Варламов, Константин Александрович

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Константин Варламов
Имя при рождении:

Константин Александрович Варламов

Место смерти:

Петроград, Российская империя

Профессия:

актёр

Театр:

Александринский театр

Награды:

Заслуженный артист Императорских театров

Константи́н Алекса́ндрович Варла́мов (11 (23) мая 1848, Санкт-Петербург — 2 (15) августа 1915, Петроград) — русский актёр, заслуженный артист Императорских театров. Сын А. Е. Варламова.





Биография

Константин Александрович Варламов родился 11 (23) мая 1848 года в семье композитора Александра Варламова, умершего в тот же год. После смерти отца семью ждала нищета: назначенная матери пенсия не превышала 18 рублей в месяц — так что Варламов не смог получить приличного образования, тем более актёрского.

В юности он стал участвовать в любительских спектаклях. В 1867 поступил в театр А. М. Читау-Огарёвой в Кронштадте. Она, а также актриса А. И. Шуберт, ученица М. С. Щепкина, оказали большое влияние на формирование таланта Варламова. В течение 8 лет Варламов работал в провинции (Вильно, Гельсингфорс, Саратов, Казань, Нижний Новгород и др.), выступал в драмах, комедиях, водевилях, опереттах в комическом амплуа простака. В 1874 году занял положение премьера в театре Ф. К. Смолькова в Нижнем Новгороде, одном из лучших провинциальных театров того времени.

В 1875 году благодаря А. А. Нильскому и Н. Ф. Сазонову он поступает в Александринский театр, став одним из ярких водевильных актёров труппы. Играл в спектаклях самых разных жанров, в том числе опереттах, балетах, дивертисментах. Для игры Варламова были характерны оптимизм, жизнерадостность, стихийный комизм, подчёркнутая театральность и одновременно достоверность. Критики называли его «царём русского смеха».

Варламов начинает как чисто комедийный актёр в традициях Я. Д. Шумского, А. Г. Ожогина, В. И. Живокини и др. В его игре смелая буффонада, злободневные выпады сочетались с психологически глубокой разработкой характеров, мастерством речевой характеристики образа, тонким лиризмом. Варламов был и настоящим мастером импровизации: он позволял себе во время спектакля беседовать со зрителями, придумывал свои шутки, («отсебятины»), исполнял куплеты собственного сочинения.

Критики обвиняли Варламова во «всеядности»: он соглашался на любые роли, в его репертуаре много классических русских пьес и пьес «лёгкого» жанра: оперетт, водевилей, фарсов. Всего на сцене Александринского театра Варламов сыграл более 1000 ролей, в том числе оперных и балетных партий. В «Ежегоднике Императорских Театров» 1900 года перечислено 640 только главных его ролей[1]. В числе лучших — Варравин («Дело» А. В. Сухово-Кобылина), Яичница («Женитьба» Н. В. Гоголя), Большов и Юсов («Свои люди — сочтёмся» и «Доходное место» А. Н. Островского), Сганарель («Дон-Жуан» Мольера в постановке Мейерхольда) и др.

Популярность Варламова была необыкновенно велика: зрители ценили его необыкновенный голос, богатство интонации, мимики. На спектаклях с его участием зал был полон.

«Псковский городской листок» о гастролях Варламова в Пскове в 1906 году:

«Публика принимала высокопоставленного артиста восторженно. Эти два вечера, которые он гостил у нас, превратились в сплошной триумф по его адресу. Чуть ли не каждый выход и уход сопровождались громом аплодисментов всего зала»[2]

Об артисте рассказывали многочисленные байки и анекдоты. В Петербурге даже были выпущены папиросы «Дядя Костя» с его портретом. [bookz.ru/authors/avtor-neizvesten-3/theatre_encicl/page-301-theatre_encicl.html Театральная энциклопедия] отмечала, что на весь Петербург славились так называемые «Варламовские капустники» — весёлые вечера с представлениями в доме актёра К. А. Варламова для друзей и знакомых[3].

