Варфоломей I (патриарх Константинопольский)

Его Божественное Всесвятейшество Патриарх Варфоломей I Πατριάρχης Βαρθολομαίος ο Α'<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr>
232-й Архиепископ Константинополя — Нового Рима и Вселенский Патриарх
c 22 октября 1991 года
Интронизация:	2 ноября 1991 года
Церковь:	Константинопольская православная церковь
Предшественник:	Патриарх Димитрий I
96-й Митрополит Халкидонский
9 января 1990 года — 22 октября 1991 год а
Церковь:	Константинопольская православная церковь
Предшественник:	Мелитон (Хадзис)
Преемник:	Иоаким (Нерандзулис)
68-й Митрополит Филадельфийский
25 декабря 1973 года — 9 января 1990 года
Церковь:	Константинопольская православная церковь
Предшественник:	Иаков (Дзанаварис)
Преемник:	Мелитон (Карас)
Имя при рождении:	Димитриос Архондонис
Оригинал имени при рождении:	Δημήτριος Αρχοντώνης
Рождение:	29 февраля 1940(1940-02-29) (84 года) Зейтинли-кёю, остров Гёкчеада, Турция
Епископская хиротония:	25 декабря 1973 года
Автограф:
Награды:

Патриа́рх Варфоломе́й I (греч. Πατριάρχης Βαρθολομαίος ο Α', тур. Patrik I. Bartholomeos, в миру Дими́триос Архондо́нис, греч. Δημήτριος Αρχοντώνης, тур. Dimitris Arhondonis; 29 февраля 1940, Зейтинли-кёю, остров Гёкчеада, Турция) — епископ Константинопольской православной церкви; с 22 октября 1991 — 232-й Архиепископ Константинополя — Нового Рима и Вселенский Патриарх, предстоятель Константинопольской Православной Церкви.

Тезоименитство — 11 июня, день памяти апостола Варфоломея.

Биография

Родился 29 февраля 1940 года в деревне Зейтинли-кёю на острове Гёкчеада в Турции. По этническому происхождению — грек.

Окончил среднюю греческую школу Зографион (Ζωγράφειον Λύκειον) в Стамбуле. По окончании в 1961 году Халкинской богословской школы на острове Хейбелиада был рукоположён в диакона. В 1961—1963 служил офицером в турецкой армии.

С 1963 по 1968 год проходил обучение в Папском восточном институте в Риме, в Швейцарии и Мюнхенском университете. Был лектором в Папском Григорианском университете; доктор богословия Папского восточного института (диссертация по теме канонического права). Владеет греческим, турецким, английским, итальянским, немецким, французским и латынью.

По возвращении в 1968 году в Стамбул работал в Халкинской школе, где в 1969 году Патриархом Афинагором I был рукоположён во пресвитера. Восшедшим на престол в 1972 году Патриархом Димитрием был назначен управляющим созданным тогда Патриаршим кабинетом.

25 декабря 1973 года хиротонисан во епископа с титулом митрополита Филадельфийского, с оставлением в должности управляющего Патриаршим кабинетом. В январе 1990 года назначен митрополитом Халкидонским. С марта 1974 года вплоть до своей патриаршей интронизации состоял членом Синода и ряда синодальных комитетов.

Был избран предстоятелем Константинопольской Церкви 22 октября 1991 года, чин интронизации состоялся 2 ноября того же года.

Титул

Полный титул предстоятеля Константинопольской Церкви: Его Божественное Всесвятейшество Архиепископ Константинополя — Нового Рима и Вселенский Патриарх (греч. Η Αυτού Θειοτάτη Παναγιότης, ο Αρχιεπίσκοπος Κωνσταντινουπόλεως, Νέας Ρώμης και Οικουμενικός Πατριάρχης).

Правительство Турции не признаёт официально титулование Варфоломея как «Патриарха Вселенского» и признаёт только его статус как главы христианской общины Турции.

Международная деятельность

Известен своим активным патронированием и организацией мероприятий, направленных на защиту среды обитания, благодаря чему стяжал неофициальный титул «зелёного Патриарха». В 2005 году был награждён премией ООН за заслуги в деле защиты окружающей среды.

В январе 2004 года Патриарх Варфоломей посетил Республику Куба и освятил первый на острове православный храм. Визит, в ходе которого Патриарх осудил эмбарго Кубы со стороны США, вызвал острую критику среди кубинских диссидентов и эмигрантов.

Посещал Соединённые Штаты Америки, где находится крупнейшее каноническое подразделение под его юрисдикцией

Участвовал во Всемирном экономическом форуме в Давосе в 1999 и 2006.

23 января 2007 Патриарх Варфоломей выступил на сессии Парламентской ассамблеи Совета Европы (ПАСЕ) в Страсбурге. В своём выступлении он поддержал стремление Турции вступить в Евросоюз. Он высоко оценил «важные успехи Турции в принятии стандартов ЕС и проведении реформ, пересматривающих внутреннее законодательство», и напомнил, что Константинопольский Патриархат «всегда поддерживал европерспективы» Турецкого государства. Он также подчеркнул важность беспристрастного и толерантного подхода к трезвому диалогу между религиями. Вместе с тем он отметил, что в отношениях Константинопольской Церкви и государства в Турции остаются нерешённые проблемы: отказ турецких властей признавать «вселенский» статус его Патриархата, открыть богословскую школу на острове Халки и вернуть собственность, принадлежавшую ранее Константинопольской Церкви. Перед своим выступлением Патриарх Варфоломей встретился с президентом ПАСЕ Рене ван дер Линденом и комиссаром Совета Европы по правам человека Томасом Хаммарбергом. Приглашение Патриарха на сессию в ПАСЕ вызвало протесты некоторых националистически настроенных турецких политиков. В 2008 году, выступая 24 сентября в Брюсселе перед депутатами Европарламента с речью, подтвердил свою поддержку евроинтеграции Турции.

В апреле 2008 года был включён журналом Time в список «100 самых влиятельных людей мира».

Варфоломей и Русская православная церковь

См. также: Русская церковь в патриаршество Алексия II#Внешние церковные сношения

Состоявшийся вскоре после интронизации официальный визит в Русскую православную церковь в июле 1993 ознаменовал некоторое потепление традиционно напряжённых (после 1922 года) отношений между Фанаром и Московским Патриархатом. Во время своего визита полностью и однозначно поддержал Московский Патриархат (МП) в его споре с самопровозглашённым и поддержанным украинскими властями Киевским патриархатом: «Патриарх Варфоломей I официально провозгласил, что Вселенский Патриархат признаёт только одного канонического митрополита Киевского, Его Высокопреосвященство, Владимира (Сабодана), митрополита Киевского и всея Украины.»

В феврале 1996 года возник острый конфликт с МП вследствие решения КП о восстановлении Эстонской апостольской православной церкви (в юрисдикции КП), что было воспринято руководством МП как посягательство на юрисдикцию Русской Церкви. С конца февраля 1996 года, в течение некоторого времени, имя Патриарха Варфоломея было даже исключено из диптихов Московской Патриархии.

В сентябре 1997 года, как гость симпозиума «Экология, религия и окружающая среда» в Одессе, был на Украине и 24 сентября имел встречу с Патриархом Московским Алексием II, которая, однако, существенно не разрядила напряжённые отношения — прежде всего из-за Эстонской апостольской православной церкви. Тем не менее, на состоявшемся 2 октября заседании Священного Синода РПЦ было заявлено: «<…> 2. Особо отметить важность полного совпадения взглядов и позиций Предстоятелей двух Церквей в вопросах преодоления расколов, нарушающих церковное единство и серьёзно препятствующих успешному свидетельству Православия в мире. 3. С удовлетворением отметить поддержку, выраженную Патриархом Константинопольским Варфоломеем, канонической Православной Церкви на Украине во главе с митрополитом Киевским и всея Украины Владимиром (Московский Патриархат). 4. Констатировать единую и конструктивную позицию обоих Предстоятелей в вопросах межхристианских отношений и признание необходимости всеправославного рассмотрения в ближайшее время вопросов, связанных с участием Православных Церквей в экуменическом движении, а также назревших проблем в этой области.»

C 1996 года обозначилась напряжённость также в связи с новой линией Константинопольского патриархата в отношении церковной ситуации на Украине на фоне попыток представителей неканонических структур добиться от Константинопольского патриарха их признания. В ходе подготовки торжеств в связи с 1020-летием «Крещения Киевской Руси» в июле 2008 года, которые он возглавил по приглашению украинских властей, руководством Украины во главе с президентом Виктором Ющенко предполагалось одобрение Патриархом Варфоломеем создания на Украине «единой поместной церкви».

В 2004 году, в связи с обсуждением концепции Москва — Третий Рим на VIII ВРНС, осудил её как богословски несостоятельную. Согласно изложению позиции Патриарха в греческой газете «То Вима» от 8 июля 2004 года, специально для министра иностранных дел России Игоря Иванова он заявил следующее: «Вовлечение правительства в процесс принятия церковных решений имеет привкус неприемлемого цезарепапизма. Во времена коммунистической эры происходила нетерпимая политизация Русской Церкви … Мы надеялись, что ситуация будет иной после падения чудовищной системы. Однако, к нашему негодованию, мы видим, что настоящее российское правительство продолжает, не колеблясь, вторгаться и даже „делать политику“ в отношении сугубо церковных дел»; для председателя ОВЦС митрополита Кирилла (Гундяева) — «Неужели вы говорите нам, что единство православия есть вопрос цифр, политической силы, светской и дипломатической власти? То, что мы слышали относительно единства Церкви есть, целиком и полностью, прискорбное веяние духа ватиканизма, который толкует единство как единую организационную структуру, а не единство духа и сердца, как оно всегда толковалось в Православной Церкви».

Новый виток конфронтации в 2006 году был вызван ситуацией в Сурожской епархии Московского Патриархата на Британских островах. Решением Синода Константинопольской Церкви от 8 июня 2006 года бывший управляющий епархией епископ Василий был принят в лоно Константинопольской Церкви. Вместе с ним в викариатство ушёл ряд приходов и значительная часть прихожан.

6 октября 2006 года (журнал № 104) Священный Синод РПЦ постановил предложить Патриарху Варфоломею рассмотреть в рамках двусторонних собеседований ситуацию, сложившуюся после приёма в его юрисдикцию епископа Василия (Осборна). Последовал положительный ответ и 23 января 2007 года в Женеве (Швейцария) состоялась встреча делегаций Константинопольского и Московского Патриархатов, на которой обсуждался данный вопрос: Московская Патриархия согласилась признать канонический статус епископа Василия в Константинопольском Патриархате. Результаты переговоров одобрены на заседании Синода Русской православной церкви 27 марта 2007 года.

Участие Патриарха в юбилейных торжествах на Украине в июле 2008 года, посвящённых 1020-летию крещения Киевской Руси, по приглашению руководства Украины вызвали недовольство со стороны РПЦ и властей РФ.

Состоявшийся в начале июля 2009 года официальный визит в Фанар избранного в начале 2009 года Московского Патриарха Кирилла оценивался, по итогам переговоров между двумя патриархами, как приведший к потеплению напряжённых отношений между двумя патриархатами; СМИ сообщали о достижении компромисса по вопросу духовного окормления православных в диаспоре: Московский Патриархат согласился на проект устройства епископских собраний под председательством иерархов Вселенского трона в регионах диаспоры; взамен, по неофициальной информации, Константинопольский патриархат обещал не вмешиваться в церковную ситуацию на Украине.

22 мая 2010 года прибыл в Москву с визитом в РПЦ по приглашению Патриарха Московского Кирилла. В ходе визита Варфоломей побывал также в Валаамском монастыре, с Патриархом Московским Кириллом обсудил подготовку к созыву Всеправославного собора; призвал верующих Украины, сомневающихся, вернуться ли им в Московский Патриархат, «присоединиться к канонической церкви»

Варфоломей и Римско-Католическая Церковь

В ноябре 2005 года Варфоломей I пригласил в Стамбул папу римского Бенедикта XVI. Визит состоялся в ноябре 2006. Понтифик стал третьим из первосвященников Рима, побывавших в Турции. (Его предшественник Иоанн Павел II посетил эту страну в 1979, а Папа Павел VI — в 1967). Папа присутствовал на литургии в храме Св. Георгия в Фанаре 30 ноября. Приветствуя его, Патриарх Варфоломей назвал «благословением мира» визит Папы на день апостола Андрея, престольный праздник Вселенской патриархии, и сказал, что скорбит о том, что «две Церкви ещё не соединены». По итогам встречи Варфоломей I и Бенедикт XVI выпустили Совместное заявление Папы Бенедикта XVI и Патриарха Варфоломея I.

