Варкрафт (фильм)

Варкрафт
Warcraft
Жанр	фэнтези приключения боевик
Режиссёр	Данкан Джонс
Продюсер	Томас Талл Чарльз Ровен Алекс Гартнер Стюарт Фенеган
Автор сценария	Чарльз Ливитт Данкан Джонс Крис Метцен (сюжет)
В главных ролях	Трэвис Фиммел Пола Паттон Бен Фостер Доминик Купер Тоби Кеббелл Бен Шнетцер Роберт Казински Клэнси Браун Рут Негга Дэниел Ву
Оператор	Саймон Дагган
Композитор	Рамин Джавади
Кинокомпания	Legendary Pictures Blizzard Entertainment Atlas Entertainment Universal Pictures (прокат)
Длительность	123 минуты
Бюджет	160 млн $
Сборы	433 537 548 $
Страна	США США
Язык	английский
Год	2016
Выход фильма «Варкрафт» (оригинальное название — Warcraft)

К:Фильмы 2016 года

«Варкрафт» (англ. Warcraft) — приключенческий фильм-фэнтези, действие которого происходит в вымышленной вселенной Warcraft, представленным в одноимённой серии компьютерных игр. Разработчики серии, Blizzard Entertainment, впервые объявили о создании фильма в 2006 году как о проекте в сотрудничестве со студией Legendary Pictures. Съёмки проходили с января по май 2014 года. Прокат организован компанией Universal Pictures.

Режиссёром фильма выступает Данкан Джонс, он же в соавторстве с Чарльзом Ливиттом написал сценарий по сюжету Криса Метцена. Главные роли исполняют Трэвис Фиммел, Пола Паттон, Бен Фостер, Доминик Купер, Тоби Кеббелл, Бен Шнетцер, Роберт Казински, Клэнси Браун, Рут Негга и Дэниел Ву.

Прокат в России начался 26 мая 2016 года, в США вышел 10 июня. В прокате фильм провалился в США, но в итоге был показан в 3,406 кинотеатрах и собрал 433 537 548 $ по всему миру, что является вполне положительным результатом для создателей фильма.

Сюжет

Под влиянием Скверны, демонической магии, Дренор, родной мир расы орков, умирает, и, чтобы спасти свою расу от неминуемой гибели, вожди всех кланов приводят всех к Тёмному Порталу, где орочий чернокнижник Гул’дан, который обладает Скверной и в свое время заразил орков кровожадностью с помощью крови властителя преисподней Маннороха, собирается открыть портал в другой мир, пригодный для жизни. Все кланы объединяются у портала в единую Орду, ведомую Гул’даном. Черпая силу от энергии жизни пленных дренеев, Гул’дан активирует портал на непродолжительное время, которого хватает, чтобы перенести самых сильных воинов Орды, в числе которых и клан Северного Волка под предводительством Дуротана и Оргрима Молота Рока. Сразу после прохождения через портал у Дреки (жены вождя Дуротана) начинаются роды, но новорожденный бледен и не подаёт признаков жизни. Колдун берёт в руки тело орочьего малыша и, используя магию Скверны, вдыхает в него жизненную силу оленя, оказавшегося рядом. Гул’дан призывает орков приветствовать нового воина Орды, и толпа ликует.

Тем временем до лорда Андуина Лотара, главнокомандующего королевства людей и шурина короля Ллейна Ринна, который находится с визитом в городе дворфов Стальгорне, доходят известия о таинственных захватчиках — они опустошают близлежащие деревни, а жителей забирают в плен. Желая осмотреть трупы воинов в крепости, он натыкается на молодого мага Кадгара, бывшего члена Кирин-Тор, когда-то отрёкшегося от своей клятвы будущего Хранителя Тирисфаля. Чародей, осматривая одно из тел, внезапно пугается, и умоляет вызвать Хранителя Медива (сына победившей в давние времена Разрушителя Миров Саргераса Хранительницы Эгвин), заверяя Андуина, что тот всё им объяснит. Но вызвать Хранителя не так просто, и Лотар отправляется за помощью к Ллейну Ринну, королю Штормграда, который может своей властью призвать Медива.

Взяв королевский перстень, Андуин на своём грифоне летит с Кадгаром в Башню Каражан — обитель Хранителя. По пути выясняется, что ранее Медив по непонятным причинам исчезал на шесть лет. Оставив Кадгара внизу в библиотеке, Лотар поднимается наверх, где находит старого друга у Источника Магии, конструирующего глиняного голема.

Тем временем Кадгар осматривает библиотеку, но внезапно замечает некую фигуру, которая растворяется в одной из книжных полок, а татуировка на его предплечье (знак Кирин-Тора) указывает на старую книгу. Взяв её в руки, он оказывается атакованным осторожным Медивом. Скептически отнесясь к рассказу чародея, Медив соглашается посетить короля. В Штормграде, убедившись в правдивости слов Кадгара, он входит в состав разведывательного отряда, в который также вошли Лотар, его сын Каллан и Кадгар.

Следуя одним из торговых трактов, натыкаясь на разрушенные телеги и разбросанный провиант, они находят следы Скверны. К ужасу Хранителя, его худшие опасения оправдались — орки используют магию Скверны, а Скверна и Свет — противоположны. Отряд заманили в засаду, подстроенную орками Чернорука Разрушителя, среди которых находится Дуротан, всю битву сидевший в резерве. Битва показывает, что орки намного сильнее физически и выше ростом. Если бы не помощь Медива, использовавшего оружие врага — магию Скверны, отряд был бы уничтожен. А Дуротан убеждается, насколько кровожадны и в то же время уязвимы его собратья, поражённые Скверной.

