Варнек, Николай Александрович

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Николай Александрович Варнек

Л. Н. Варнек, преподаватель медицинского факультета МВЖК

Николай Александрович Варнек (30 марта (11 апреля1821, Москва — 9 (21) ноября 1897, С.-Петербург) — эмбриолог, профессор Московского университета.





Биография

Родился в дворянской семье; его отец — полковник в отставке Александр Лаврентьевич Варнек (1782—1825). В большой семье было семь детей[1]. До февраля 1834 года образование получал дома, затем — в 1-й Петербургской гимназии; в 1839 году поступил на юридический факультет Санкт-Петербургского университета, но в этом же году перешёл на 2-е (естественное) отделение философского университета. Петербургский университет окончил в 1844 году со степенью кандидата естественных наук. Будучи студентом, в 1843 году получил золотую медаль за работу, посвящённую линьке наружных покровов речного рака. В 1847 году удостоен степени магистра зоологии за диссертацию «Печень речного рака в анатомическом и физиологическом значении»[1][2].

В 1846—1849 годах преподавал ботанику и зоологию в Институте корпуса горных инженеров. В 1849 году был переведён в Московский университет адъюнктом по кафедре сравнительной анатомии и физиологии; в ноябре 1852 года утверждён исполняющим должность экстраординарного профессора на той же кафедре.

В 1849 году он стал членом Московского общества испытателей природы, в 1852 году — членом Московского общества сельского хозяйства[1].

Лекции Варнека отличались столь высоким научным уровнем, что некоторые недостаточно подготовленные студенты переставали посещать его лекции, называя его «шарлатаном»; хотя ряд студентов, в том числе И. М. Сеченов, были о них высокого мнения. Ситуацию усугубляли резкий, насмешливый характер Варнека, его жёсткие требования на экзаменах[2].

В марте 1860 года Варнек подал прошение об отставке, но в мае того же года стал директором Тверской гимназии и училищ Тверской губернии. В 1863 году Варнек вышел в отставку.

Источники сообщают, что умер он в 1876 году[3], однако Т. П. Платова сообщает о некоторых документах более позднего времени, где упоминается его имя: в основном это протоколы Московского общества испытателей природы, датированные 1880—1885 годами, из которых видно, что Варнек почти постоянно присутствовал на заседаниях Общества и выступал на них с научными сообщениями. В результате Т. П. Платова делает заключение, что дата смерти биолога остается неизвестной. Также найдено подтверждение тому, что после 1876 года он был жив: из приписки на копии документа значится, что она выдана Николаю Александровичу Варнеку, проживающему в Москве в Пречистенской части по Кривоникольскому переулку в доме Авдеева, 13 сентября 1878 года[1].

В 1857 году Н. А. Варнек женился на дочери генерал-майора Н. П. Синельникова — Аделаиде (Еликониде) Николаевне, и от этого брака у него было четверо детей. Старший сын, Леонид Николаевич (1857—1912), стал гинекологом; другой сын, Евгений Николаевич (1858—?), окончил со степенью кандидата сельского хозяйства Петровскую земледельческую и лесную академию; ещё в семье были сын Вячеслав (род. в 1859) и дочь Мария (род. в 1863)[1].

Главные сочинения

  • «Ueber die Bildung und Entwickelung des Embryos bei Gasteropoden» («Bull. Soc. Natur.», Москва, XXIII, 1850),
  • «Ueber den Furchungsprocess und die Struktur des Eies der Gasteropoden» («Froriep’s Tagsber.», № 280, 1851).

Напишите отзыв о статье "Варнек, Николай Александрович"

Примечания

  1. 1 2 3 4 5 Генеалогические находки, 2007.
  2. 1 2 Волков В. А., Куликова М. В., 2003.
  3. Большая советская энциклопедия.

Источники

Ссылки

  • [letopis.msu.ru/peoples/314 Биографическая справка] на сайте «Летопись Московского университета».