В 1880-е годы К. А. Варламов тяжело заболел слоновой болезнью, утратив способность передвигаться. Однако до конца жизни он продолжал участвовать в театральных постановках, играя преимущественно сидя, и оставался любимцем публики.

Константин Варламов скончался в Петрограде 2 (15) августа 1915 года и был похоронен на Новодевичьем кладбище. В 1916 году было сделано надгробие в виде гранитной неоклассической часовни (архитектор В. И. Дубенецкий, скульптор Б. О. Фредман-Клюзель).

С 1908 по 1915 года жил в доме 13 по Загородному проспекту, на доме висит мемориальная доска.

Адреса в Санкт-Петербурге - Петрограде

  • 1880-е - 1905 --- набережная реки Фонтанке, 82; [4]
  • 1905 - 1908 --- Загородный проспект, 13;
  • 1908 - 1915 --- Загородный проспект, 23.

Признание и награды

Роли в театре

Александринский театр

Напишите отзыв о статье "Варламов, Константин Александрович"

Литература

  • Кара С. С. Варламов. Л., 1969.
  • Крыжицкий Г. Константин Александрович Варламов. М.-Л., 1946.
  • Старк Э. Царь русского смеха. П., 1916

Примечания

  1. [www.peoples.ru/art/theatre/actor/konstantin_varlamov/ Русский биографический словарь]
  2. цит. по [theater.pskov.org/about/books/book2/art38 О К. А. Варламове на сайте Псковского театра драмы]
  3. [bookz.ru/authors/avtor-neizvesten-3/theatre_encicl/page-301-theatre_encicl.html СТЭ]
  4. [www.nlr.ru/res/inv/guideseria/peterb/ Путеводитель по справочным и библиографическим ресурсам. Петербурговедение, адресные книги].

Ссылки

  • [www.peoples.ru/art/theatre/actor/konstantin_varlamov/К.А. Варламов на сайте peoples.ru]
  • [ptzh.theatre.ru/1996/11/8/ Петербургский театральный журнал]
  • [theater.pskov.org/about/books/book2/art38 О К. А. Варламове на сайте Псковского театра драмы]
  • [www.gumer.info/bibliotek_Buks/Culture/Teatr/_62.php Театральная энциклопедия]
  • [funeral-spb.narod.ru/necropols/novodev/tombs/varlamov/varlamov.html К. А. Варламов на funeral-spb.ru]
  • Влас Михайлович Дорошевич. «Великий комик»

Отрывок, характеризующий Варламов, Константин Александрович

Первый раз он испытал это чувство тогда, когда граната волчком вертелась перед ним и он смотрел на жнивье, на кусты, на небо и знал, что перед ним была смерть. Когда он очнулся после раны и в душе его, мгновенно, как бы освобожденный от удерживавшего его гнета жизни, распустился этот цветок любви, вечной, свободной, не зависящей от этой жизни, он уже не боялся смерти и не думал о ней.
Чем больше он, в те часы страдальческого уединения и полубреда, которые он провел после своей раны, вдумывался в новое, открытое ему начало вечной любви, тем более он, сам не чувствуя того, отрекался от земной жизни. Всё, всех любить, всегда жертвовать собой для любви, значило никого не любить, значило не жить этою земною жизнию. И чем больше он проникался этим началом любви, тем больше он отрекался от жизни и тем совершеннее уничтожал ту страшную преграду, которая без любви стоит между жизнью и смертью. Когда он, это первое время, вспоминал о том, что ему надо было умереть, он говорил себе: ну что ж, тем лучше.
Но после той ночи в Мытищах, когда в полубреду перед ним явилась та, которую он желал, и когда он, прижав к своим губам ее руку, заплакал тихими, радостными слезами, любовь к одной женщине незаметно закралась в его сердце и опять привязала его к жизни. И радостные и тревожные мысли стали приходить ему. Вспоминая ту минуту на перевязочном пункте, когда он увидал Курагина, он теперь не мог возвратиться к тому чувству: его мучил вопрос о том, жив ли он? И он не смел спросить этого.

