Варлаам (Леницкий)
Архиепископ Варлаам<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr> | ||
| ||
---|---|---|
13 апреля 1731 — 1738 | ||
Предшественник: | Рафаил (Заборовский) | |
Преемник: | Стефан (Калиновский) | |
| ||
7 июня 1730 — 13 апреля 1731 | ||
Предшественник: | Иоанникий | |
Преемник: | Игнатий (Смола) | |
| ||
7 сентября 1727 — 7 июня 1730 | ||
Предшественник: | Лаврентий (Горка) | |
Преемник: | Лев (Юрлов) | |
| ||
19 апреля 1724 — 7 сентября 1727 | ||
Предшественник: | Иоанникий | |
Преемник: | Игнатий (Смола) | |
| ||
31 мая 1719 — 1722 | ||
Предшественник: | Игнатий (Смола) | |
Преемник: | Иоаким Ростовский | |
Рождение: | конец XVII века Киев | |
Смерть: | 8 января 1741 Киев | |
Епископская хиротония: | 31 мая 1719 |
Архиепископ Варлаам (фамилия в миру Леницкий[1]; конец XVII века, Киев — 8 января 1741, там же) — епископ Русской православной церкви, епископ Псковский и Нарвский.
Содержание
Биография
Родился в Киеве. Согласно семейному преданию, происходит из польского дворянского рода Леницких-Рогалей.
Окончил Киево-Могилянскую академию. В конце XVII — начале XVIII веках игумен Густынского монастыря на Украине.
В 1711 году выполнял функции домового священника Б. П. Шереметева в Прутском походе. В 1711—1712 годах — священник при посольстве М. Б. Шереметева и П. П. Шафирова в Адрианополе и Стамбуле.
В 1712 и 1713 в качестве паломника жил в Иерусалиме. В связи с объявлением войны Турцией России пытался бежать в Венецию, но схвачен турками на Кипре и заключён в тюрьму. Освобождённый 1 марта 1714 года, вернулся в Константинополь и в апреле-мае работал над «хождением», важным источником по истории русско-турецких отношений начала XVIII века. Осенью 1714 вернулся в Россию вместе с П. А. Толстым, Шереметевым и Шафировым.
С 1715 (по другим источникам с 1716) года назначен игуменом Киевского Михайловского Златоверхого монастыря.
31 мая 1719 года хиротонисан во епископа Суздальского и Юрьевского. Во время управления епархией наблюдал за первой женой Петра I Еленой Лопухиной, содержавшейся в суздальском Покровском монастыре и принимал участие в следствии по её делу.
В 1722 лишён Священным синодом епископского сана «за непорядки в епархии» и пьянство. Коме того, Варлаам был уличён в том, что собрал взяток на общую сумму в 2801 рубль. Две тысячи из них он отправил в Киево-Печерский монастырь, где намеревался обеспечить себе безбедную старость, а на 700 рублей заказал золотую архиерейскую шапку.[2] Позже жалован Петром I.
19 апреля 1724 года хиротонисан во епископа Коломенского и Каширского. В Коломне при епископе Варлааме была создана архиерейская школа для детей священнослужителей, которая размещалась в архиерейском корпусе Свято-Троицкого Ново-Голутвина монастыря. Содержалась школа на доходы архиерейского дома и сборы с церковных и монастырских земель. В 1725 году в коломенской духовной школе обучалось 30 человек.
Епископ Варлаам участвовал в коронации Екатерины I и погребении Петра I. В 1726 году опубликовал «Слово в день великомученицы Екатерины». В отместку за преследование Лопухиной, предположительно с ведома Петра II, переведён 7 сентября 1727 года епископом в Астрахань, охваченную чумой, в которую прибыл 15 сентября. В 1727 и 1728 годах, в Астрахани в результате морового поветрия умерло до 18 тысяч человек, в том числе много духовенства.
При Варлааме была заведена в Астрахани славяно-латинская школа, в которой обучали детей духовенства и иных сословий азбуке, псалтири, часослову и латинской грамматике. В первое время в школе обучались дети посадских и дворовых людей, а духовные всячески уклонялись от школы. Уклонявшимся от посылки своих детей в школу посылались указы с угрозою штрафов и отрешения от должности.
По Высочайшему указу от 7 июня 1730 года он был переведён из Астрахани и назначен епископом Переяславским и Бориспольским, викарием Киевской епархии.
