Варлаам (Коноплёв)

Преподобномученик Варлаам Белогорский
Имя в миру	Василий Ефимович Коноплёв
Рождение	18 апреля 1858(1858-04-18) Юго-Кнауфский завод, Осинский уезд, Пермская губерния, Российская империя
Смерть	12 августа 1918(1918-08-12) (60 лет)
Монашеское имя	Варлаам
Почитается	Русская православная церковь
Прославлен	16 августа 2000 года
В лике	преподобномученик
День памяти	25 августа
Подвижничество	преподобномученик

Архимандрит Варлаам (в миру Василий Ефимович Коноплёв; 18 апреля (1 мая) 1858, Юго-Кнауфский завод, Осинский уезд, Пермская губерния — 25 августа 1918, Пермская область) — архимандрит Русской православной церкви, настоятель Белогорского Свято-Николаевского монастыря, деятель единоверия, миссионер.

Причислен к лику святых Русской православной церкви в августе 2000 году.

Биография

Родился 18 апреля 1858 года в Юго-Кнауфском заводе Осинского уезда Пермской губернии в семье горнозаводских крестьян, принадлежавших к старообрядцам беспоповского толка.

С детства стремился к Богу и искал Истину.

Он писал о себе: «На десятом году я выучился грамоте; молился с беспоповцами, со стариками и простолюдинами; когда стал приходить в возраст, полюбил читать Божественное Писание».

—

Сначала Василий Ефимович истину видел у раскольников и стал знаменитым начетчиком у старообрядцев-беспоповцев.

Епархиальный миссионер священник Стефан Луканин, узнав о знаменитом раскольнике Коноплёве, поставил перед собой цель — обратить его в истинное Православие. Он вёл с Коноплевым многочисленные беседы, поражая начетчика прекрасным знанием Священного Писания, глубокой убеждённостью в своей правоте. Впоследствии о. Варлаам напишет с благодарностью об этих беседах в автобиографии.

В 1891 году он нашёл себе товарища с которым ездил в города Вольск, Саратов, и Москву, где они искали истинную Церковь и нашли убеждение, что в старообрядческой Белокриницкой (австрийской) иерархии и есть истинная Церковь.

А через несколько месяцев Василия Ефимовича вновь обуяли сомнения и он снова решил поехать в Москву и походить по библиотекам, где убеждался в истинности Русской Православной Церкви и в необходимости присоединения к Ней для спасения:

«Отправились мы с Писсовым в Москву, пришли к своему архиепископу Савватию, тут ночевали, а наутро отправились в Никольский единоверческий монастырь. Настоятель монастыря отец Павел принял нас с великой любовью. Мы пробыли в обители неделю. Секретарь о. Павла Михаил Евфимович Шустов показал нам все древности. И здесь привел мне Господь видеть своими глазами слова, о которых мы, старообрядцы, спорим и называем их нововведением и ересью: имя Иисус, символ веры без прилога „Истиннаго“, аллилуйя трижды, в четвёртый „слава Тебе Боже“ и прочее.
Затем мы посетили разные библиотеки: единоверческую, Румянцевскую, Синодальной типографии, Троице-Сергиевой обители. В Сергиевой обители видели книгу, писанную рукой преподобного Кирилла Белозерского, и символ веры в ней без прилога „Истиннаго“. Оказалось, что Озерский показал все достоверно, что есть в книгах. Мы с моим спутником очень этому удивились и стали между собой рассуждать, что мы, старообрядцы, в чём Православную Церковь обвиняем, то все это есть в древнейших книгах, и, стало быть, мы все ошибаемся. Пробыли мы в Москве три недели, по вечерам часто приходили к о. Павлу, и он, забыв свою старость, подолгу с нами беседовал, и мы от него получили много пользы. Мы тогда ходили и толковали и со своей братией, с Перетрухиным и Михаилом Ивановичем Бриллиантовым и от них получили много вреда относительно соединения с Церковью. В Москве я накупил разных старинных книг для более углубленного рассмотрения. На обратном пути заехали в Казань и здесь побывали в Соловецкой библиотеке…»

—

Но вернувшись домой он ещё несколько лет провёл в сомнениях, молясь о том «дабы Царь Небесный, если в чем ошибаюсь, открыл мне путь правый».

И после многократных бесед с миссионером о. Стефаном Луканиным, всё же 17 октября 1893 года в Пермском кафедральном соборе епископ Пермский и Соликамский Петр (Лосев) через таинство миропомазания присоединил Василий Ефимович к Русской Православной Церкви.

6 ноября владыка Петр облек его в рясофор, и он поселился на Белой Горе. Постепенно стали собираться к нему все желающие монашеского жития.

1 февраля 1894 года он принял монашеский постриг с именем Варлаам. На следующий день епископ Петр рукоположил его во иеродиакона, а 22 февраля рукоположил во иеромонаха. С этого времени о. Варлаам был назначен управляющим новостроящегося миссионерского монастыря на Белой Горе.