Болезнь его шла своим физическим порядком, но то, что Наташа называла: это сделалось с ним, случилось с ним два дня перед приездом княжны Марьи. Это была та последняя нравственная борьба между жизнью и смертью, в которой смерть одержала победу. Это было неожиданное сознание того, что он еще дорожил жизнью, представлявшейся ему в любви к Наташе, и последний, покоренный припадок ужаса перед неведомым.
Это было вечером. Он был, как обыкновенно после обеда, в легком лихорадочном состоянии, и мысли его были чрезвычайно ясны. Соня сидела у стола. Он задремал. Вдруг ощущение счастья охватило его.
«А, это она вошла!» – подумал он.
Действительно, на месте Сони сидела только что неслышными шагами вошедшая Наташа.
С тех пор как она стала ходить за ним, он всегда испытывал это физическое ощущение ее близости. Она сидела на кресле, боком к нему, заслоняя собой от него свет свечи, и вязала чулок. (Она выучилась вязать чулки с тех пор, как раз князь Андрей сказал ей, что никто так не умеет ходить за больными, как старые няни, которые вяжут чулки, и что в вязании чулка есть что то успокоительное.) Тонкие пальцы ее быстро перебирали изредка сталкивающиеся спицы, и задумчивый профиль ее опущенного лица был ясно виден ему. Она сделала движенье – клубок скатился с ее колен. Она вздрогнула, оглянулась на него и, заслоняя свечу рукой, осторожным, гибким и точным движением изогнулась, подняла клубок и села в прежнее положение.
Он смотрел на нее, не шевелясь, и видел, что ей нужно было после своего движения вздохнуть во всю грудь, но она не решалась этого сделать и осторожно переводила дыханье.
В Троицкой лавре они говорили о прошедшем, и он сказал ей, что, ежели бы он был жив, он бы благодарил вечно бога за свою рану, которая свела его опять с нею; но с тех пор они никогда не говорили о будущем.
«Могло или не могло это быть? – думал он теперь, глядя на нее и прислушиваясь к легкому стальному звуку спиц. – Неужели только затем так странно свела меня с нею судьба, чтобы мне умереть?.. Неужели мне открылась истина жизни только для того, чтобы я жил во лжи? Я люблю ее больше всего в мире. Но что же делать мне, ежели я люблю ее?» – сказал он, и он вдруг невольно застонал, по привычке, которую он приобрел во время своих страданий.
Услыхав этот звук, Наташа положила чулок, перегнулась ближе к нему и вдруг, заметив его светящиеся глаза, подошла к нему легким шагом и нагнулась.
– Вы не спите?
– Нет, я давно смотрю на вас; я почувствовал, когда вы вошли. Никто, как вы, но дает мне той мягкой тишины… того света. Мне так и хочется плакать от радости.
Наташа ближе придвинулась к нему. Лицо ее сияло восторженною радостью.
– Наташа, я слишком люблю вас. Больше всего на свете.
– А я? – Она отвернулась на мгновение. – Отчего же слишком? – сказала она.
– Отчего слишком?.. Ну, как вы думаете, как вы чувствуете по душе, по всей душе, буду я жив? Как вам кажется?
– Я уверена, я уверена! – почти вскрикнула Наташа, страстным движением взяв его за обе руки.
Он помолчал.
– Как бы хорошо! – И, взяв ее руку, он поцеловал ее.
Наташа была счастлива и взволнована; и тотчас же она вспомнила, что этого нельзя, что ему нужно спокойствие.
– Однако вы не спали, – сказала она, подавляя свою радость. – Постарайтесь заснуть… пожалуйста.
Он выпустил, пожав ее, ее руку, она перешла к свече и опять села в прежнее положение. Два раза она оглянулась на него, глаза его светились ей навстречу. Она задала себе урок на чулке и сказала себе, что до тех пор она не оглянется, пока не кончит его.
Действительно, скоро после этого он закрыл глаза и заснул. Он спал недолго и вдруг в холодном поту тревожно проснулся.
Засыпая, он думал все о том же, о чем он думал все ото время, – о жизни и смерти. И больше о смерти. Он чувствовал себя ближе к ней.