25 мая 2014 года в Апостольской делегатуре Ватикана в Иерусалиме состоялась частная встреча между Патриархом Варфоломеем I и Папой Франциском. По её итогам была провозглашена совместная декларация, состоящая из десяти пунктов, в которых говорится о том, что: встреча между епископами Рима и Константинополя является источником глубокой духовной радости и плодом Божьего Провидения; Патриарх и Папа ждут с нетерпением дня, когда две Церкви смогут совместно участвовать в совершении Евхаристии, и что это можно достичь через исповедание единой веры, постоянную молитву, братский диалог; при этом целью богословского диалога не должен быть поиск компромисса, а углубленное понимание всей истины, переданной Церкви Иисусом Христом. Также в декларации было сказано, что две Церкви обязаны дать общее свидетельство Божьей любви ко всем людям, защищать достоинства человеческой личности на каждом этапе её жизни, в том числе в святости семьи, основанной на браке. В декларации сказано о необходимости совместного решения вопросов голода, бедности, несправедливого распределения ресурсов, неграмотности, безответственного отношения к планете. Кроме того, в декларации говорится о единых усилиях христиан в защите публичного исповедания своей веры. Особая озабоченность была выражена положением христиан в странах Ближнего Востока.

Особо можно отметить удивительный факт этой встречи — Папа Римский Франциск поцеловал в знак смирения руку Патриарху Варфоломею, который почувствовал замешательство, не успев убрать руку до поцелуя, после чего вежливо ответил крестообразным лобызанием.

В Русской Православной Церкви охарактеризовали встречу и декларацию как «частные», поскольку Патриарх Варфоломей не проводил консультаций с другими Поместными православными Церквами, соответственно он мог представлять исключительно только Константинопольский Патриархат.

Критика деятельности Варфоломея I

В России официальная критика деятельности Патриарха Варфоломея связана прежде всего с затяжными юрисдикционными спорами, которые с 1922 года ведутся между Константинопольским и Московским Патриархатами. Патриарх Варфоломей продолжает в целом вести «глобализированную» линию в русле политики Патриархов Мелетия (Метаксакиса) и Афинагора (Спиру), что не может не вызывать резко негативной реакции руководства Московской Патриархии, стремящейся отстоять свою каноническую территорию.

В среде консервативного крыла греческой Церкви, среди монахов Афона, в особенности в монастыре Эсфигмен, — Патриарх, как и его предшественники, подвергается критике за его активную экуменическую деятельность.

Так, накануне состоявшегося 28-30 ноября 2014 года визита Папы Римского Франциска в Турцию и состоявшейся на Фанаре встречи главы Католической Церкви и Патриарха Константинопольского Варфоломея, в Греции была обнародована петиция, подвергающая резкой критике недавние заявления Предстоятеля Константинопольской Православной Церкви. В частности, речь идет о его взглядах на природу Православной Церкви и её отношения с другими христианскими исповеданиями и иными религиозными конфессиями. Петицию подписали более чем 2000 лиц, среди которых шесть епископов, священники, монахи Греции и Кипра, а также монахи Горы Афон.

Неоднократно подвергался критике за «восточный папизм» и бесцеремонное вмешательство во внутренние дела других поместных церквей. В турецкой газете «Джумхуриет», отмечалось, что «вмешательство во внутренние дела других стран» Патриарха Варфоломея «от Кипра до Эстонии, от Иерусалима до Украины» создаёт внешнеполитические проблемы Турецкому государству

Награды

• Орден святого апостола Андрея Первозванного с алмазной звездой (РПЦ, 1993).
• Золотая медаль Конгресса (1997, США).
• Большой крест I степени Почётного знака «За заслуги перед Австрийской Республикой» (2004)
• Орден князя Ярослава Мудрого I степени (Украина, 2008)
• Орден Креста земли Марии 1 класса (Эстония, 2000)
• Орден Золотого руна (Грузия, 2007)
• Орден Звезды Румынии
• Большая цепь Ордена Орла Грузии и Священного хитона Господа нашего Иисуса Христа (2011, Грузинский Царский дом)
• Орден Свободы (Украина, 27 июля 2013 года) — за выдающуюся церковную деятельность, направленную на подъём авторитета православия в мире, и по случаю празднования на Украине 1025-летия крещения Киевской Руси
• Орден Двойного белого креста II степени (Словакия, 2013 год)
• Орден Святого царя Константина (Сербская Православная Церковь, 2013 год)
• Орден «Стара планина» I степени (Болгария, 2015 год)
• Большой крест Ордена «За заслуги перед Итальянской Республикой» (Италия, 2016 год)
• Орден Республики (Молдова, 2016 год)

См. также

• Список ныне живущих архиереев Константинопольской православной церкви

Ссылки

• [www.patriarchate.org/patriarchate/former-patriarchs/bartholomew Bartholomew] Сайт Вселенского Патриархата на английском
• [www.patriarchia.ru/db/text/85694.html Варфоломей I, Святейший Патриарх Константинопольский (Архондонис Димитриос)] на официальном сайте МП
• [www.orthodoxytoday.org/articles8/Couretas-Patriarch-in-Dire-Straits.php John Couretas. A Patriarch in Dire Straits]
• [www.goarch.org/special/20thanniversary/chronology Chronology of the Ministry of His All Holiness Ecumenical Patriarch Bartholomew]

Отрывок, характеризующий Варфоломей I (патриарх Константинопольский)

– Да, сгорела, говорят, – сказал он. – Это очень жалко, – и он стал смотреть вперед, пальцами рассеянно расправляя усы.
– А ты встретилась с графом Николаем, Мари? – сказал вдруг князь Андрей, видимо желая сделать им приятное. – Он писал сюда, что ты ему очень полюбилась, – продолжал он просто, спокойно, видимо не в силах понимать всего того сложного значения, которое имели его слова для живых людей. – Ежели бы ты его полюбила тоже, то было бы очень хорошо… чтобы вы женились, – прибавил он несколько скорее, как бы обрадованный словами, которые он долго искал и нашел наконец. Княжна Марья слышала его слова, но они не имели для нее никакого другого значения, кроме того, что они доказывали то, как страшно далек он был теперь от всего живого.
– Что обо мне говорить! – сказала она спокойно и взглянула на Наташу. Наташа, чувствуя на себе ее взгляд, не смотрела на нее. Опять все молчали.
– Andre, ты хоч… – вдруг сказала княжна Марья содрогнувшимся голосом, – ты хочешь видеть Николушку? Он все время вспоминал о тебе.
Князь Андрей чуть заметно улыбнулся в первый раз, но княжна Марья, так знавшая его лицо, с ужасом поняла, что это была улыбка не радости, не нежности к сыну, но тихой, кроткой насмешки над тем, что княжна Марья употребляла, по ее мнению, последнее средство для приведения его в чувства.
– Да, я очень рад Николушке. Он здоров?

Когда привели к князю Андрею Николушку, испуганно смотревшего на отца, но не плакавшего, потому что никто не плакал, князь Андрей поцеловал его и, очевидно, не знал, что говорить с ним.
Когда Николушку уводили, княжна Марья подошла еще раз к брату, поцеловала его и, не в силах удерживаться более, заплакала.
Он пристально посмотрел на нее.
– Ты об Николушке? – сказал он.
Княжна Марья, плача, утвердительно нагнула голову.
– Мари, ты знаешь Еван… – но он вдруг замолчал.
– Что ты говоришь?
– Ничего. Не надо плакать здесь, – сказал он, тем же холодным взглядом глядя на нее.

Когда княжна Марья заплакала, он понял, что она плакала о том, что Николушка останется без отца. С большим усилием над собой он постарался вернуться назад в жизнь и перенесся на их точку зрения.
«Да, им это должно казаться жалко! – подумал он. – А как это просто!»
«Птицы небесные ни сеют, ни жнут, но отец ваш питает их», – сказал он сам себе и хотел то же сказать княжне. «Но нет, они поймут это по своему, они не поймут! Этого они не могут понимать, что все эти чувства, которыми они дорожат, все наши, все эти мысли, которые кажутся нам так важны, что они – не нужны. Мы не можем понимать друг друга». – И он замолчал.

Маленькому сыну князя Андрея было семь лет. Он едва умел читать, он ничего не знал. Он многое пережил после этого дня, приобретая знания, наблюдательность, опытность; но ежели бы он владел тогда всеми этими после приобретенными способностями, он не мог бы лучше, глубже понять все значение той сцены, которую он видел между отцом, княжной Марьей и Наташей, чем он ее понял теперь. Он все понял и, не плача, вышел из комнаты, молча подошел к Наташе, вышедшей за ним, застенчиво взглянул на нее задумчивыми прекрасными глазами; приподнятая румяная верхняя губа его дрогнула, он прислонился к ней головой и заплакал.
С этого дня он избегал Десаля, избегал ласкавшую его графиню и либо сидел один, либо робко подходил к княжне Марье и к Наташе, которую он, казалось, полюбил еще больше своей тетки, и тихо и застенчиво ласкался к ним.
Княжна Марья, выйдя от князя Андрея, поняла вполне все то, что сказало ей лицо Наташи. Она не говорила больше с Наташей о надежде на спасение его жизни. Она чередовалась с нею у его дивана и не плакала больше, но беспрестанно молилась, обращаясь душою к тому вечному, непостижимому, которого присутствие так ощутительно было теперь над умиравшим человеком.


Князь Андрей не только знал, что он умрет, но он чувствовал, что он умирает, что он уже умер наполовину. Он испытывал сознание отчужденности от всего земного и радостной и странной легкости бытия. Он, не торопясь и не тревожась, ожидал того, что предстояло ему. То грозное, вечное, неведомое и далекое, присутствие которого он не переставал ощущать в продолжение всей своей жизни, теперь для него было близкое и – по той странной легкости бытия, которую он испытывал, – почти понятное и ощущаемое.
Прежде он боялся конца. Он два раза испытал это страшное мучительное чувство страха смерти, конца, и теперь уже не понимал его.
Первый раз он испытал это чувство тогда, когда граната волчком вертелась перед ним и он смотрел на жнивье, на кусты, на небо и знал, что перед ним была смерть. Когда он очнулся после раны и в душе его, мгновенно, как бы освобожденный от удерживавшего его гнета жизни, распустился этот цветок любви, вечной, свободной, не зависящей от этой жизни, он уже не боялся смерти и не думал о ней.
Чем больше он, в те часы страдальческого уединения и полубреда, которые он провел после своей раны, вдумывался в новое, открытое ему начало вечной любви, тем более он, сам не чувствуя того, отрекался от земной жизни. Всё, всех любить, всегда жертвовать собой для любви, значило никого не любить, значило не жить этою земною жизнию. И чем больше он проникался этим началом любви, тем больше он отрекался от жизни и тем совершеннее уничтожал ту страшную преграду, которая без любви стоит между жизнью и смертью. Когда он, это первое время, вспоминал о том, что ему надо было умереть, он говорил себе: ну что ж, тем лучше.
Но после той ночи в Мытищах, когда в полубреду перед ним явилась та, которую он желал, и когда он, прижав к своим губам ее руку, заплакал тихими, радостными слезами, любовь к одной женщине незаметно закралась в его сердце и опять привязала его к жизни. И радостные и тревожные мысли стали приходить ему. Вспоминая ту минуту на перевязочном пункте, когда он увидал Курагина, он теперь не мог возвратиться к тому чувству: его мучил вопрос о том, жив ли он? И он не смел спросить этого.