По отъезде же его из Астрахани, духовенство под разными предлогами стало разбирать из школы своих детей, а потом «Астраханское купечество от вышних и до нижних», распоряжением от 18 ноября 1731 года, решило закрыть школу, «понеже латинскаго диалекта обучение к купечеству не приличествует». Таким образом славяно-латинская школа в Иоанно-Златоустовском приходе, единственное учебное заведение в Астрахани, прекратила своё существование, а учитель школы Горошковский поступил на службу в Консисторию.
В 1730 году назначен епископом Псковским, а 13 апреля 1731 года возведён в сан архиепископа.
В 1738 или 1739 году из Пскова он уволен на покой в Киево-Печерский монастырь, где и скончался 8 января 1741 года. Погребен в Киево-Печерской Лавре.
Напишите отзыв о статье "Варлаам (Леницкий)"
Примечания
Литература
- Черниговский В. Суздальский Ризоположенский женский монастырь. Историко-археологическое описание игум. Серафимы. Владимир, 1900.
- Булгаков. с. 1394, 1396, 1409, 1410.
- Строев. стб. 9, 15, 311, 381, 657, 1032.
- Толстой Ю. № 19.
- Денисов. с. 302.
- Толстой М. Святыни и древности Пскова. М., 1861. прилож., с. 16.
- Православный собеседник. 1907. с. 407; нояб. с. 696.
Ссылки
- [www.eparhia-saratov.ru/cgi-bin/print.cgi/txts/eparhy/arhs/00_prav/2/14_varlaam.html Варлаам (Леницкий), епископ Астраханский и Ставропольский]
- dic.academic.ru/dic.nsf/enc_biography/126928/%D0%92%D0%B0%D1%80%D0%BB%D0%B0%D0%B0%D0%BC
|
|
Отрывок, характеризующий Варлаам (Леницкий)
– Ну пускай будет плохо, – сказал Денисов. – Вам написал аудитор просьбу, – продолжал Тушин, – и надо подписать, да вот с ними и отправить. У них верно (он указал на Ростова) и рука в штабе есть. Уже лучше случая не найдете.– Да ведь я сказал, что подличать не стану, – перебил Денисов и опять продолжал чтение своей бумаги.
Ростов не смел уговаривать Денисова, хотя он инстинктом чувствовал, что путь, предлагаемый Тушиным и другими офицерами, был самый верный, и хотя он считал бы себя счастливым, ежели бы мог оказать помощь Денисову: он знал непреклонность воли Денисова и его правдивую горячность.
Когда кончилось чтение ядовитых бумаг Денисова, продолжавшееся более часа, Ростов ничего не сказал, и в самом грустном расположении духа, в обществе опять собравшихся около него госпитальных товарищей Денисова, провел остальную часть дня, рассказывая про то, что он знал, и слушая рассказы других. Денисов мрачно молчал в продолжение всего вечера.
Поздно вечером Ростов собрался уезжать и спросил Денисова, не будет ли каких поручений?
– Да, постой, – сказал Денисов, оглянулся на офицеров и, достав из под подушки свои бумаги, пошел к окну, на котором у него стояла чернильница, и сел писать.
– Видно плетью обуха не пег'ешибешь, – сказал он, отходя от окна и подавая Ростову большой конверт. – Это была просьба на имя государя, составленная аудитором, в которой Денисов, ничего не упоминая о винах провиантского ведомства, просил только о помиловании.
– Передай, видно… – Он не договорил и улыбнулся болезненно фальшивой улыбкой.
Вернувшись в полк и передав командиру, в каком положении находилось дело Денисова, Ростов с письмом к государю поехал в Тильзит.
13 го июня, французский и русский императоры съехались в Тильзите. Борис Друбецкой просил важное лицо, при котором он состоял, о том, чтобы быть причислену к свите, назначенной состоять в Тильзите.
– Je voudrais voir le grand homme, [Я желал бы видеть великого человека,] – сказал он, говоря про Наполеона, которого он до сих пор всегда, как и все, называл Буонапарте.
– Vous parlez de Buonaparte? [Вы говорите про Буонапарта?] – сказал ему улыбаясь генерал.
Борис вопросительно посмотрел на своего генерала и тотчас же понял, что это было шуточное испытание.
– Mon prince, je parle de l'empereur Napoleon, [Князь, я говорю об императоре Наполеоне,] – отвечал он. Генерал с улыбкой потрепал его по плечу.
– Ты далеко пойдешь, – сказал он ему и взял с собою.