Желая заполучить пленника для изучения его слабых мест, Лотар организует погоню, в результате которой в плен попадают старый орк и Гарона Полуорчиха, которая прошла с кланом Дуротана через магический портал. До Штормграда доехала только пленница, старого орка убил Андуин. К удивлению всех, Гарона знает человеческий язык, что облегчает общение. Проведя разведку, люди понимают, чего добивается Гул’дан — с помощью энергии жизни пленных хочет снова открыть портал в Дренор, чтобы вызвать оставшуюся там Орду. Тогда у Азерота не будет никаких шансов победить в грядущей войне. Кадгар, изучая найденную им в библиотеке Каражана книгу, находит иллюстрации того самого портала и понимает — Гул’дан привел орков не сам, их вызвал кто-то из их мира людей. Желая помочь Хранителю Медиву, он рассказывает о своей находке, но тот советует не лезть не в своё дело, попутно сжигая все записи и зарисовки, кроме той, на которой изображен человек в капюшоне, открывающий портал с другой стороны.

Тем временем Дуротан понимает, что Скверна, которую использует орк-чернокнижник, стала причиной гибели его родного мира. Решая помешать Гул’дану, он назначает встречу королю Штормграда Ллейну в горном ущелье. Оргрим Молот Рока не согласен с решением Дуротана восстать против Гул’дана, так как со стороны это выглядит предательством своей расы. Во время переговоров между двумя расами на людей и Северных Волков нападает отряд, ведомый Черноруком. Подоспевший Хранитель в последний момент успевает отгородить армию орков от небольшой горстки выживших людей непреодолимым магическим барьером. Но за пределами барьера остаётся сын Андуина Каллана с несколькими воинами, который погибает от руки Чернорука.

Потратив все силы на помощь людям, Хранитель падает без сознания. Его находит Гарона и Кадгар. Старый Мороуз, управляющий чародейским оплотом Медива, помещает пострадавшего в Источник, наполненный энергией тайной магии. Увидев зеленые, пораженные Скверной глаза Хранителя, Кадгар решает просить совета у Кирин-Тора, лидеры которого находятся в парящем высоко в небе городе магов Даларан, который был пристанищем для всех людей, которые смогли обменяться знаниями с Высшими Эльфами. Там он спрашивает у старейшин про некую Алоди, которая упоминалась в книге Медива. Антонидас, могущественный лидер магов Кирин-Тора, приводит молодого мага к древнему магическому кубу, о котором знают только Хранитель и совет чародеев. Внезапно куб оживает и открывает для Кадгара проход. Пройдя по нему, он находит Алоди, артефакт, созданный матерью Медива, первой Хранительницой - Эгвинной. Она в давние времена создала особую реликвию — Горнило Хранителя. Алоди говорит, что Медив более не защищает Азерот, а наоборот, хочет уничтожить. Медив признается, что проиграл борьбу со Скверной, и, перейдя окончательно на темную сторону, забирает жизнь у кастеляна.

В Штормграде идет жаркий спор о дальнейшей стратегии в войне против орков, учитывая что на помощь Штормграду не придут ни эльфы Кель-Таласа, ни дворфы Стальгорна, ни даже могущественное Королевство Лордерон. Лотар не верит в победу — ведь как только Гул’дан откроет Тёмный Портал для Орды, битва будет проиграна. Появляется Медив, и после недолгого конфликта с Андуином убеждает короля бросить все силы на решающее сражение возле портала, обещая помочь из Каражана и говоря, что Дуротану удалось расколоть Орду. Лотара же запирают в тюремной клетке, считая, что горе из-за погибшего сына мешает ему думать здраво. Кадгар понял, что Хранитель не тот, за кого себя выдает, и спешит оповестить об этом Ллейна, но не успевает, и находит одного Лотара. Они решают помешать Медиву и посредством телепорта, созданного чародеем, переносятся в башню Хранителя. Медив тем временем читает заклинания, активирующие Тёмный Портал. Лотар и Кадгар вступают в бой с Медивом. Используя магию скверны, Медив полностью попадает под контроль Саргерассу, владыке Пылающего Легиона. Давным-давно, между Саргерассом и матерью Медива, Эгвинной произошла битва, в которой победила хранительница, но демон использовал её, а после её сына, как сосуд.

В стане орков Чернорук разгадывает планы Дуротана и просит разрешения у Гул’дана вместе с Оргримом уничтожить весь клан Северного Волка. Когда большая часть его членов была убита (тех орков, что были послабее, взяли в плен для ритуала), возле шатра с женой и сыном Дуротана Оргрим понял, какую ошибку допустил, и отпускает Дреку. Оргрим помогает инсценировать побег Дуротана и мирится с другом, признавая свою ошибку. Молодой вождь, желая оттянуть пришествие Орды и открыть глаза всем остальным оркам на истинную сущность Гул’дана, вызывает последнего на Мак’Гора — священный поединок. Но чернокнижник готовится к ритуалу открытия портала и, дабы не тратить время, вынужден применить магию, высасывая всю жизненную силу Дуротана, что вызывает крайнее недовольство практически у всех орков, испокон веков чтящих традиции, признающих лишь силу и считающих магию приёмом нечестным. Гул’дан, для сохранения контроля, запугивает орков, высасывая одним заклинанием жизни нескольких воинов Орды и используя их энергию для осквернения Чернорука. В это время открывается портал; в свою очередь, оставшиеся легионы Штормграда подошли к лагерю орков. Начинается битва.

А в Каражане Хранитель изменился до неузнаваемости. Кадгар заманил Медива в ловушку, сбросив на него глиняного голема и изгнав демона, но сам чародей оказался под влиянием Скверны. Вернувший себе человеческий вид Медив перед смертью раскаивается, советуя чародею никогда не сражаться со злом в одиночку, так как это обречено на провал. Он находит в себе силы помочь королю Ллейну в сражении, вместо портала в Дренор ненадолго открыв проход в Штормград и даровав уже поредевшим легионам надежду. Солдаты Штормграда помогают освобождённым крестьянам бежать из заточения через портал.