Болезнь его шла своим физическим порядком, но то, что Наташа называла: это сделалось с ним, случилось с ним два дня перед приездом княжны Марьи. Это была та последняя нравственная борьба между жизнью и смертью, в которой смерть одержала победу. Это было неожиданное сознание того, что он еще дорожил жизнью, представлявшейся ему в любви к Наташе, и последний, покоренный припадок ужаса перед неведомым.
Это было вечером. Он был, как обыкновенно после обеда, в легком лихорадочном состоянии, и мысли его были чрезвычайно ясны. Соня сидела у стола. Он задремал. Вдруг ощущение счастья охватило его.
«А, это она вошла!» – подумал он.
Действительно, на месте Сони сидела только что неслышными шагами вошедшая Наташа.
С тех пор как она стала ходить за ним, он всегда испытывал это физическое ощущение ее близости. Она сидела на кресле, боком к нему, заслоняя собой от него свет свечи, и вязала чулок. (Она выучилась вязать чулки с тех пор, как раз князь Андрей сказал ей, что никто так не умеет ходить за больными, как старые няни, которые вяжут чулки, и что в вязании чулка есть что то успокоительное.) Тонкие пальцы ее быстро перебирали изредка сталкивающиеся спицы, и задумчивый профиль ее опущенного лица был ясно виден ему. Она сделала движенье – клубок скатился с ее колен. Она вздрогнула, оглянулась на него и, заслоняя свечу рукой, осторожным, гибким и точным движением изогнулась, подняла клубок и села в прежнее положение.
Он смотрел на нее, не шевелясь, и видел, что ей нужно было после своего движения вздохнуть во всю грудь, но она не решалась этого сделать и осторожно переводила дыханье.
В Троицкой лавре они говорили о прошедшем, и он сказал ей, что, ежели бы он был жив, он бы благодарил вечно бога за свою рану, которая свела его опять с нею; но с тех пор они никогда не говорили о будущем.
«Могло или не могло это быть? – думал он теперь, глядя на нее и прислушиваясь к легкому стальному звуку спиц. – Неужели только затем так странно свела меня с нею судьба, чтобы мне умереть?.. Неужели мне открылась истина жизни только для того, чтобы я жил во лжи? Я люблю ее больше всего в мире. Но что же делать мне, ежели я люблю ее?» – сказал он, и он вдруг невольно застонал, по привычке, которую он приобрел во время своих страданий.
Услыхав этот звук, Наташа положила чулок, перегнулась ближе к нему и вдруг, заметив его светящиеся глаза, подошла к нему легким шагом и нагнулась.
– Вы не спите?
– Нет, я давно смотрю на вас; я почувствовал, когда вы вошли. Никто, как вы, но дает мне той мягкой тишины… того света. Мне так и хочется плакать от радости.
Наташа ближе придвинулась к нему. Лицо ее сияло восторженною радостью.
– Наташа, я слишком люблю вас. Больше всего на свете.
– А я? – Она отвернулась на мгновение. – Отчего же слишком? – сказала она.
– Отчего слишком?.. Ну, как вы думаете, как вы чувствуете по душе, по всей душе, буду я жив? Как вам кажется?
– Я уверена, я уверена! – почти вскрикнула Наташа, страстным движением взяв его за обе руки.
Он помолчал.
– Как бы хорошо! – И, взяв ее руку, он поцеловал ее.
Наташа была счастлива и взволнована; и тотчас же она вспомнила, что этого нельзя, что ему нужно спокойствие.
– Однако вы не спали, – сказала она, подавляя свою радость. – Постарайтесь заснуть… пожалуйста.
Он выпустил, пожав ее, ее руку, она перешла к свече и опять села в прежнее положение. Два раза она оглянулась на него, глаза его светились ей навстречу. Она задала себе урок на чулке и сказала себе, что до тех пор она не оглянется, пока не кончит его.
Действительно, скоро после этого он закрыл глаза и заснул. Он спал недолго и вдруг в холодном поту тревожно проснулся.
Засыпая, он думал все о том же, о чем он думал все ото время, – о жизни и смерти. И больше о смерти. Он чувствовал себя ближе к ней.
«Любовь? Что такое любовь? – думал он. – Любовь мешает смерти. Любовь есть жизнь. Все, все, что я понимаю, я понимаю только потому, что люблю. Все есть, все существует только потому, что я люблю. Все связано одною ею. Любовь есть бог, и умереть – значит мне, частице любви, вернуться к общему и вечному источнику». Мысли эти показались ему утешительны. Но это были только мысли. Чего то недоставало в них, что то было односторонне личное, умственное – не было очевидности. И было то же беспокойство и неясность. Он заснул.
Он видел во сне, что он лежит в той же комнате, в которой он лежал в действительности, но что он не ранен, а здоров. Много разных лиц, ничтожных, равнодушных, являются перед князем Андреем. Он говорит с ними, спорит о чем то ненужном. Они сбираются ехать куда то. Князь Андрей смутно припоминает, что все это ничтожно и что у него есть другие, важнейшие заботы, но продолжает говорить, удивляя их, какие то пустые, остроумные слова. Понемногу, незаметно все эти лица начинают исчезать, и все заменяется одним вопросом о затворенной двери. Он встает и идет к двери, чтобы задвинуть задвижку и запереть ее. Оттого, что он успеет или не успеет запереть ее, зависит все. Он идет, спешит, ноги его не двигаются, и он знает, что не успеет запереть дверь, но все таки болезненно напрягает все свои силы. И мучительный страх охватывает его. И этот страх есть страх смерти: за дверью стоит оно. Но в то же время как он бессильно неловко подползает к двери, это что то ужасное, с другой стороны уже, надавливая, ломится в нее. Что то не человеческое – смерть – ломится в дверь, и надо удержать ее. Он ухватывается за дверь, напрягает последние усилия – запереть уже нельзя – хоть удержать ее; но силы его слабы, неловки, и, надавливаемая ужасным, дверь отворяется и опять затворяется.
Еще раз оно надавило оттуда. Последние, сверхъестественные усилия тщетны, и обе половинки отворились беззвучно. Оно вошло, и оно есть смерть. И князь Андрей умер.
Но в то же мгновение, как он умер, князь Андрей вспомнил, что он спит, и в то же мгновение, как он умер, он, сделав над собою усилие, проснулся.
«Да, это была смерть. Я умер – я проснулся. Да, смерть – пробуждение!» – вдруг просветлело в его душе, и завеса, скрывавшая до сих пор неведомое, была приподнята перед его душевным взором. Он почувствовал как бы освобождение прежде связанной в нем силы и ту странную легкость, которая с тех пор не оставляла его.
Когда он, очнувшись в холодном поту, зашевелился на диване, Наташа подошла к нему и спросила, что с ним. Он не ответил ей и, не понимая ее, посмотрел на нее странным взглядом.
Это то было то, что случилось с ним за два дня до приезда княжны Марьи. С этого же дня, как говорил доктор, изнурительная лихорадка приняла дурной характер, но Наташа не интересовалась тем, что говорил доктор: она видела эти страшные, более для нее несомненные, нравственные признаки.
С этого дня началось для князя Андрея вместе с пробуждением от сна – пробуждение от жизни. И относительно продолжительности жизни оно не казалось ему более медленно, чем пробуждение от сна относительно продолжительности сновидения.

Ничего не было страшного и резкого в этом, относительно медленном, пробуждении.
Последние дни и часы его прошли обыкновенно и просто. И княжна Марья и Наташа, не отходившие от него, чувствовали это. Они не плакали, не содрогались и последнее время, сами чувствуя это, ходили уже не за ним (его уже не было, он ушел от них), а за самым близким воспоминанием о нем – за его телом. Чувства обеих были так сильны, что на них не действовала внешняя, страшная сторона смерти, и они не находили нужным растравлять свое горе. Они не плакали ни при нем, ни без него, но и никогда не говорили про него между собой. Они чувствовали, что не могли выразить словами того, что они понимали.
Они обе видели, как он глубже и глубже, медленно и спокойно, опускался от них куда то туда, и обе знали, что это так должно быть и что это хорошо.
Его исповедовали, причастили; все приходили к нему прощаться. Когда ему привели сына, он приложил к нему свои губы и отвернулся, не потому, чтобы ему было тяжело или жалко (княжна Марья и Наташа понимали это), но только потому, что он полагал, что это все, что от него требовали; но когда ему сказали, чтобы он благословил его, он исполнил требуемое и оглянулся, как будто спрашивая, не нужно ли еще что нибудь сделать.
Когда происходили последние содрогания тела, оставляемого духом, княжна Марья и Наташа были тут.
– Кончилось?! – сказала княжна Марья, после того как тело его уже несколько минут неподвижно, холодея, лежало перед ними. Наташа подошла, взглянула в мертвые глаза и поспешила закрыть их. Она закрыла их и не поцеловала их, а приложилась к тому, что было ближайшим воспоминанием о нем.
«Куда он ушел? Где он теперь?..»

Когда одетое, обмытое тело лежало в гробу на столе, все подходили к нему прощаться, и все плакали.
Николушка плакал от страдальческого недоумения, разрывавшего его сердце. Графиня и Соня плакали от жалости к Наташе и о том, что его нет больше. Старый граф плакал о том, что скоро, он чувствовал, и ему предстояло сделать тот же страшный шаг.
Наташа и княжна Марья плакали тоже теперь, но они плакали не от своего личного горя; они плакали от благоговейного умиления, охватившего их души перед сознанием простого и торжественного таинства смерти, совершившегося перед ними.



Для человеческого ума недоступна совокупность причин явлений. Но потребность отыскивать причины вложена в душу человека. И человеческий ум, не вникнувши в бесчисленность и сложность условий явлений, из которых каждое отдельно может представляться причиною, хватается за первое, самое понятное сближение и говорит: вот причина. В исторических событиях (где предметом наблюдения суть действия людей) самым первобытным сближением представляется воля богов, потом воля тех людей, которые стоят на самом видном историческом месте, – исторических героев. Но стоит только вникнуть в сущность каждого исторического события, то есть в деятельность всей массы людей, участвовавших в событии, чтобы убедиться, что воля исторического героя не только не руководит действиями масс, но сама постоянно руководима. Казалось бы, все равно понимать значение исторического события так или иначе. Но между человеком, который говорит, что народы Запада пошли на Восток, потому что Наполеон захотел этого, и человеком, который говорит, что это совершилось, потому что должно было совершиться, существует то же различие, которое существовало между людьми, утверждавшими, что земля стоит твердо и планеты движутся вокруг нее, и теми, которые говорили, что они не знают, на чем держится земля, но знают, что есть законы, управляющие движением и ее, и других планет. Причин исторического события – нет и не может быть, кроме единственной причины всех причин. Но есть законы, управляющие событиями, отчасти неизвестные, отчасти нащупываемые нами. Открытие этих законов возможно только тогда, когда мы вполне отрешимся от отыскиванья причин в воле одного человека, точно так же, как открытие законов движения планет стало возможно только тогда, когда люди отрешились от представления утвержденности земли.

После Бородинского сражения, занятия неприятелем Москвы и сожжения ее, важнейшим эпизодом войны 1812 года историки признают движение русской армии с Рязанской на Калужскую дорогу и к Тарутинскому лагерю – так называемый фланговый марш за Красной Пахрой. Историки приписывают славу этого гениального подвига различным лицам и спорят о том, кому, собственно, она принадлежит. Даже иностранные, даже французские историки признают гениальность русских полководцев, говоря об этом фланговом марше. Но почему военные писатели, а за ними и все, полагают, что этот фланговый марш есть весьма глубокомысленное изобретение какого нибудь одного лица, спасшее Россию и погубившее Наполеона, – весьма трудно понять. Во первых, трудно понять, в чем состоит глубокомыслие и гениальность этого движения; ибо для того, чтобы догадаться, что самое лучшее положение армии (когда ее не атакуют) находиться там, где больше продовольствия, – не нужно большого умственного напряжения. И каждый, даже глупый тринадцатилетний мальчик, без труда мог догадаться, что в 1812 году самое выгодное положение армии, после отступления от Москвы, было на Калужской дороге. Итак, нельзя понять, во первых, какими умозаключениями доходят историки до того, чтобы видеть что то глубокомысленное в этом маневре. Во вторых, еще труднее понять, в чем именно историки видят спасительность этого маневра для русских и пагубность его для французов; ибо фланговый марш этот, при других, предшествующих, сопутствовавших и последовавших обстоятельствах, мог быть пагубным для русского и спасительным для французского войска. Если с того времени, как совершилось это движение, положение русского войска стало улучшаться, то из этого никак не следует, чтобы это движение было тому причиною.
Этот фланговый марш не только не мог бы принести какие нибудь выгоды, но мог бы погубить русскую армию, ежели бы при том не было совпадения других условий. Что бы было, если бы не сгорела Москва? Если бы Мюрат не потерял из виду русских? Если бы Наполеон не находился в бездействии? Если бы под Красной Пахрой русская армия, по совету Бенигсена и Барклая, дала бы сражение? Что бы было, если бы французы атаковали русских, когда они шли за Пахрой? Что бы было, если бы впоследствии Наполеон, подойдя к Тарутину, атаковал бы русских хотя бы с одной десятой долей той энергии, с которой он атаковал в Смоленске? Что бы было, если бы французы пошли на Петербург?.. При всех этих предположениях спасительность флангового марша могла перейти в пагубность.
В третьих, и самое непонятное, состоит в том, что люди, изучающие историю, умышленно не хотят видеть того, что фланговый марш нельзя приписывать никакому одному человеку, что никто никогда его не предвидел, что маневр этот, точно так же как и отступление в Филях, в настоящем никогда никому не представлялся в его цельности, а шаг за шагом, событие за событием, мгновение за мгновением вытекал из бесчисленного количества самых разнообразных условий, и только тогда представился во всей своей цельности, когда он совершился и стал прошедшим.
На совете в Филях у русского начальства преобладающею мыслью было само собой разумевшееся отступление по прямому направлению назад, то есть по Нижегородской дороге. Доказательствами тому служит то, что большинство голосов на совете было подано в этом смысле, и, главное, известный разговор после совета главнокомандующего с Ланским, заведовавшим провиантскою частью. Ланской донес главнокомандующему, что продовольствие для армии собрано преимущественно по Оке, в Тульской и Калужской губерниях и что в случае отступления на Нижний запасы провианта будут отделены от армии большою рекою Окой, через которую перевоз в первозимье бывает невозможен. Это был первый признак необходимости уклонения от прежде представлявшегося самым естественным прямого направления на Нижний. Армия подержалась южнее, по Рязанской дороге, и ближе к запасам. Впоследствии бездействие французов, потерявших даже из виду русскую армию, заботы о защите Тульского завода и, главное, выгоды приближения к своим запасам заставили армию отклониться еще южнее, на Тульскую дорогу. Перейдя отчаянным движением за Пахрой на Тульскую дорогу, военачальники русской армии думали оставаться у Подольска, и не было мысли о Тарутинской позиции; но бесчисленное количество обстоятельств и появление опять французских войск, прежде потерявших из виду русских, и проекты сражения, и, главное, обилие провианта в Калуге заставили нашу армию еще более отклониться к югу и перейти в середину путей своего продовольствия, с Тульской на Калужскую дорогу, к Тарутину. Точно так же, как нельзя отвечать на тот вопрос, когда оставлена была Москва, нельзя отвечать и на то, когда именно и кем решено было перейти к Тарутину. Только тогда, когда войска пришли уже к Тарутину вследствие бесчисленных дифференциальных сил, тогда только стали люди уверять себя, что они этого хотели и давно предвидели.