Борис в числе немногих был на Немане в день свидания императоров; он видел плоты с вензелями, проезд Наполеона по тому берегу мимо французской гвардии, видел задумчивое лицо императора Александра, в то время как он молча сидел в корчме на берегу Немана, ожидая прибытия Наполеона; видел, как оба императора сели в лодки и как Наполеон, приставши прежде к плоту, быстрыми шагами пошел вперед и, встречая Александра, подал ему руку, и как оба скрылись в павильоне. Со времени своего вступления в высшие миры, Борис сделал себе привычку внимательно наблюдать то, что происходило вокруг него и записывать. Во время свидания в Тильзите он расспрашивал об именах тех лиц, которые приехали с Наполеоном, о мундирах, которые были на них надеты, и внимательно прислушивался к словам, которые были сказаны важными лицами. В то самое время, как императоры вошли в павильон, он посмотрел на часы и не забыл посмотреть опять в то время, когда Александр вышел из павильона. Свидание продолжалось час и пятьдесят три минуты: он так и записал это в тот вечер в числе других фактов, которые, он полагал, имели историческое значение. Так как свита императора была очень небольшая, то для человека, дорожащего успехом по службе, находиться в Тильзите во время свидания императоров было делом очень важным, и Борис, попав в Тильзит, чувствовал, что с этого времени положение его совершенно утвердилось. Его не только знали, но к нему пригляделись и привыкли. Два раза он исполнял поручения к самому государю, так что государь знал его в лицо, и все приближенные не только не дичились его, как прежде, считая за новое лицо, но удивились бы, ежели бы его не было.
Борис жил с другим адъютантом, польским графом Жилинским. Жилинский, воспитанный в Париже поляк, был богат, страстно любил французов, и почти каждый день во время пребывания в Тильзите, к Жилинскому и Борису собирались на обеды и завтраки французские офицеры из гвардии и главного французского штаба.
24 го июня вечером, граф Жилинский, сожитель Бориса, устроил для своих знакомых французов ужин. На ужине этом был почетный гость, один адъютант Наполеона, несколько офицеров французской гвардии и молодой мальчик старой аристократической французской фамилии, паж Наполеона. В этот самый день Ростов, пользуясь темнотой, чтобы не быть узнанным, в статском платье, приехал в Тильзит и вошел в квартиру Жилинского и Бориса.
В Ростове, также как и во всей армии, из которой он приехал, еще далеко не совершился в отношении Наполеона и французов, из врагов сделавшихся друзьями, тот переворот, который произошел в главной квартире и в Борисе. Все еще продолжали в армии испытывать прежнее смешанное чувство злобы, презрения и страха к Бонапарте и французам. Еще недавно Ростов, разговаривая с Платовским казачьим офицером, спорил о том, что ежели бы Наполеон был взят в плен, с ним обратились бы не как с государем, а как с преступником. Еще недавно на дороге, встретившись с французским раненым полковником, Ростов разгорячился, доказывая ему, что не может быть мира между законным государем и преступником Бонапарте. Поэтому Ростова странно поразил в квартире Бориса вид французских офицеров в тех самых мундирах, на которые он привык совсем иначе смотреть из фланкерской цепи. Как только он увидал высунувшегося из двери французского офицера, это чувство войны, враждебности, которое он всегда испытывал при виде неприятеля, вдруг обхватило его. Он остановился на пороге и по русски спросил, тут ли живет Друбецкой. Борис, заслышав чужой голос в передней, вышел к нему навстречу. Лицо его в первую минуту, когда он узнал Ростова, выразило досаду.
– Ах это ты, очень рад, очень рад тебя видеть, – сказал он однако, улыбаясь и подвигаясь к нему. Но Ростов заметил первое его движение.
– Я не во время кажется, – сказал он, – я бы не приехал, но мне дело есть, – сказал он холодно…
– Нет, я только удивляюсь, как ты из полка приехал. – «Dans un moment je suis a vous», [Сию минуту я к твоим услугам,] – обратился он на голос звавшего его.
– Я вижу, что я не во время, – повторил Ростов.
Выражение досады уже исчезло на лице Бориса; видимо обдумав и решив, что ему делать, он с особенным спокойствием взял его за обе руки и повел в соседнюю комнату. Глаза Бориса, спокойно и твердо глядевшие на Ростова, были как будто застланы чем то, как будто какая то заслонка – синие очки общежития – были надеты на них. Так казалось Ростову.
– Ах полно, пожалуйста, можешь ли ты быть не во время, – сказал Борис. – Борис ввел его в комнату, где был накрыт ужин, познакомил с гостями, назвав его и объяснив, что он был не статский, но гусарский офицер, его старый приятель. – Граф Жилинский, le comte N.N., le capitaine S.S., [граф Н.Н., капитан С.С.] – называл он гостей. Ростов нахмуренно глядел на французов, неохотно раскланивался и молчал.