Несмотря на это, король оказывается в окружении, и видя, что смерть неминуема, просит Гарону убить его, чтобы прославить полукровку в глазах народа орков. Перед смертью Ллейн берёт с женщины обещание — она сделает всё, чтобы мир между двумя расами когда-нибудь наступил. В отчаянии Гарона исполняет последнюю волю короля. Прилетевший на помощь Андуин не понимает поступка полуорчихи и воспринимает это как предательство. Его самого захватывают в плен. Придя в себя, он видит, как убийца его сына, Чернорук Разрушитель, вождь Орды, принявший дар Гул’дана — Скверну — бросает ему вызов. Лотар победил в поединке; отомстив за сына, он хочет забрать тело Ллейна и улететь в Штормград. Гул’дан, видя в нём опасного врага, собирается нарушить законы поединка и убить Лотара, но, опасаясь остаться без поддержки Орды, отпускает. В столице проходят похороны Ллейна Ринна, на которых присутствуют представители всех Восточных Королевств Азерота, а также Верховный Король Каз Модана Магни Бронзобород — создатель магического меча под названием Испепелитель в будущем и Король Кель'Таласа Анастериан Солнечный Скиталец. Андуина Лотара выбирают новым лидером Штормграда, и он объявляет о создании Альянса, который в будущем сокрушит Орду.

Сына Дуротана и Дреки Го’эла, которого мать успела спасти, находят люди управляющего Крепости Дарнхольд Эдаласа Блэкмура. Голубоглазый младенец рычит на держащего его человека. Так закончилась история о первом столкновении орков и рас Азерота, и началась история Тралла, Вождя Новой Орды.

В ролях

В фильме задействовано свыше 50 актёров, не считая актёров массовки.

Альянс

• Трэвис Фиммел — Андуин Лотар, главный герой со стороны Альянса. Командует войсками Штормграда, близкий друг короля Ллейна.
• Бен Фостер — Медив, последний из Хранителей Тирисфаля, древней касты защитников, обладающих великой силой для борьбы с демонами.
• Доминик Купер — Король Ллейн Ринн, лидер человеческого королевства Штормград и маяк надежды для своего народа во время тьмы.
• Бен Шнетцер — Кадгар, талантливый молодой маг, бросивший обучение в Кирин-Торе. Помогает Андуину Лотару.
• Рут Негга — Леди Тарья, сестра Андуина Лотара, королева Штормграда, жена Ллейна и его самый надежный советник. Мать будущего Короля Штормграда Вариана Ринна.
• Райан Роббинс — Карос, рыцарь Штормграда, начальник охраны короля.
• Бёркли Даффилд — Каллан', сын Андуина Лотара.
• Каллум Кит Ренни — Мороуз, помощник Медива.
• Майкл Адамтуэйт — Король Магни Бронзобород, правитель Стальгорна и друг Андуина Лотара.
• Анна фон Хофт — Аломан, офицер Штормграда.
• Дилан Шомбинг — Вариан Ринн, сын Ллейна и Тарьи, наследник трона Штормграда.
• Маккензи Грэй — посол Короля Лордерона Теренаса Менетила II.
• Каллэн Мулвей — воин.
• Кайл Райдаут — офицер.
• Патрик Сабонгуй — пехотинец.
• Уэсли МакИннес — охранник ворот.

Орда

• Тоби Кеббелл — Дуротан, главный герой Орды. Дуротан является благородным вождем клана Северного Волка
• Анна Галвин — Дрека, жена Дуротана и мать их новорождённого сына.
• Пола Паттон — Гарона Полуорчиха, женщина-полуорк, знает язык людей.
• Клэнси Браун — Чернорук Разрушитель, вождь клана Чёрной Горы и предводитель Орды. Ставленик Гул’дана.
• Роберт Казински — Оргрим Молот Рока, член клана Чёрной Горы, лучший друг Дуротана.
• Дэниел Ву — Гул’дан, зловещий орочий чернокнижник, владеющий магией Скверны.
• Терри Нотари — Громмаш Адский Крик, вождь клана Песни Войны.
• Андре Трикоте — капитан орков.
• Дэн Пэйн — член клана.
• Дин Редман — пленный орк из клана Северного Волка.

Маги Кирин-Тора

• Гленн Клоуз — Алоди, первый Хранитель Тирисфаля, заключённый внутри Даларанского Артефакта.
• Тоби Кеббелл — Антонидас, архимаг Кирин-Тора
• Юджин Липински — Финден, маг Кирин-Тора
• Кристина Ястржембская — архимаг.
• Фрэнк С. Тёрнер — архимаг.
• Дэниэл Кадмор — в титрах не указан.

Производство

В мае 2006 года, компания Legendary Pictures приобрела право на съёмку фильма по мотивам серии Warcraft, вместе с Blizzard. Обе компании планируют создать кинофильм, который не следовал бы одной из определённых сюжетных линий игр, но действие всё же происходило бы в том же самом фэнтезийном мире. По словам Пола Сэмса, бюджет фильма будет составлять более 100 миллионов долларов.

В июне 2007 года председатель Legendary Pictures Томас Талл объявил, что их киностудия тесно работает с дизайнерами и писателями Blizzard’а, чтобы адаптировать «World of Warcraft» на киноэкран.

За экранизацию игры хотел взяться скандально-известный немецкий режиссёр Уве Болл, известный своими провальными экранизациями компьютерных игр. Он сообщил об этом представителю компании Blizzard Полу Сэмсу. На что Пол ему ответил: «Мы не продадим права на фильм, а уж вам и подавно. Поскольку игра добилась огромного успеха, возможно, плохой фильм сильно уменьшит поток новых игроков».

