Варга и Гюльша (Месихи)
| Варга и Гюльша | |
| азерб. ورقا و گولشا | |
| Жанр: | |
|---|---|
| Автор: | |
| Язык оригинала: | |
| Дата написания: | |
 Текст произведения в Викитеке | |
«Варга и Гюльша» (азерб. Vərqa və Gülşa, ورقا و گولشا) — лиро-эпическая поэма (масневи) азербайджанского поэта XVII века Месихи. Написана поэма в 1628—1629 гг.[1] на азербайджанском языке[2]. Поэма основана на известной на Ближнем Востоке старинной легенде «Варга и Гюльша». Сохранилось даже произведение, написанное на эту тему в 1030 году. Посвящена эта поэма Султан-Махмуду Сабуктакину[1] В основу же данного произведения Месихи легла одноимённая персидская работа поэта XI века Аюги[3].
Поэма завершена в год смерти шаха Аббаса. Она начинается с хвалебных касыд, посвященных шаху Аббасу и заканчивается касыдой шаху Сафи и завещанием поэта своему сыну[1]. Поэма «Варга и Гюльша» считается одной из лучших романических поэм в средневековой поэзии, созданных на азербайджанском языке[2].
Сюжет
Поэма посвящена любви Варги и Гюльши, а также выпавшим на их долю тяжелым испытаниям. В поэме много батальных сцен, изображающих войны, сражения и столкновения с разбойниками. Варга представляет собой идеальный образ человека, борца за справедливость. Он получил хорошее образование, а его жизненным принципом является честное отношение к людям. Пока Варга находится в далёких странах, родители Гюльши вынуждают её выйти замуж за сирийского эмира Мохсун-шаха. В свадебную ночь Гюльша рассказывает эмиру о своей любви к Варге. Эмир сочувчтвует Гюльше и обещает помочь ей. В это время узнавший о судьбе любимой, Варга спешит в Дамаск. По дороге он вступает в бой с разбойниками и побеждает их, но тяжело раненый теряет сознание. Во время охоты Мохсун-шах находит Варгу, приводит его к себе в дом и ухаживает за ним. Вскоре он выясняет, что Варга и есть любимый Гюльши и предлагает ему увезти свою возлюбленную. Но Варга отказывается, поскольку считает такой поступок неблагодарностью по отношению к своему спасителю. Даже мольбы Гюльши не заставляют Варгу сделать это. Варга уезжает и молит всевышнего о смерти. Гюльша также умирает на могиле Варги. Но вскоре по молитве пророка они воскресают. Варга соединяется с Гюльшой и становится шахом. Мохсун-шах же остаётся с ними. Отмечают также, что в поэме звучит и недовольство поэта бессмысленными войнами[2].
Издания
- Месихи. Варга и Гюльша = Мәсиһи. Вәрга вә Ҝүлша. — Б.: Азернешр, 1977. (азерб.)
- [www.anl.az/el/m/m_v&g.pdf Месихи. Варга и Гюльша] = Məsihi. Vərqa və Gülşa / Под ред. Х. Юсифли. — Б.: Şərq-Qərb, 2005. — 336 с. — ISBN 9952-418-35-0. (азерб.)
Источники
- ↑ 1 2 3 Алияр Сафарли. Поэма Масихи «Варга и Гюльша» // «Литературный Азербайджан». — 1971. — С. 108.
- ↑ 1 2 3 А. Дадашзаде. [feb-web.ru/feb/ivl/vl4/vl4-4172.htm Азербайджанская литература] // История всемирной литературы в девяти томах. — Наука, 1987. — Т. 4-й. — С. 420-421.
- ↑ H. Javadi and K. Burrill. [www.iranicaonline.org/articles/azerbaijan-x AZERBAIJAN x. Azeri Turkish Literature] (англ.) // Encyclopædia Iranica. — 1988. — Vol. III. — P. 251-255.
In the 17th century, although the transfer of the capital to Isfahan favored Persian at the court, Azeri poetry in the style of Fożuli and the Čaḡatāi poet Navāʾi still flourished. ʿAlijān Esmāʿiloḡlu Qawsi Tabrizi (born in Tabriz and educated in Isfahan) was an important poet who combined classical refinement with the candor of popular poetry. Rokn-al-Din Masʿud Masiḥi (d. 1656) was a musician and poet who wrote three romantic maṯnawis—Dām va Dāna, Zanbur-e ʿasal, and Varqa va Golšāh. The last was modeled on a Persian work of the same name by ʿAyyuqi.