Знаменитый фланговый марш состоял только в том, что русское войско, отступая все прямо назад по обратному направлению наступления, после того как наступление французов прекратилось, отклонилось от принятого сначала прямого направления и, не видя за собой преследования, естественно подалось в ту сторону, куда его влекло обилие продовольствия.
Если бы представить себе не гениальных полководцев во главе русской армии, но просто одну армию без начальников, то и эта армия не могла бы сделать ничего другого, кроме обратного движения к Москве, описывая дугу с той стороны, с которой было больше продовольствия и край был обильнее.
Передвижение это с Нижегородской на Рязанскую, Тульскую и Калужскую дороги было до такой степени естественно, что в этом самом направлении отбегали мародеры русской армии и что в этом самом направлении требовалось из Петербурга, чтобы Кутузов перевел свою армию. В Тарутине Кутузов получил почти выговор от государя за то, что он отвел армию на Рязанскую дорогу, и ему указывалось то самое положение против Калуги, в котором он уже находился в то время, как получил письмо государя.
Откатывавшийся по направлению толчка, данного ему во время всей кампании и в Бородинском сражении, шар русского войска, при уничтожении силы толчка и не получая новых толчков, принял то положение, которое было ему естественно.
Заслуга Кутузова не состояла в каком нибудь гениальном, как это называют, стратегическом маневре, а в том, что он один понимал значение совершавшегося события. Он один понимал уже тогда значение бездействия французской армии, он один продолжал утверждать, что Бородинское сражение была победа; он один – тот, который, казалось бы, по своему положению главнокомандующего, должен был быть вызываем к наступлению, – он один все силы свои употреблял на то, чтобы удержать русскую армию от бесполезных сражений.
Подбитый зверь под Бородиным лежал там где то, где его оставил отбежавший охотник; но жив ли, силен ли он был, или он только притаился, охотник не знал этого. Вдруг послышался стон этого зверя.
Стон этого раненого зверя, французской армии, обличивший ее погибель, была присылка Лористона в лагерь Кутузова с просьбой о мире.
Наполеон с своей уверенностью в том, что не то хорошо, что хорошо, а то хорошо, что ему пришло в голову, написал Кутузову слова, первые пришедшие ему в голову и не имеющие никакого смысла. Он писал:

«Monsieur le prince Koutouzov, – писал он, – j'envoie pres de vous un de mes aides de camps generaux pour vous entretenir de plusieurs objets interessants. Je desire que Votre Altesse ajoute foi a ce qu'il lui dira, surtout lorsqu'il exprimera les sentiments d'estime et de particuliere consideration que j'ai depuis longtemps pour sa personne… Cette lettre n'etant a autre fin, je prie Dieu, Monsieur le prince Koutouzov, qu'il vous ait en sa sainte et digne garde,
Moscou, le 3 Octobre, 1812. Signe:
Napoleon».
[Князь Кутузов, посылаю к вам одного из моих генерал адъютантов для переговоров с вами о многих важных предметах. Прошу Вашу Светлость верить всему, что он вам скажет, особенно когда, станет выражать вам чувствования уважения и особенного почтения, питаемые мною к вам с давнего времени. Засим молю бога о сохранении вас под своим священным кровом.
Москва, 3 октября, 1812.
Наполеон. ]

«Je serais maudit par la posterite si l'on me regardait comme le premier moteur d'un accommodement quelconque. Tel est l'esprit actuel de ma nation», [Я бы был проклят, если бы на меня смотрели как на первого зачинщика какой бы то ни было сделки; такова воля нашего народа. ] – отвечал Кутузов и продолжал употреблять все свои силы на то, чтобы удерживать войска от наступления.
В месяц грабежа французского войска в Москве и спокойной стоянки русского войска под Тарутиным совершилось изменение в отношении силы обоих войск (духа и численности), вследствие которого преимущество силы оказалось на стороне русских. Несмотря на то, что положение французского войска и его численность были неизвестны русским, как скоро изменилось отношение, необходимость наступления тотчас же выразилась в бесчисленном количестве признаков. Признаками этими были: и присылка Лористона, и изобилие провианта в Тарутине, и сведения, приходившие со всех сторон о бездействии и беспорядке французов, и комплектование наших полков рекрутами, и хорошая погода, и продолжительный отдых русских солдат, и обыкновенно возникающее в войсках вследствие отдыха нетерпение исполнять то дело, для которого все собраны, и любопытство о том, что делалось во французской армии, так давно потерянной из виду, и смелость, с которою теперь шныряли русские аванпосты около стоявших в Тарутине французов, и известия о легких победах над французами мужиков и партизанов, и зависть, возбуждаемая этим, и чувство мести, лежавшее в душе каждого человека до тех пор, пока французы были в Москве, и (главное) неясное, но возникшее в душе каждого солдата сознание того, что отношение силы изменилось теперь и преимущество находится на нашей стороне. Существенное отношение сил изменилось, и наступление стало необходимым. И тотчас же, так же верно, как начинают бить и играть в часах куранты, когда стрелка совершила полный круг, в высших сферах, соответственно существенному изменению сил, отразилось усиленное движение, шипение и игра курантов.