В августе 2007 года на BlizzCon'е, было раскрыто, что фильм готовят к выпуску на 2009 год. Сюжет будет отображать точку зрения Альянса за год до начала сюжета «World of Warcraft». Был также подтверждён бюджет на 100 миллионов долларов, но не было названо ни имя режиссёра, ни имена актёров. Томас Талл сказал, что это будет фильм о войне, а не об отдельных приключениях.

В июле 2009 года стало известно, что режиссёрское кресло компания Legendary Pictures доверила Сэму Рэйми, известному по трилогии Человек-паук, классическим фильмам ужасов «Зловещие мертвецы». Кроме него, кинокомпания пригласила продюсера фильма «Тёмный рыцарь» Чарльза Ровена.

В планах Сэма Рэйми — контроль предпродакшна проекта Warcraft и его съемки сразу после окончания работы над четвёртой частью «Человека-паука». Создатели игры Blizzard Entertainment и кинокомпания Legendary Pictures займутся производством фильма, а студия Warner Brothers будет осуществлять дополнительное финансирование и дистрибуцию.

В 2010 году Сэм Рейми заявил, что Король-Лич будет отсутствовать в его фильме. По его словам, в фильме будет противостояние Орды и Альянса. Время действия фильма — примерно год до событий игры World of Warcraft. Режиссёр заявил, что главными героями фильма будут абсолютно новые, неизвестные персонажи. В фильме будет идти речь о любви главного героя и героини. Также стал известен слух, что Марк Хильдебрандт, возможно, будет сниматься в роли Вариана Ринна.

В 2013 году стало известно, что Сэм Рейми ушел из проекта, и режиссёром фильма стал Данкан Джонс.

Съёмки фильма проходили с 13 января по 23 мая 2014 года — всего 123 дня. Пост-продакшн составил двадцать месяцев.

Маркетинг

Первый закрытый показ тизера состоялся на San-Diego Comic-Con 2013. По словам зрителей, в нём была показана встреча человека и орка перед их схваткой. Первые подробности будущего фильма были представлены на BlizzCon 2013, где на презентации создатели и продюсеры фильма показали концепт-арты, а также рассказали подробности сюжета. Новый тизер был показан на панели фильма Comic-Con 2014, где были продемонстрированы как люди, так и орки. Большую часть ролика зрителям демонстрировались пейзажи Азерота. Вторая половина ролика показала лидеров двух противостоящих лагерей: людей и орков. На ComicCon 2015 был продемонстрирован отрывок будущего фильма. Опубликованный 4 ноября пятнадцатисекундный тизер за первый день набрал более 3 с половиной миллионов просмотров. Официальный трейлер фильма вышел 6 ноября 2015 года.

На киберспортивном турнире по дисциплине Dota 2 в Москве EPICENTER 15 мая 2016 года режиссёром Данканом Джонсом и Робом Казински, сыгравшим Огрима Молота Рока, были представлены кадры из фильма, трейлер и ролик о создании фильма, также были даны интервью.

Критика

Фильм получил преимущественно негативные отзывы от западных кинокритиков. По данным агрегатора рецензий Rotten tomatoes 28 % отзывов из 187 были положительными, а средняя оценка — 4.2 из 10. По данным Metacritic средняя оценка фильма — 32 из 100. Российские издания были более благосклонны к фильму: по данным портала «Критиканство», «Варкрафт» получил среднюю оценку 7.3 из 10 Пользовательский рейтинг фильма на IMDb составляет 7.3 из 10.

Прокат и сборы

Первоначально дата выхода в прокат была назначена на 18 декабря 2015 года, но в связи с выходом на экраны фильма «Звёздные войны: Пробуждение силы» её перенесли на 11 марта 2016 года, а затем на 25 мая 2016 года.

Общие сборы фильма «Варкрафт» во всем мире составляют 433,5 млн долларов (47,2 млн на территории Северной Америки и 386,3 млн за её пределами). Тем самым «Варкрафт» стал первым и единственным из фильмов основанных на видеоиграх, сборы которого превысили порог в 400 млн долларов, побив рекорд фильма «Принц Персии: Пески времени» — 336,4 млн долларов. С учётом разных факторов, влияющих на прибыльность (доля от сборов в Китае, расходы на маркетинг, доходы от побочной продукции), аналитики считают, что фильм не провалился, но и не принёс большой прибыли.

Ссылки

• [www.warcraftvkino.ru/ Официальный сайт]  (рус.)
• «Варкрафт» (англ.) на сайте Internet Movie Database

Отрывок, характеризующий Варкрафт (фильм)