Напишите отзыв о статье "Варга и Гюльша (Месихи)"
Отрывок, характеризующий Варга и Гюльша (Месихи)
– Mon cher, – сказала Анна Михайловна сыну, – je sais de bonne source que le Prince Basile envoie son fils a Moscou pour lui faire epouser Julieie. [Мой милый, я знаю из верных источников, что князь Василий присылает своего сына в Москву, для того чтобы женить его на Жюли.] Я так люблю Жюли, что мне жалко бы было ее. Как ты думаешь, мой друг? – сказала Анна Михайловна.Мысль остаться в дураках и даром потерять весь этот месяц тяжелой меланхолической службы при Жюли и видеть все расписанные уже и употребленные как следует в его воображении доходы с пензенских имений в руках другого – в особенности в руках глупого Анатоля, оскорбляла Бориса. Он поехал к Карагиным с твердым намерением сделать предложение. Жюли встретила его с веселым и беззаботным видом, небрежно рассказывала о том, как ей весело было на вчерашнем бале, и спрашивала, когда он едет. Несмотря на то, что Борис приехал с намерением говорить о своей любви и потому намеревался быть нежным, он раздражительно начал говорить о женском непостоянстве: о том, как женщины легко могут переходить от грусти к радости и что у них расположение духа зависит только от того, кто за ними ухаживает. Жюли оскорбилась и сказала, что это правда, что для женщины нужно разнообразие, что всё одно и то же надоест каждому.
– Для этого я бы советовал вам… – начал было Борис, желая сказать ей колкость; но в ту же минуту ему пришла оскорбительная мысль, что он может уехать из Москвы, не достигнув своей цели и даром потеряв свои труды (чего с ним никогда ни в чем не бывало). Он остановился в середине речи, опустил глаза, чтоб не видать ее неприятно раздраженного и нерешительного лица и сказал: – Я совсем не с тем, чтобы ссориться с вами приехал сюда. Напротив… – Он взглянул на нее, чтобы увериться, можно ли продолжать. Всё раздражение ее вдруг исчезло, и беспокойные, просящие глаза были с жадным ожиданием устремлены на него. «Я всегда могу устроиться так, чтобы редко видеть ее», подумал Борис. «А дело начато и должно быть сделано!» Он вспыхнул румянцем, поднял на нее глаза и сказал ей: – «Вы знаете мои чувства к вам!» Говорить больше не нужно было: лицо Жюли сияло торжеством и самодовольством; но она заставила Бориса сказать ей всё, что говорится в таких случаях, сказать, что он любит ее, и никогда ни одну женщину не любил более ее. Она знала, что за пензенские имения и нижегородские леса она могла требовать этого и она получила то, что требовала.
Жених с невестой, не поминая более о деревьях, обсыпающих их мраком и меланхолией, делали планы о будущем устройстве блестящего дома в Петербурге, делали визиты и приготавливали всё для блестящей свадьбы.
Граф Илья Андреич в конце января с Наташей и Соней приехал в Москву. Графиня всё была нездорова, и не могла ехать, – а нельзя было ждать ее выздоровления: князя Андрея ждали в Москву каждый день; кроме того нужно было закупать приданое, нужно было продавать подмосковную и нужно было воспользоваться присутствием старого князя в Москве, чтобы представить ему его будущую невестку. Дом Ростовых в Москве был не топлен; кроме того они приехали на короткое время, графини не было с ними, а потому Илья Андреич решился остановиться в Москве у Марьи Дмитриевны Ахросимовой, давно предлагавшей графу свое гостеприимство.
Поздно вечером четыре возка Ростовых въехали во двор Марьи Дмитриевны в старой Конюшенной. Марья Дмитриевна жила одна. Дочь свою она уже выдала замуж. Сыновья ее все были на службе.
Она держалась всё так же прямо, говорила также прямо, громко и решительно всем свое мнение, и всем своим существом как будто упрекала других людей за всякие слабости, страсти и увлечения, которых возможности она не признавала. С раннего утра в куцавейке, она занималась домашним хозяйством, потом ездила: по праздникам к обедни и от обедни в остроги и тюрьмы, где у нее бывали дела, о которых она никому не говорила, а по будням, одевшись, дома принимала просителей разных сословий, которые каждый день приходили к ней, и потом обедала; за обедом сытным и вкусным всегда бывало человека три четыре гостей, после обеда делала партию в бостон; на ночь заставляла себе читать газеты и новые книги, а сама вязала. Редко она делала исключения для выездов, и ежели выезжала, то ездила только к самым важным лицам в городе.
