой, сбиралась было заплакать оттого, что он не сейчас шел, когда заслышались не тихие, не быстрые, приличные шаги молодого человека.
Наташа быстро бросилась между кадок цветов и спряталась.
Борис остановился посереди комнаты, оглянулся, смахнул рукой соринки с рукава мундира и подошел к зеркалу, рассматривая свое красивое лицо. Наташа, притихнув, выглядывала из своей засады, ожидая, что он будет делать. Он постоял несколько времени перед зеркалом, улыбнулся и пошел к выходной двери. Наташа хотела его окликнуть, но потом раздумала. «Пускай ищет», сказала она себе. Только что Борис вышел, как из другой двери вышла раскрасневшаяся Соня, сквозь слезы что то злобно шепчущая. Наташа удержалась от своего первого движения выбежать к ней и осталась в своей засаде, как под шапкой невидимкой, высматривая, что делалось на свете. Она испытывала особое новое наслаждение. Соня шептала что то и оглядывалась на дверь гостиной. Из двери вышел Николай.
– Соня! Что с тобой? Можно ли это? – сказал Николай, подбегая к ней.
– Ничего, ничего, оставьте меня! – Соня зарыдала.
– Нет, я знаю что.
– Ну знаете, и прекрасно, и подите к ней.
– Соооня! Одно слово! Можно ли так мучить меня и себя из за фантазии? – говорил Николай, взяв ее за руку.
Соня не вырывала у него руки и перестала плакать.
Наташа, не шевелясь и не дыша, блестящими главами смотрела из своей засады. «Что теперь будет»? думала она.
– Соня! Мне весь мир не нужен! Ты одна для меня всё, – говорил Николай. – Я докажу тебе.
– Я не люблю, когда ты так говоришь.
– Ну не буду, ну прости, Соня! – Он притянул ее к себе и поцеловал.
«Ах, как хорошо!» подумала Наташа, и когда Соня с Николаем вышли из комнаты, она пошла за ними и вызвала к себе Бориса.
– Борис, подите сюда, – сказала она с значительным и хитрым видом. – Мне нужно сказать вам одну вещь. Сюда, сюда, – сказала она и привела его в цветочную на то место между кадок, где она была спрятана. Борис, улыбаясь, шел за нею.
– Какая же это одна вещь ? – спросил он.
Она смутилась, оглянулась вокруг себя и, увидев брошенную на кадке свою куклу, взяла ее в руки.
– Поцелуйте куклу, – сказала она.
Борис внимательным, ласковым взглядом смотрел в ее оживленное лицо и ничего не отвечал.
– Не хотите? Ну, так подите сюда, – сказала она и глубже ушла в цветы и бросила куклу. – Ближе, ближе! – шептала она. Она поймала руками офицера за обшлага, и в покрасневшем лице ее видны были торжественность и страх.
– А меня хотите поцеловать? – прошептала она чуть слышно, исподлобья глядя на него, улыбаясь и чуть не плача от волненья.
Борис покраснел.
– Какая вы смешная! – проговорил он, нагибаясь к ней, еще более краснея, но ничего не предпринимая и выжидая.
Она вдруг вскочила на кадку, так что стала выше его, обняла его обеими руками, так что тонкие голые ручки согнулись выше его шеи и, откинув движением головы волосы назад, поцеловала его в самые губы.
Она проскользнула между горшками на другую сторону цветов и, опустив голову, остановилась.
– Наташа, – сказал он, – вы знаете, что я люблю вас, но…
– Вы влюблены в меня? – перебила его Наташа.
– Да, влюблен, но, пожалуйста, не будем делать того, что сейчас… Еще четыре года… Тогда я буду просить вашей руки.
Наташа подумала.
– Тринадцать, четырнадцать, пятнадцать, шестнадцать… – сказала она, считая по тоненьким пальчикам. – Хорошо! Так кончено?