– Как, как это ты сказал? – спросил Пьер.
– Я то? – спросил Каратаев. – Я говорю: не нашим умом, а божьим судом, – сказал он, думая, что повторяет сказанное. И тотчас же продолжал: – Как же у вас, барин, и вотчины есть? И дом есть? Стало быть, полная чаша! И хозяйка есть? А старики родители живы? – спрашивал он, и хотя Пьер не видел в темноте, но чувствовал, что у солдата морщились губы сдержанною улыбкой ласки в то время, как он спрашивал это. Он, видимо, был огорчен тем, что у Пьера не было родителей, в особенности матери.
– Жена для совета, теща для привета, а нет милей родной матушки! – сказал он. – Ну, а детки есть? – продолжал он спрашивать. Отрицательный ответ Пьера опять, видимо, огорчил его, и он поспешил прибавить: – Что ж, люди молодые, еще даст бог, будут. Только бы в совете жить…
– Да теперь все равно, – невольно сказал Пьер.
– Эх, милый человек ты, – возразил Платон. – От сумы да от тюрьмы никогда не отказывайся. – Он уселся получше, прокашлялся, видимо приготовляясь к длинному рассказу. – Так то, друг мой любезный, жил я еще дома, – начал он. – Вотчина у нас богатая, земли много, хорошо живут мужики, и наш дом, слава тебе богу. Сам сем батюшка косить выходил. Жили хорошо. Христьяне настоящие были. Случилось… – И Платон Каратаев рассказал длинную историю о том, как он поехал в чужую рощу за лесом и попался сторожу, как его секли, судили и отдали ь солдаты. – Что ж соколик, – говорил он изменяющимся от улыбки голосом, – думали горе, ан радость! Брату бы идти, кабы не мой грех. А у брата меньшого сам пят ребят, – а у меня, гляди, одна солдатка осталась. Была девочка, да еще до солдатства бог прибрал. Пришел я на побывку, скажу я тебе. Гляжу – лучше прежнего живут. Животов полон двор, бабы дома, два брата на заработках. Один Михайло, меньшой, дома. Батюшка и говорит: «Мне, говорит, все детки равны: какой палец ни укуси, все больно. А кабы не Платона тогда забрили, Михайле бы идти». Позвал нас всех – веришь – поставил перед образа. Михайло, говорит, поди сюда, кланяйся ему в ноги, и ты, баба, кланяйся, и внучата кланяйтесь. Поняли? говорит. Так то, друг мой любезный. Рок головы ищет. А мы всё судим: то не хорошо, то не ладно. Наше счастье, дружок, как вода в бредне: тянешь – надулось, а вытащишь – ничего нету. Так то. – И Платон пересел на своей соломе.
Помолчав несколько времени, Платон встал.
– Что ж, я чай, спать хочешь? – сказал он и быстро начал креститься, приговаривая:
– Господи, Иисус Христос, Никола угодник, Фрола и Лавра, господи Иисус Христос, Никола угодник! Фрола и Лавра, господи Иисус Христос – помилуй и спаси нас! – заключил он, поклонился в землю, встал и, вздохнув, сел на свою солому. – Вот так то. Положи, боже, камушком, подними калачиком, – проговорил он и лег, натягивая на себя шинель.
– Какую это ты молитву читал? – спросил Пьер.
– Ась? – проговорил Платон (он уже было заснул). – Читал что? Богу молился. А ты рази не молишься?
– Нет, и я молюсь, – сказал Пьер. – Но что ты говорил: Фрола и Лавра?
– А как же, – быстро отвечал Платон, – лошадиный праздник. И скота жалеть надо, – сказал Каратаев. – Вишь, шельма, свернулась. Угрелась, сукина дочь, – сказал он, ощупав собаку у своих ног, и, повернувшись опять, тотчас же заснул.
Наружи слышались где то вдалеке плач и крики, и сквозь щели балагана виднелся огонь; но в балагане было тихо и темно. Пьер долго не спал и с открытыми глазами лежал в темноте на своем месте, прислушиваясь к мерному храпенью Платона, лежавшего подле него, и чувствовал, что прежде разрушенный мир теперь с новой красотой, на каких то новых и незыблемых основах, воздвигался в его душе.


В балагане, в который поступил Пьер и в котором он пробыл четыре недели, было двадцать три человека пленных солдат, три офицера и два чиновника.
Все они потом как в тумане представлялись Пьеру, но Платон Каратаев остался навсегда в душе Пьера самым сильным и дорогим воспоминанием и олицетворением всего русского, доброго и круглого. Когда на другой день, на рассвете, Пьер увидал своего соседа, первое впечатление чего то круглого подтвердилось вполне: вся фигура Платона в его подпоясанной веревкою французской шинели, в фуражке и лаптях, была круглая, голова была совершенно круглая, спина, грудь, плечи, даже руки, которые он носил, как бы всегда собираясь обнять что то, были круглые; приятная улыбка и большие карие нежные глаза были круглые.
Платону Каратаеву должно было быть за пятьдесят лет, судя по его рассказам о походах, в которых он участвовал давнишним солдатом. Он сам не знал и никак не мог определить, сколько ему было лет; но зубы его, ярко белые и крепкие, которые все выкатывались своими двумя полукругами, когда он смеялся (что он часто делал), были все хороши и целы; ни одного седого волоса не было в его бороде и волосах, и все тело его имело вид гибкости и в особенности твердости и сносливости.
Лицо его, несмотря на мелкие круглые морщинки, имело выражение невинности и юности; голос у него был приятный и певучий. Но главная особенность его речи состояла в непосредственности и спорости. Он, видимо, никогда не думал о том, что он сказал и что он скажет; и от этого в быстроте и верности его интонаций была особенная неотразимая убедительность.
Физические силы его и поворотливость были таковы первое время плена, что, казалось, он не понимал, что такое усталость и болезнь. Каждый день утром а вечером он, ложась, говорил: «Положи, господи, камушком, подними калачиком»; поутру, вставая, всегда одинаково пожимая плечами, говорил: «Лег – свернулся, встал – встряхнулся». И действительно, стоило ему лечь, чтобы тотчас же заснуть камнем, и стоило встряхнуться, чтобы тотчас же, без секунды промедления, взяться за какое нибудь дело, как дети, вставши, берутся за игрушки. Он все умел делать, не очень хорошо, но и не дурно. Он пек, парил, шил, строгал, тачал сапоги. Он всегда был занят и только по ночам позволял себе разговоры, которые он любил, и песни. Он пел песни, не так, как поют песенники, знающие, что их слушают, но пел, как поют птицы, очевидно, потому, что звуки эти ему было так же необходимо издавать, как необходимо бывает потянуться или расходиться; и звуки эти всегда бывали тонкие, нежные, почти женские, заунывные, и лицо его при этом бывало очень серьезно.
Попав в плен и обросши бородою, он, видимо, отбросил от себя все напущенное на него, чуждое, солдатское и невольно возвратился к прежнему, крестьянскому, народному складу.
– Солдат в отпуску – рубаха из порток, – говаривал он. Он неохотно говорил про свое солдатское время, хотя не жаловался, и часто повторял, что он всю службу ни разу бит не был. Когда он рассказывал, то преимущественно рассказывал из своих старых и, видимо, дорогих ему воспоминаний «христианского», как он выговаривал, крестьянского быта. Поговорки, которые наполняли его речь, не были те, большей частью неприличные и бойкие поговорки, которые говорят солдаты, но это были те народные изречения, которые кажутся столь незначительными, взятые отдельно, и которые получают вдруг значение глубокой мудрости, когда они сказаны кстати.
Часто он говорил совершенно противоположное тому, что он говорил прежде, но и то и другое было справедливо. Он любил говорить и говорил хорошо, украшая свою речь ласкательными и пословицами, которые, Пьеру казалось, он сам выдумывал; но главная прелесть его рассказов состояла в том, что в его речи события самые простые, иногда те самые, которые, не замечая их, видел Пьер, получали характер торжественного благообразия. Он любил слушать сказки, которые рассказывал по вечерам (всё одни и те же) один солдат, но больше всего он любил слушать рассказы о настоящей жизни. Он радостно улыбался, слушая такие рассказы, вставляя слова и делая вопросы, клонившиеся к тому, чтобы уяснить себе благообразие того, что ему рассказывали. Привязанностей, дружбы, любви, как понимал их Пьер, Каратаев не имел никаких; но он любил и любовно жил со всем, с чем его сводила жизнь, и в особенности с человеком – не с известным каким нибудь человеком, а с теми людьми, которые были перед его глазами. Он любил свою шавку, любил товарищей, французов, любил Пьера, который был его соседом; но Пьер чувствовал, что Каратаев, несмотря на всю свою ласковую нежность к нему (которою он невольно отдавал должное духовной жизни Пьера), ни на минуту не огорчился бы разлукой с ним. И Пьер то же чувство начинал испытывать к Каратаеву.
Платон Каратаев был для всех остальных пленных самым обыкновенным солдатом; его звали соколик или Платоша, добродушно трунили над ним, посылали его за посылками. Но для Пьера, каким он представился в первую ночь, непостижимым, круглым и вечным олицетворением духа простоты и правды, таким он и остался навсегда.
Платон Каратаев ничего не знал наизусть, кроме своей молитвы. Когда он говорил свои речи, он, начиная их, казалось, не знал, чем он их кончит.
Когда Пьер, иногда пораженный смыслом его речи, просил повторить сказанное, Платон не мог вспомнить того, что он сказал минуту тому назад, – так же, как он никак не мог словами сказать Пьеру свою любимую песню. Там было: «родимая, березанька и тошненько мне», но на словах не выходило никакого смысла. Он не понимал и не мог понять значения слов, отдельно взятых из речи. Каждое слово его и каждое действие было проявлением неизвестной ему деятельности, которая была его жизнь. Но жизнь его, как он сам смотрел на нее, не имела смысла как отдельная жизнь. Она имела смысл только как частица целого, которое он постоянно чувствовал. Его слова и действия выливались из него так же равномерно, необходимо и непосредственно, как запах отделяется от цветка. Он не мог понять ни цены, ни значения отдельно взятого действия или слова.