«Любовь? Что такое любовь? – думал он. – Любовь мешает смерти. Любовь есть жизнь. Все, все, что я понимаю, я понимаю только потому, что люблю. Все есть, все существует только потому, что я люблю. Все связано одною ею. Любовь есть бог, и умереть – значит мне, частице любви, вернуться к общему и вечному источнику». Мысли эти показались ему утешительны. Но это были только мысли. Чего то недоставало в них, что то было односторонне личное, умственное – не было очевидности. И было то же беспокойство и неясность. Он заснул.
Он видел во сне, что он лежит в той же комнате, в которой он лежал в действительности, но что он не ранен, а здоров. Много разных лиц, ничтожных, равнодушных, являются перед князем Андреем. Он говорит с ними, спорит о чем то ненужном. Они сбираются ехать куда то. Князь Андрей смутно припоминает, что все это ничтожно и что у него есть другие, важнейшие заботы, но продолжает говорить, удивляя их, какие то пустые, остроумные слова. Понемногу, незаметно все эти лица начинают исчезать, и все заменяется одним вопросом о затворенной двери. Он встает и идет к двери, чтобы задвинуть задвижку и запереть ее. Оттого, что он успеет или не успеет запереть ее, зависит все. Он идет, спешит, ноги его не двигаются, и он знает, что не успеет запереть дверь, но все таки болезненно напрягает все свои силы. И мучительный страх охватывает его. И этот страх есть страх смерти: за дверью стоит оно. Но в то же время как он бессильно неловко подползает к двери, это что то ужасное, с другой стороны уже, надавливая, ломится в нее. Что то не человеческое – смерть – ломится в дверь, и надо удержать ее. Он ухватывается за дверь, напрягает последние усилия – запереть уже нельзя – хоть удержать ее; но силы его слабы, неловки, и, надавливаемая ужасным, дверь отворяется и опять затворяется.
Еще раз оно надавило оттуда. Последние, сверхъестественные усилия тщетны, и обе половинки отворились беззвучно. Оно вошло, и оно есть смерть. И князь Андрей умер.
Но в то же мгновение, как он умер, князь Андрей вспомнил, что он спит, и в то же мгновение, как он умер, он, сделав над собою усилие, проснулся.
«Да, это была смерть. Я умер – я проснулся. Да, смерть – пробуждение!» – вдруг просветлело в его душе, и завеса, скрывавшая до сих пор неведомое, была приподнята перед его душевным взором. Он почувствовал как бы освобождение прежде связанной в нем силы и ту странную легкость, которая с тех пор не оставляла его.
Когда он, очнувшись в холодном поту, зашевелился на диване, Наташа подошла к нему и спросила, что с ним. Он не ответил ей и, не понимая ее, посмотрел на нее странным взглядом.
Это то было то, что случилось с ним за два дня до приезда княжны Марьи. С этого же дня, как говорил доктор, изнурительная лихорадка приняла дурной характер, но Наташа не интересовалась тем, что говорил доктор: она видела эти страшные, более для нее несомненные, нравственные признаки.
С этого дня началось для князя Андрея вместе с пробуждением от сна – пробуждение от жизни. И относительно продолжительности жизни оно не казалось ему более медленно, чем пробуждение от сна относительно продолжительности сновидения.

Ничего не было страшного и резкого в этом, относительно медленном, пробуждении.
Последние дни и часы его прошли обыкновенно и просто. И княжна Марья и Наташа, не отходившие от него, чувствовали это. Они не плакали, не содрогались и последнее время, сами чувствуя это, ходили уже не за ним (его уже не было, он ушел от них), а за самым близким воспоминанием о нем – за его телом. Чувства обеих были так сильны, что на них не действовала внешняя, страшная сторона смерти, и они не находили нужным растравлять свое горе. Они не плакали ни при нем, ни без него, но и никогда не говорили про него между собой. Они чувствовали, что не могли выразить словами того, что они понимали.