И улыбка радости и успокоения осветила ее оживленное лицо.
– Кончено! – сказал Борис.
– Навсегда? – сказала девочка. – До самой смерти?
И, взяв его под руку, она с счастливым лицом тихо пошла с ним рядом в диванную.
Графиня так устала от визитов, что не велела принимать больше никого, и швейцару приказано было только звать непременно кушать всех, кто будет еще приезжать с поздравлениями. Графине хотелось с глазу на глаз поговорить с другом своего детства, княгиней Анной Михайловной, которую она не видала хорошенько с ее приезда из Петербурга. Анна Михайловна, с своим исплаканным и приятным лицом, подвинулась ближе к креслу графини.
– С тобой я буду совершенно откровенна, – сказала Анна Михайловна. – Уж мало нас осталось, старых друзей! От этого я так и дорожу твоею дружбой.
Анна Михайловна посмотрела на Веру и остановилась. Графиня пожала руку своему другу.
– Вера, – сказала графиня, обращаясь к старшей дочери, очевидно, нелюбимой. – Как у вас ни на что понятия нет? Разве ты не чувствуешь, что ты здесь лишняя? Поди к сестрам, или…
Красивая Вера презрительно улыбнулась, видимо не чувствуя ни малейшего оскорбления.
– Ежели бы вы мне сказали давно, маменька, я бы тотчас ушла, – сказала она, и пошла в свою комнату.
Но, проходя мимо диванной, она заметила, что в ней у двух окошек симметрично сидели две пары. Она остановилась и презрительно улыбнулась. Соня сидела близко подле Николая, который переписывал ей стихи, в первый раз сочиненные им. Борис с Наташей сидели у другого окна и замолчали, когда вошла Вера. Соня и Наташа с виноватыми и счастливыми лицами взглянули на Веру.
Весело и трогательно было смотреть на этих влюбленных девочек, но вид их, очевидно, не возбуждал в Вере приятного чувства.
– Сколько раз я вас просила, – сказала она, – не брать моих вещей, у вас есть своя комната.
Она взяла от Николая чернильницу.
– Сейчас, сейчас, – сказал он, мокая перо.
– Вы всё умеете делать не во время, – сказала Вера. – То прибежали в гостиную, так что всем совестно сделалось за вас.
Несмотря на то, или именно потому, что сказанное ею было совершенно справедливо, никто ей не отвечал, и все четверо только переглядывались между собой. Она медлила в комнате с чернильницей в руке.
– И какие могут быть в ваши года секреты между Наташей и Борисом и между вами, – всё одни глупости!
– Ну, что тебе за дело, Вера? – тихеньким голоском, заступнически проговорила Наташа.
Она, видимо, была ко всем еще более, чем всегда, в этот день добра и ласкова.
– Очень глупо, – сказала Вера, – мне совестно за вас. Что за секреты?…
– У каждого свои секреты. Мы тебя с Бергом не трогаем, – сказала Наташа разгорячаясь.
– Я думаю, не трогаете, – сказала Вера, – потому что в моих поступках никогда ничего не может быть дурного. А вот я маменьке скажу, как ты с Борисом обходишься.
– Наталья Ильинишна очень хорошо со мной обходится, – сказал Борис. – Я не могу жаловаться, – сказал он.
– Оставьте, Борис, вы такой дипломат (слово дипломат было в большом ходу у детей в том особом значении, какое они придавали этому слову); даже скучно, – сказала Наташа оскорбленным, дрожащим голосом. – За что она ко мне пристает? Ты этого никогда не поймешь, – сказала она, обращаясь к Вере, – потому что ты никогда никого не любила; у тебя сердца нет, ты только madame de Genlis [мадам Жанлис] (это прозвище, считавшееся очень обидным, было дано Вере Николаем), и твое первое удовольствие – делать неприятности другим. Ты кокетничай с Бергом, сколько хочешь, – проговорила она скоро.