Получив от Николая известие о том, что брат ее находится с Ростовыми, в Ярославле, княжна Марья, несмотря на отговариванья тетки, тотчас же собралась ехать, и не только одна, но с племянником. Трудно ли, нетрудно, возможно или невозможно это было, она не спрашивала и не хотела знать: ее обязанность была не только самой быть подле, может быть, умирающего брата, но и сделать все возможное для того, чтобы привезти ему сына, и она поднялась ехать. Если князь Андрей сам не уведомлял ее, то княжна Марья объясняла ото или тем, что он был слишком слаб, чтобы писать, или тем, что он считал для нее и для своего сына этот длинный переезд слишком трудным и опасным.
В несколько дней княжна Марья собралась в дорогу. Экипажи ее состояли из огромной княжеской кареты, в которой она приехала в Воронеж, брички и повозки. С ней ехали m lle Bourienne, Николушка с гувернером, старая няня, три девушки, Тихон, молодой лакей и гайдук, которого тетка отпустила с нею.
Ехать обыкновенным путем на Москву нельзя было и думать, и потому окольный путь, который должна была сделать княжна Марья: на Липецк, Рязань, Владимир, Шую, был очень длинен, по неимению везде почтовых лошадей, очень труден и около Рязани, где, как говорили, показывались французы, даже опасен.
Во время этого трудного путешествия m lle Bourienne, Десаль и прислуга княжны Марьи были удивлены ее твердостью духа и деятельностью. Она позже всех ложилась, раньше всех вставала, и никакие затруднения не могли остановить ее. Благодаря ее деятельности и энергии, возбуждавшим ее спутников, к концу второй недели они подъезжали к Ярославлю.
В последнее время своего пребывания в Воронеже княжна Марья испытала лучшее счастье в своей жизни. Любовь ее к Ростову уже не мучила, не волновала ее. Любовь эта наполняла всю ее душу, сделалась нераздельною частью ее самой, и она не боролась более против нее. В последнее время княжна Марья убедилась, – хотя она никогда ясно словами определенно не говорила себе этого, – убедилась, что она была любима и любила. В этом она убедилась в последнее свое свидание с Николаем, когда он приехал ей объявить о том, что ее брат был с Ростовыми. Николай ни одним словом не намекнул на то, что теперь (в случае выздоровления князя Андрея) прежние отношения между ним и Наташей могли возобновиться, но княжна Марья видела по его лицу, что он знал и думал это. И, несмотря на то, его отношения к ней – осторожные, нежные и любовные – не только не изменились, но он, казалось, радовался тому, что теперь родство между ним и княжной Марьей позволяло ему свободнее выражать ей свою дружбу любовь, как иногда думала княжна Марья. Княжна Марья знала, что она любила в первый и последний раз в жизни, и чувствовала, что она любима, и была счастлива, спокойна в этом отношении.
Но это счастье одной стороны душевной не только не мешало ей во всей силе чувствовать горе о брате, но, напротив, это душевное спокойствие в одном отношении давало ей большую возможность отдаваться вполне своему чувству к брату. Чувство это было так сильно в первую минуту выезда из Воронежа, что провожавшие ее были уверены, глядя на ее измученное, отчаянное лицо, что она непременно заболеет дорогой; но именно трудности и заботы путешествия, за которые с такою деятельностью взялась княжна Марья, спасли ее на время от ее горя и придали ей силы.
Как и всегда это бывает во время путешествия, княжна Марья думала только об одном путешествии, забывая о том, что было его целью. Но, подъезжая к Ярославлю, когда открылось опять то, что могло предстоять ей, и уже не через много дней, а нынче вечером, волнение княжны Марьи дошло до крайних пределов.
Когда посланный вперед гайдук, чтобы узнать в Ярославле, где стоят Ростовы и в каком положении находится князь Андрей, встретил у заставы большую въезжавшую карету, он ужаснулся, увидав страшно бледное лицо княжны, которое высунулось ему из окна.
– Все узнал, ваше сиятельство: ростовские стоят на площади, в доме купца Бронникова. Недалече, над самой над Волгой, – сказал гайдук.
Княжна Марья испуганно вопросительно смотрела на его лицо, не понимая того, что он говорил ей, не понимая, почему он не отвечал на главный вопрос: что брат? M lle Bourienne сделала этот вопрос за княжну Марью.
– Что князь? – спросила она.
– Их сиятельство с ними в том же доме стоят.
«Стало быть, он жив», – подумала княжна и тихо спросила: что он?
– Люди сказывали, все в том же положении.
Что значило «все в том же положении», княжна не стала спрашивать и мельком только, незаметно взглянув на семилетнего Николушку, сидевшего перед нею и радовавшегося на город, опустила голову и не поднимала ее до тех пор, пока тяжелая карета, гремя, трясясь и колыхаясь, не остановилась где то. Загремели откидываемые подножки.
Отворились дверцы. Слева была вода – река большая, справа было крыльцо; на крыльце были люди, прислуга и какая то румяная, с большой черной косой, девушка, которая неприятно притворно улыбалась, как показалось княжне Марье (это была Соня). Княжна взбежала по лестнице, притворно улыбавшаяся девушка сказала: – Сюда, сюда! – и княжна очутилась в передней перед старой женщиной с восточным типом лица, которая с растроганным выражением быстро шла ей навстречу. Это была графиня. Она обняла княжну Марью и стала целовать ее.
– Mon enfant! – проговорила она, – je vous aime et vous connais depuis longtemps. [Дитя мое! я вас люблю и знаю давно.]