Отрывок, характеризующий Варнек, Николай Александрович

Жизнь между тем, настоящая жизнь людей с своими существенными интересами здоровья, болезни, труда, отдыха, с своими интересами мысли, науки, поэзии, музыки, любви, дружбы, ненависти, страстей, шла как и всегда независимо и вне политической близости или вражды с Наполеоном Бонапарте, и вне всех возможных преобразований.
Князь Андрей безвыездно прожил два года в деревне. Все те предприятия по именьям, которые затеял у себя Пьер и не довел ни до какого результата, беспрестанно переходя от одного дела к другому, все эти предприятия, без выказыванья их кому бы то ни было и без заметного труда, были исполнены князем Андреем.
Он имел в высшей степени ту недостававшую Пьеру практическую цепкость, которая без размахов и усилий с его стороны давала движение делу.
Одно именье его в триста душ крестьян было перечислено в вольные хлебопашцы (это был один из первых примеров в России), в других барщина заменена оброком. В Богучарово была выписана на его счет ученая бабка для помощи родильницам, и священник за жалованье обучал детей крестьянских и дворовых грамоте.
Одну половину времени князь Андрей проводил в Лысых Горах с отцом и сыном, который был еще у нянек; другую половину времени в богучаровской обители, как называл отец его деревню. Несмотря на выказанное им Пьеру равнодушие ко всем внешним событиям мира, он усердно следил за ними, получал много книг, и к удивлению своему замечал, когда к нему или к отцу его приезжали люди свежие из Петербурга, из самого водоворота жизни, что эти люди, в знании всего совершающегося во внешней и внутренней политике, далеко отстали от него, сидящего безвыездно в деревне.
Кроме занятий по именьям, кроме общих занятий чтением самых разнообразных книг, князь Андрей занимался в это время критическим разбором наших двух последних несчастных кампаний и составлением проекта об изменении наших военных уставов и постановлений.
Весною 1809 года, князь Андрей поехал в рязанские именья своего сына, которого он был опекуном.
Пригреваемый весенним солнцем, он сидел в коляске, поглядывая на первую траву, первые листья березы и первые клубы белых весенних облаков, разбегавшихся по яркой синеве неба. Он ни о чем не думал, а весело и бессмысленно смотрел по сторонам.
Проехали перевоз, на котором он год тому назад говорил с Пьером. Проехали грязную деревню, гумны, зеленя, спуск, с оставшимся снегом у моста, подъём по размытой глине, полосы жнивья и зеленеющего кое где кустарника и въехали в березовый лес по обеим сторонам дороги. В лесу было почти жарко, ветру не слышно было. Береза вся обсеянная зелеными клейкими листьями, не шевелилась и из под прошлогодних листьев, поднимая их, вылезала зеленея первая трава и лиловые цветы. Рассыпанные кое где по березнику мелкие ели своей грубой вечной зеленью неприятно напоминали о зиме. Лошади зафыркали, въехав в лес и виднее запотели.
Лакей Петр что то сказал кучеру, кучер утвердительно ответил. Но видно Петру мало было сочувствования кучера: он повернулся на козлах к барину.
– Ваше сиятельство, лёгко как! – сказал он, почтительно улыбаясь.
– Что!
– Лёгко, ваше сиятельство.
«Что он говорит?» подумал князь Андрей. «Да, об весне верно, подумал он, оглядываясь по сторонам. И то зелено всё уже… как скоро! И береза, и черемуха, и ольха уж начинает… А дуб и не заметно. Да, вот он, дуб».
На краю дороги стоял дуб. Вероятно в десять раз старше берез, составлявших лес, он был в десять раз толще и в два раза выше каждой березы. Это был огромный в два обхвата дуб с обломанными, давно видно, суками и с обломанной корой, заросшей старыми болячками. С огромными своими неуклюжими, несимметрично растопыренными, корявыми руками и пальцами, он старым, сердитым и презрительным уродом стоял между улыбающимися березами. Только он один не хотел подчиняться обаянию весны и не хотел видеть ни весны, ни солнца.
«Весна, и любовь, и счастие!» – как будто говорил этот дуб, – «и как не надоест вам всё один и тот же глупый и бессмысленный обман. Всё одно и то же, и всё обман! Нет ни весны, ни солнца, ни счастия. Вон смотрите, сидят задавленные мертвые ели, всегда одинакие, и вон и я растопырил свои обломанные, ободранные пальцы, где ни выросли они – из спины, из боков; как выросли – так и стою, и не верю вашим надеждам и обманам».
Князь Андрей несколько раз оглянулся на этот дуб, проезжая по лесу, как будто он чего то ждал от него. Цветы и трава были и под дубом, но он всё так же, хмурясь, неподвижно, уродливо и упорно, стоял посреди их.
«Да, он прав, тысячу раз прав этот дуб, думал князь Андрей, пускай другие, молодые, вновь поддаются на этот обман, а мы знаем жизнь, – наша жизнь кончена!» Целый новый ряд мыслей безнадежных, но грустно приятных в связи с этим дубом, возник в душе князя Андрея. Во время этого путешествия он как будто вновь обдумал всю свою жизнь, и пришел к тому же прежнему успокоительному и безнадежному заключению, что ему начинать ничего было не надо, что он должен доживать свою жизнь, не делая зла, не тревожась и ничего не желая.