20 января 1897 года Святейший Синод издал определение об учреждении Белогорского Свято-Николаевского монастыря и назначил первого настоятеля иеромонаха Варлаама (Коноплёва) — эта дата является датой юридического основания Белогорского монастыря, фактически к тому времени уже существовавшего.

8 декабря 1910 года во время аудиенции у императора Николая II, Белогорский архимандрит Варлаам (Коноплёв) передал Императору книгу об истории Белогорского монастыря и фотоснимки обители.

25 августа 1918 года большевики замучили и бросили в реку Каму архимандрита Варлаама.

Дни памяти

Деяниями Юбилейного архиерейского собора Русской православной церкви, проходившего 13-16 августа 2000 года в г. Москве, архимандрит Варлаам (Коноплёв) прославлен как преподобномученик.

По Православному календарю память святому совершается 2 раз в год:

• 12 августа (25 августа) — Преставление преподобномученика Варлаама (Коноплёва) Белогорского, архимандрита (1918).
• В неделю после 25 января (7 февраля) — Память преподобномученика Варлаама (Коноплёва) Белогорского, архимандрита, в Соборе новомучеников и исповедников Российских.

Ссылки

• Дамаскин (Орловский), иером. Мученики, исповедники и подвижники благочестия Русской Православной Церкви ХХ столетия. Жизнеописания и материалы к ним. Книга 2. -Тверь: «Булат», 1996., Стр. 188—203. [www.fond.ru/index.php?psx=4&menu_id=392&menu_parent_id=&name_id=89&person_id=649&flag_view=3 Преподобномученик Варлаам (Коноплев)].
• Трегубов А., свящ. [history-mda.ru/publ/osnovanie-obiteli-na-beloy-gore-1890-1897_3504.html Основание обители на Белой горе (1890—1897)].
• [www.uralafon.perm.ru/istoriya-belogorskogo-monastyirya История Белогорского монастыря].

Отрывок, характеризующий Варлаам (Коноплёв)

– Да мне не сахар, мне только, чтоб вы помешали своей ручкой.
Марья Генриховна согласилась и стала искать ложку, которую уже захватил кто то.
– Вы пальчиком, Марья Генриховна, – сказал Ростов, – еще приятнее будет.
– Горячо! – сказала Марья Генриховна, краснея от удовольствия.
Ильин взял ведро с водой и, капнув туда рому, пришел к Марье Генриховне, прося помешать пальчиком.
– Это моя чашка, – говорил он. – Только вложите пальчик, все выпью.
Когда самовар весь выпили, Ростов взял карты и предложил играть в короли с Марьей Генриховной. Кинули жребий, кому составлять партию Марьи Генриховны. Правилами игры, по предложению Ростова, было то, чтобы тот, кто будет королем, имел право поцеловать ручку Марьи Генриховны, а чтобы тот, кто останется прохвостом, шел бы ставить новый самовар для доктора, когда он проснется.
– Ну, а ежели Марья Генриховна будет королем? – спросил Ильин.
– Она и так королева! И приказания ее – закон.
Только что началась игра, как из за Марьи Генриховны вдруг поднялась вспутанная голова доктора. Он давно уже не спал и прислушивался к тому, что говорилось, и, видимо, не находил ничего веселого, смешного или забавного во всем, что говорилось и делалось. Лицо его было грустно и уныло. Он не поздоровался с офицерами, почесался и попросил позволения выйти, так как ему загораживали дорогу. Как только он вышел, все офицеры разразились громким хохотом, а Марья Генриховна до слез покраснела и тем сделалась еще привлекательнее на глаза всех офицеров. Вернувшись со двора, доктор сказал жене (которая перестала уже так счастливо улыбаться и, испуганно ожидая приговора, смотрела на него), что дождь прошел и что надо идти ночевать в кибитку, а то все растащат.
– Да я вестового пошлю… двух! – сказал Ростов. – Полноте, доктор.
– Я сам стану на часы! – сказал Ильин.
– Нет, господа, вы выспались, а я две ночи не спал, – сказал доктор и мрачно сел подле жены, ожидая окончания игры.
Глядя на мрачное лицо доктора, косившегося на свою жену, офицерам стало еще веселей, и многие не могла удерживаться от смеха, которому они поспешно старались приискивать благовидные предлоги. Когда доктор ушел, уведя свою жену, и поместился с нею в кибиточку, офицеры улеглись в корчме, укрывшись мокрыми шинелями; но долго не спали, то переговариваясь, вспоминая испуг доктора и веселье докторши, то выбегая на крыльцо и сообщая о том, что делалось в кибиточке. Несколько раз Ростов, завертываясь с головой, хотел заснуть; но опять чье нибудь замечание развлекало его, опять начинался разговор, и опять раздавался беспричинный, веселый, детский хохот.