Несмотря на все свое волнение, княжна Марья поняла, что это была графиня и что надо было ей сказать что нибудь. Она, сама не зная как, проговорила какие то учтивые французские слова, в том же тоне, в котором были те, которые ей говорили, и спросила: что он?
– Доктор говорит, что нет опасности, – сказала графиня, но в то время, как она говорила это, она со вздохом подняла глаза кверху, и в этом жесте было выражение, противоречащее ее словам.
– Где он? Можно его видеть, можно? – спросила княжна.
– Сейчас, княжна, сейчас, мой дружок. Это его сын? – сказала она, обращаясь к Николушке, который входил с Десалем. – Мы все поместимся, дом большой. О, какой прелестный мальчик!
Графиня ввела княжну в гостиную. Соня разговаривала с m lle Bourienne. Графиня ласкала мальчика. Старый граф вошел в комнату, приветствуя княжну. Старый граф чрезвычайно переменился с тех пор, как его последний раз видела княжна. Тогда он был бойкий, веселый, самоуверенный старичок, теперь он казался жалким, затерянным человеком. Он, говоря с княжной, беспрестанно оглядывался, как бы спрашивая у всех, то ли он делает, что надобно. После разорения Москвы и его имения, выбитый из привычной колеи, он, видимо, потерял сознание своего значения и чувствовал, что ему уже нет места в жизни.
Несмотря на то волнение, в котором она находилась, несмотря на одно желание поскорее увидать брата и на досаду за то, что в эту минуту, когда ей одного хочется – увидать его, – ее занимают и притворно хвалят ее племянника, княжна замечала все, что делалось вокруг нее, и чувствовала необходимость на время подчиниться этому новому порядку, в который она вступала. Она знала, что все это необходимо, и ей было это трудно, но она не досадовала на них.
– Это моя племянница, – сказал граф, представляя Соню, – вы не знаете ее, княжна?
Княжна повернулась к ней и, стараясь затушить поднявшееся в ее душе враждебное чувство к этой девушке, поцеловала ее. Но ей становилось тяжело оттого, что настроение всех окружающих было так далеко от того, что было в ее душе.
– Где он? – спросила она еще раз, обращаясь ко всем.
– Он внизу, Наташа с ним, – отвечала Соня, краснея. – Пошли узнать. Вы, я думаю, устали, княжна?
У княжны выступили на глаза слезы досады. Она отвернулась и хотела опять спросить у графини, где пройти к нему, как в дверях послышались легкие, стремительные, как будто веселые шаги. Княжна оглянулась и увидела почти вбегающую Наташу, ту Наташу, которая в то давнишнее свидание в Москве так не понравилась ей.
Но не успела княжна взглянуть на лицо этой Наташи, как она поняла, что это был ее искренний товарищ по горю, и потому ее друг. Она бросилась ей навстречу и, обняв ее, заплакала на ее плече.
Как только Наташа, сидевшая у изголовья князя Андрея, узнала о приезде княжны Марьи, она тихо вышла из его комнаты теми быстрыми, как показалось княжне Марье, как будто веселыми шагами и побежала к ней.
На взволнованном лице ее, когда она вбежала в комнату, было только одно выражение – выражение любви, беспредельной любви к нему, к ней, ко всему тому, что было близко любимому человеку, выраженье жалости, страданья за других и страстного желанья отдать себя всю для того, чтобы помочь им. Видно было, что в эту минуту ни одной мысли о себе, о своих отношениях к нему не было в душе Наташи.
Чуткая княжна Марья с первого взгляда на лицо Наташи поняла все это и с горестным наслаждением плакала на ее плече.
– Пойдемте, пойдемте к нему, Мари, – проговорила Наташа, отводя ее в другую комнату.
Княжна Марья подняла лицо, отерла глаза и обратилась к Наташе. Она чувствовала, что от нее она все поймет и узнает.
– Что… – начала она вопрос, но вдруг остановилась. Она почувствовала, что словами нельзя ни спросить, ни ответить. Лицо и глаза Наташи должны были сказать все яснее и глубже.
Наташа смотрела на нее, но, казалось, была в страхе и сомнении – сказать или не сказать все то, что она знала; она как будто почувствовала, что перед этими лучистыми глазами, проникавшими в самую глубь ее сердца, нельзя не сказать всю, всю истину, какою она ее видела. Губа Наташи вдруг дрогнула, уродливые морщины образовались вокруг ее рта, и она, зарыдав, закрыла лицо руками.
Княжна Марья поняла все.
Но она все таки надеялась и спросила словами, в которые она не верила:
– Но как его рана? Вообще в каком он положении?
– Вы, вы… увидите, – только могла сказать Наташа.
Они посидели несколько времени внизу подле его комнаты, с тем чтобы перестать плакать и войти к нему с спокойными лицами.
– Как шла вся болезнь? Давно ли ему стало хуже? Когда это случилось? – спрашивала княжна Марья.
Наташа рассказывала, что первое время была опасность от горячечного состояния и от страданий, но в Троице это прошло, и доктор боялся одного – антонова огня. Но и эта опасность миновалась. Когда приехали в Ярославль, рана стала гноиться (Наташа знала все, что касалось нагноения и т. п.), и доктор говорил, что нагноение может пойти правильно. Сделалась лихорадка. Доктор говорил, что лихорадка эта не так опасна.
– Но два дня тому назад, – начала Наташа, – вдруг это сделалось… – Она удержала рыданья. – Я не знаю отчего, но вы увидите, какой он стал.
– Ослабел? похудел?.. – спрашивала княжна.
– Нет, не то, но хуже. Вы увидите. Ах, Мари, Мари, он слишком хорош, он не может, не может жить… потому что…