Русская армия управлялась Кутузовым с его штабом и государем из Петербурга. В Петербурге, еще до получения известия об оставлении Москвы, был составлен подробный план всей войны и прислан Кутузову для руководства. Несмотря на то, что план этот был составлен в предположении того, что Москва еще в наших руках, план этот был одобрен штабом и принят к исполнению. Кутузов писал только, что дальние диверсии всегда трудно исполнимы. И для разрешения встречавшихся трудностей присылались новые наставления и лица, долженствовавшие следить за его действиями и доносить о них.
Кроме того, теперь в русской армии преобразовался весь штаб. Замещались места убитого Багратиона и обиженного, удалившегося Барклая. Весьма серьезно обдумывали, что будет лучше: А. поместить на место Б., а Б. на место Д., или, напротив, Д. на место А. и т. д., как будто что нибудь, кроме удовольствия А. и Б., могло зависеть от этого.
В штабе армии, по случаю враждебности Кутузова с своим начальником штаба, Бенигсеном, и присутствия доверенных лиц государя и этих перемещений, шла более, чем обыкновенно, сложная игра партий: А. подкапывался под Б., Д. под С. и т. д., во всех возможных перемещениях и сочетаниях. При всех этих подкапываниях предметом интриг большей частью было то военное дело, которым думали руководить все эти люди; но это военное дело шло независимо от них, именно так, как оно должно было идти, то есть никогда не совпадая с тем, что придумывали люди, а вытекая из сущности отношения масс. Все эти придумыванья, скрещиваясь, перепутываясь, представляли в высших сферах только верное отражение того, что должно было совершиться.
«Князь Михаил Иларионович! – писал государь от 2 го октября в письме, полученном после Тарутинского сражения. – С 2 го сентября Москва в руках неприятельских. Последние ваши рапорты от 20 го; и в течение всего сего времени не только что ничего не предпринято для действия противу неприятеля и освобождения первопрестольной столицы, но даже, по последним рапортам вашим, вы еще отступили назад. Серпухов уже занят отрядом неприятельским, и Тула, с знаменитым и столь для армии необходимым своим заводом, в опасности. По рапортам от генерала Винцингероде вижу я, что неприятельский 10000 й корпус подвигается по Петербургской дороге. Другой, в нескольких тысячах, также подается к Дмитрову. Третий подвинулся вперед по Владимирской дороге. Четвертый, довольно значительный, стоит между Рузою и Можайском. Наполеон же сам по 25 е число находился в Москве. По всем сим сведениям, когда неприятель сильными отрядами раздробил свои силы, когда Наполеон еще в Москве сам, с своею гвардией, возможно ли, чтобы силы неприятельские, находящиеся перед вами, были значительны и не позволяли вам действовать наступательно? С вероятностию, напротив того, должно полагать, что он вас преследует отрядами или, по крайней мере, корпусом, гораздо слабее армии, вам вверенной. Казалось, что, пользуясь сими обстоятельствами, могли бы вы с выгодою атаковать неприятеля слабее вас и истребить оного или, по меньшей мере, заставя его отступить, сохранить в наших руках знатную часть губерний, ныне неприятелем занимаемых, и тем самым отвратить опасность от Тулы и прочих внутренних наших городов. На вашей ответственности останется, если неприятель в состоянии будет отрядить значительный корпус на Петербург для угрожания сей столице, в которой не могло остаться много войска, ибо с вверенною вам армиею, действуя с решительностию и деятельностию, вы имеете все средства отвратить сие новое несчастие. Вспомните, что вы еще обязаны ответом оскорбленному отечеству в потере Москвы. Вы имели опыты моей готовности вас награждать. Сия готовность не ослабнет во мне, но я и Россия вправе ожидать с вашей стороны всего усердия, твердости и успехов, которые ум ваш, воинские таланты ваши и храбрость войск, вами предводительствуемых, нам предвещают».
Но в то время как письмо это, доказывающее то, что существенное отношение сил уже отражалось и в Петербурге, было в дороге, Кутузов не мог уже удержать командуемую им армию от наступления, и сражение уже было дано.
2 го октября казак Шаповалов, находясь в разъезде, убил из ружья одного и подстрелил другого зайца. Гоняясь за подстреленным зайцем, Шаповалов забрел далеко в лес и наткнулся на левый фланг армии Мюрата, стоящий без всяких предосторожностей. Казак, смеясь, рассказал товарищам, как он чуть не попался французам. Хорунжий, услыхав этот рассказ, сообщил его командиру.
Казака призвали, расспросили; казачьи командиры хотели воспользоваться этим случаем, чтобы отбить лошадей, но один из начальников, знакомый с высшими чинами армии, сообщил этот факт штабному генералу. В последнее время в штабе армии положение было в высшей степени натянутое. Ермолов, за несколько дней перед этим, придя к Бенигсену, умолял его употребить свое влияние на главнокомандующего, для того чтобы сделано было наступление.
– Ежели бы я не знал вас, я подумал бы, что вы не хотите того, о чем вы просите. Стоит мне посоветовать одно, чтобы светлейший наверное сделал противоположное, – отвечал Бенигсен.
Известие казаков, подтвержденное посланными разъездами, доказало окончательную зрелость события. Натянутая струна соскочила, и зашипели часы, и заиграли куранты. Несмотря на всю свою мнимую власть, на свой ум, опытность, знание людей, Кутузов, приняв во внимание записку Бенигсена, посылавшего лично донесения государю, выражаемое всеми генералами одно и то же желание, предполагаемое им желание государя и сведение казаков, уже не мог удержать неизбежного движения и отдал приказание на то, что он считал бесполезным и вредным, – благословил совершившийся факт.