Варшавский дневник

Варшавский дневник — официальная газета Польского края, начало которой восходит к 1824 году, когда появился «Monitor Warszawski», пользовавшийся казённой субсидией. С 1829 г. стал выходить под именем «Dziennik Powszechny» и находился в ведении комиссии духовных дел и народного просвещения, но сдан по контракту в частные руки.

В 1838 году осознана необходимость иметь газету на русском языке, и с этого года появилась официальная газета Царства Польского, выходившая ежедневно, кроме праздников, и печатавшаяся на двух языках; её ведала правительственная комиссия внутренних и духовных дел и народного просвещения. Из доходов Царства ей определена субсидия в 20 000 злотых ежегодно, а в 1848 г. уменьшена на 1502 руб.

С 1 октября 1861 года её снова заменил «Dziennik Powszectny», а с 1 октября 1864 г. — «Варшавский дневник», начавший выходить двумя отдельными изданиями, на польском и на русском языках. Каждая часть имела особого редактора, а во главе всего издания находилось лицо, носившее звание директора официального дневника Царства Польского.

Русская газета должна была заключать в себе «известия из России для русских, живущих в Царстве», а с другой стороны — «иметь задачею уяснение публике польского вопроса и поддержание внимание к нему русского общества». На издание русской части отпускалось 18 200 руб. В первое время газета довольно удачно выполняла своё назначение и расходилась в количестве 2000 экземпляров; но в 1870-х гг. число расходившихся экземпляров доходило лишь до 300.

В 1870 года редакция поручена одному лицу, а с 1874 года стало выходить одно издание на русском языке, с официальною частью на обоих языках.

21 декабря 1879 г. «Варшавский дневник» передан в непосредственное ведение варшавского генерал-губернатора, с подчинением предварительному цензурному просмотру особого чиновника, им назначаемого. Редакторами русского «Варшавского дневника» были: в 1864—69 гг. Л. и И. Павлищевы, в 1870 г. — Барч, в 1870—74 гг. — П. И. Вейнберг, 1874—77 гг. — Η. В. Берг, в 1877—80 гг. — князь Н. Н. Голицын; после него П. К. Щебальский, затем А. Наумов, а в настоящее время П. А. Кулаковский.

Литература

• Ср. В. А. Яковлев, «Русская печать в Привислянском крае» (В., 1878) и «25-летие изд. Варшавского Дневника» (в «Библиографе», 1890, № 3

При написании этой статьи использовался материал из Энциклопедического словаря Брокгауза и Ефрона (1890—1907).

Отрывок, характеризующий Варшавский дневник

Камердинер, вернувшись, доложил графу, что горит Москва. Граф надел халат и вышел посмотреть. С ним вместе вышла и не раздевавшаяся еще Соня, и madame Schoss. Наташа и графиня одни оставались в комнате. (Пети не было больше с семейством; он пошел вперед с своим полком, шедшим к Троице.)
Графиня заплакала, услыхавши весть о пожаре Москвы. Наташа, бледная, с остановившимися глазами, сидевшая под образами на лавке (на том самом месте, на которое она села приехавши), не обратила никакого внимания на слова отца. Она прислушивалась к неумолкаемому стону адъютанта, слышному через три дома.
– Ах, какой ужас! – сказала, со двора возвративись, иззябшая и испуганная Соня. – Я думаю, вся Москва сгорит, ужасное зарево! Наташа, посмотри теперь, отсюда из окошка видно, – сказала она сестре, видимо, желая чем нибудь развлечь ее. Но Наташа посмотрела на нее, как бы не понимая того, что у ней спрашивали, и опять уставилась глазами в угол печи. Наташа находилась в этом состоянии столбняка с нынешнего утра, с того самого времени, как Соня, к удивлению и досаде графини, непонятно для чего, нашла нужным объявить Наташе о ране князя Андрея и о его присутствии с ними в поезде. Графиня рассердилась на Соню, как она редко сердилась. Соня плакала и просила прощенья и теперь, как бы стараясь загладить свою вину, не переставая ухаживала за сестрой.
– Посмотри, Наташа, как ужасно горит, – сказала Соня.
– Что горит? – спросила Наташа. – Ах, да, Москва.
И как бы для того, чтобы не обидеть Сони отказом и отделаться от нее, она подвинула голову к окну, поглядела так, что, очевидно, не могла ничего видеть, и опять села в свое прежнее положение.
– Да ты не видела?
– Нет, право, я видела, – умоляющим о спокойствии голосом сказала она.
И графине и Соне понятно было, что Москва, пожар Москвы, что бы то ни было, конечно, не могло иметь значения для Наташи.
Граф опять пошел за перегородку и лег. Графиня подошла к Наташе, дотронулась перевернутой рукой до ее головы, как это она делала, когда дочь ее бывала больна, потом дотронулась до ее лба губами, как бы для того, чтобы узнать, есть ли жар, и поцеловала ее.
– Ты озябла. Ты вся дрожишь. Ты бы ложилась, – сказала она.
– Ложиться? Да, хорошо, я лягу. Я сейчас лягу, – сказала Наташа.
С тех пор как Наташе в нынешнее утро сказали о том, что князь Андрей тяжело ранен и едет с ними, она только в первую минуту много спрашивала о том, куда? как? опасно ли он ранен? и можно ли ей видеть его? Но после того как ей сказали, что видеть его ей нельзя, что он ранен тяжело, но что жизнь его не в опасности, она, очевидно, не поверив тому, что ей говорили, но убедившись, что сколько бы она ни говорила, ей будут отвечать одно и то же, перестала спрашивать и говорить. Всю дорогу с большими глазами, которые так знала и которых выражения так боялась графиня, Наташа сидела неподвижно в углу кареты и так же сидела теперь на лавке, на которую села. Что то она задумывала, что то она решала или уже решила в своем уме теперь, – это знала графиня, но что это такое было, она не знала, и это то страшило и мучило ее.