Когда Наташа привычным движением отворила его дверь, пропуская вперед себя княжну, княжна Марья чувствовала уже в горле своем готовые рыданья. Сколько она ни готовилась, ни старалась успокоиться, она знала, что не в силах будет без слез увидать его.
Княжна Марья понимала то, что разумела Наташа словами: сним случилось это два дня тому назад. Она понимала, что это означало то, что он вдруг смягчился, и что смягчение, умиление эти были признаками смерти. Она, подходя к двери, уже видела в воображении своем то лицо Андрюши, которое она знала с детства, нежное, кроткое, умиленное, которое так редко бывало у него и потому так сильно всегда на нее действовало. Она знала, что он скажет ей тихие, нежные слова, как те, которые сказал ей отец перед смертью, и что она не вынесет этого и разрыдается над ним. Но, рано ли, поздно ли, это должно было быть, и она вошла в комнату. Рыдания все ближе и ближе подступали ей к горлу, в то время как она своими близорукими глазами яснее и яснее различала его форму и отыскивала его черты, и вот она увидала его лицо и встретилась с ним взглядом.
Он лежал на диване, обложенный подушками, в меховом беличьем халате. Он был худ и бледен. Одна худая, прозрачно белая рука его держала платок, другою он, тихими движениями пальцев, трогал тонкие отросшие усы. Глаза его смотрели на входивших.
Увидав его лицо и встретившись с ним взглядом, княжна Марья вдруг умерила быстроту своего шага и почувствовала, что слезы вдруг пересохли и рыдания остановились. Уловив выражение его лица и взгляда, она вдруг оробела и почувствовала себя виноватой.
«Да в чем же я виновата?» – спросила она себя. «В том, что живешь и думаешь о живом, а я!..» – отвечал его холодный, строгий взгляд.
В глубоком, не из себя, но в себя смотревшем взгляде была почти враждебность, когда он медленно оглянул сестру и Наташу.
Он поцеловался с сестрой рука в руку, по их привычке.
– Здравствуй, Мари, как это ты добралась? – сказал он голосом таким же ровным и чуждым, каким был его взгляд. Ежели бы он завизжал отчаянным криком, то этот крик менее бы ужаснул княжну Марью, чем звук этого голоса.
– И Николушку привезла? – сказал он также ровно и медленно и с очевидным усилием воспоминанья.
– Как твое здоровье теперь? – говорила княжна Марья, сама удивляясь тому, что она говорила.
– Это, мой друг, у доктора спрашивать надо, – сказал он, и, видимо сделав еще усилие, чтобы быть ласковым, он сказал одним ртом (видно было, что он вовсе не думал того, что говорил): – Merci, chere amie, d'etre venue. [Спасибо, милый друг, что приехала.]
Княжна Марья пожала его руку. Он чуть заметно поморщился от пожатия ее руки. Он молчал, и она не знала, что говорить. Она поняла то, что случилось с ним за два дня. В словах, в тоне его, в особенности во взгляде этом – холодном, почти враждебном взгляде – чувствовалась страшная для живого человека отчужденность от всего мирского. Он, видимо, с трудом понимал теперь все живое; но вместе с тем чувствовалось, что он не понимал живого не потому, чтобы он был лишен силы понимания, но потому, что он понимал что то другое, такое, чего не понимали и не могли понять живые и что поглощало его всего.