В третьем часу еще никто не заснул, как явился вахмистр с приказом выступать к местечку Островне.
Все с тем же говором и хохотом офицеры поспешно стали собираться; опять поставили самовар на грязной воде. Но Ростов, не дождавшись чаю, пошел к эскадрону. Уже светало; дождик перестал, тучи расходились. Было сыро и холодно, особенно в непросохшем платье. Выходя из корчмы, Ростов и Ильин оба в сумерках рассвета заглянули в глянцевитую от дождя кожаную докторскую кибиточку, из под фартука которой торчали ноги доктора и в середине которой виднелся на подушке чепчик докторши и слышалось сонное дыхание.
– Право, она очень мила! – сказал Ростов Ильину, выходившему с ним.
– Прелесть какая женщина! – с шестнадцатилетней серьезностью отвечал Ильин.
Через полчаса выстроенный эскадрон стоял на дороге. Послышалась команда: «Садись! – солдаты перекрестились и стали садиться. Ростов, выехав вперед, скомандовал: «Марш! – и, вытянувшись в четыре человека, гусары, звуча шлепаньем копыт по мокрой дороге, бренчаньем сабель и тихим говором, тронулись по большой, обсаженной березами дороге, вслед за шедшей впереди пехотой и батареей.
Разорванные сине лиловые тучи, краснея на восходе, быстро гнались ветром. Становилось все светлее и светлее. Ясно виднелась та курчавая травка, которая заседает всегда по проселочным дорогам, еще мокрая от вчерашнего дождя; висячие ветви берез, тоже мокрые, качались от ветра и роняли вбок от себя светлые капли. Яснее и яснее обозначались лица солдат. Ростов ехал с Ильиным, не отстававшим от него, стороной дороги, между двойным рядом берез.
Ростов в кампании позволял себе вольность ездить не на фронтовой лошади, а на казацкой. И знаток и охотник, он недавно достал себе лихую донскую, крупную и добрую игреневую лошадь, на которой никто не обскакивал его. Ехать на этой лошади было для Ростова наслаждение. Он думал о лошади, об утре, о докторше и ни разу не подумал о предстоящей опасности.
Прежде Ростов, идя в дело, боялся; теперь он не испытывал ни малейшего чувства страха. Не оттого он не боялся, что он привык к огню (к опасности нельзя привыкнуть), но оттого, что он выучился управлять своей душой перед опасностью. Он привык, идя в дело, думать обо всем, исключая того, что, казалось, было бы интереснее всего другого, – о предстоящей опасности. Сколько он ни старался, ни упрекал себя в трусости первое время своей службы, он не мог этого достигнуть; но с годами теперь это сделалось само собою. Он ехал теперь рядом с Ильиным между березами, изредка отрывая листья с веток, которые попадались под руку, иногда дотрогиваясь ногой до паха лошади, иногда отдавая, не поворачиваясь, докуренную трубку ехавшему сзади гусару, с таким спокойным и беззаботным видом, как будто он ехал кататься. Ему жалко было смотреть на взволнованное лицо Ильина, много и беспокойно говорившего; он по опыту знал то мучительное состояние ожидания страха и смерти, в котором находился корнет, и знал, что ничто, кроме времени, не поможет ему.
Только что солнце показалось на чистой полосе из под тучи, как ветер стих, как будто он не смел портить этого прелестного после грозы летнего утра; капли еще падали, но уже отвесно, – и все затихло. Солнце вышло совсем, показалось на горизонте и исчезло в узкой и длинной туче, стоявшей над ним. Через несколько минут солнце еще светлее показалось на верхнем крае тучи, разрывая ее края. Все засветилось и заблестело. И вместе с этим светом, как будто отвечая ему, раздались впереди выстрелы орудий.
Не успел еще Ростов обдумать и определить, как далеки эти выстрелы, как от Витебска прискакал адъютант графа Остермана Толстого с приказанием идти на рысях по дороге.
Эскадрон объехал пехоту и батарею, также торопившуюся идти скорее, спустился под гору и, пройдя через какую то пустую, без жителей, деревню, опять поднялся на гору. Лошади стали взмыливаться, люди раскраснелись.
– Стой, равняйся! – послышалась впереди команда дивизионера.
– Левое плечо вперед, шагом марш! – скомандовали впереди.
И гусары по линии войск прошли на левый фланг позиции и стали позади наших улан, стоявших в первой линии. Справа стояла наша пехота густой колонной – это были резервы; повыше ее на горе видны были на чистом чистом воздухе, в утреннем, косом и ярком, освещении, на самом горизонте, наши пушки. Впереди за лощиной видны были неприятельские колонны и пушки. В лощине слышна была наша цепь, уже вступившая в дело и весело перещелкивающаяся с неприятелем.
Ростову, как от звуков самой веселой музыки, стало весело на душе от этих звуков, давно уже не слышанных. Трап та та тап! – хлопали то вдруг, то быстро один за другим несколько выстрелов. Опять замолкло все, и опять как будто трескались хлопушки, по которым ходил кто то.
Гусары простояли около часу на одном месте. Началась и канонада. Граф Остерман с свитой проехал сзади эскадрона, остановившись, поговорил с командиром полка и отъехал к пушкам на гору.
Вслед за отъездом Остермана у улан послышалась команда: