Васадзе, Акакий Алексеевич

Акакий Васадзе
груз. ვასაძე, აკაკი
Имя при рождении:	Акакий Алексеевич Васадзе
Место рождения:	Кутаис, Российская империя
Профессия:	актёр, театральный режиссёр, театральный педагог
Годы активности:	1917—1978
Театр:	Театр имени Шота Руставели; Кутаисский театр имени Месхишвили
Награды:

Васа́дзе Ака́кий Алексе́евич (груз. ვასაძე, აკაკი; 1899—1978) — советский грузинский актёр, театральный режиссёр, педагог. Народный артист СССР (1936). Лауреат трёх Сталинских премий (1942, 1946, 1951).

Биография

Родился 25 июля (6 августа) 1899 года в Кутаиси (ныне в Грузии).

В 1909—1918 годах учился в Кутаисской дворянской гимназии.

В 1917—1918 годах работал художником-декоратором в Кутаисском театре и там же впервые начал выступать на сцене.

В 1918—1920 годах учился в Тифлисской драматической студии Г. Джабадари и одновременно на историческом факультете Тбилисского университета.

В 1920—1921 годах — актёр Тифлисской государственной драмы.

В январе—марте 1921 года — солдат Аспиндзского батальона в Батуми, в марте—августе 1921 года — актёр Батумского городского театра.

С 1921 по 1958 год — актёр Грузинского театра им. Ш. Руставели (Тбилиси) (в 1935—1942 — заведующий художественной частью театра, в 1938—1942 — директор театра, в 1948—1955 — главный режиссёр театра).

В 1934—1936 годах обучал группу чеченских артистов, впоследствии работавших в Чеченском государственном драматическом театре имени Х. Нурадилова (Грозный).

С 1958 по 1969 год — художественный руководитель Грузинского театра имени Ладо Месхишвили (Кутаиси).

С 1969 по 1978 год — актёр и режиссёр Руставского драматического театра.

С 1923 года снимался в кино.

С 1924 по 1939 год — режиссёр-педагог Драматической студии при Тбилисском театре им. Ш. Руставели, в 1939—1948 годах вёл педагогическую работу в Тбилисском театральном институте им. Ш. Руставели (с 1947 года — профессор по кафедре актёрского мастерства).

Член ВКП(б) с 1939 года. Депутат ВС Грузинской ССР 1—4-го созывов.

А.А. Васадзе умер 3 апреля 1978 года в Тбилиси, похоронен в Дидубийском пантеоне, месте захоронения художников, писателей, общественных деятелей и учёных.

Награды и звания

• Народный артист Грузинской ССР (1934)
• Народный артист СССР (1936)
• Сталинская премия второй степени (1942) — за исполнение заглавной роли в спектакле «Комбриг Киквидзе» В.А. Дарасели
• Сталинская премия первой степени (1946) — за исполнение роли Василия Шуйского в спектакле «Великий государь» В.А. Соловьёва
• Сталинская премия третьей степени (1951) — за постановку спектакля «Потопленные камни» И.О. Мосашвили.
• Государственная премия Грузинской ССР им. Ш. Руставели (1975, за театральные работы последних лет).
• Два ордена Ленина (1946, 1950)
• Два ордена Трудового Красного Знамени (1936, 1958)
• Медаль «За оборону Кавказа» (1946)
• Медаль «За доблестный труд в Великой Отечественной войне 1941—1945 гг.» (1946).

Работа в театре

Грузинский театр им. Шота Руставели

Актёр

• 1922 — «Овечий источник» Лопе де Вега — Менго
• 1925 — «Гамлет» У. Шекспира — Клавдий
• 1928 — «Анзор» С.И. Шаншиашвили — Ахма
• 1928 — «Разлом» Б.А. Лавренёва — Швач
• 1930 — «Разбойники» («Интираннос!») Ф. Шиллера — Франц Моор
• 1935 — «Платон Кречет» А.Е. Корнейчука — Павел Семёнович Берест
• 1936 — «Осенние дворяне» Д.С. Клдиашвили — Дариспан
• 1937 — «Отелло» У. Шекспира — Яго
• 1938 — «Без вины виноватые» А.Н. Островского — Шмага
• 1940 — «Измена» А.И. Сумбатова — Анания
• 1941 — «Комбриг Киквидзе» В.А. Дарасели — В.И. Киквидзе
• 1944 — «На всякого мудреца довольно простоты» А.Н. Островского — Крутицкий
• 1946 — «Великий государь» В.А. Соловьёв — Василий Иванович Шуйский
• 1947 — «Начальник станции» И.О. Мосашвили — Чадунели
• 1951 — «Потопленные камни» И.О. Мосашвили — Абдул-Садык
• 1955 — «Рассказ нищего» И.Г. Чавчавадзе — Пепия

Режиссёр

• 1927 — «Лево руля» В. Билля-Белоцерковского (совм. с А. Ахметели)
• 1927 — «Десять дней» Н. Лордкипанидзе по Д. Риду (совм. с А. Ахметели)
• 1928 — «Анзор» С. Шаншиашвили по пьесе «Бронепоезд 14-69» Вс. Иванова (совм. с А. Ахметели)
• 1929 — «Целина» Яновского
• 1931 — «Трое» С. Шаншиашвили (совм. с А. Ахметели)
• 1931 — «Тетнульд» Ш. Дадиани (совм. с А. Ахметели)
• 1935 — «Одержимые» С. Мтварадзе
• 1936 — «Арсен» С. Шаншиашвили
• 1937 — «Из искры» Ш. Дадиани
• 1938 — «Без вины виноватые» А. Островскго
• 1939 — «Человек с ружьём» Н. Погодина
• 1940 — «Богдан Хмельницкий» А. Корнейчука
• 1941 — «Комбриг Киквидзе» В. Дарасели
• 1941 — «Последний рыцарь» С. Клдиашвили
• 1942 — «Батальон идёт на Запад» Г. Мдивани
• 1942 — «Тяжба» Г. Эристави
• 1942 — «Олеко Дундич» А. Ржешевского и М. Каца
• 1942 — «Родина» Г. Эристави
• 1943 — «Генерал Брусилов» И. Сельвинского
• 1944 — «Оленье ущелье» С. Клдиашвили
• 1945 — «Великий государь» В. Соловьёва
• 1946 — «Начало конца» Бердзенишвили
• 1947 — «Начальник станции» И. Мосашвили
• 1947 — «Человек с ружьём» Н. Погодина
• 1948 — «Отелло» У. Шекспира (совм. с Ш. Агсабадзе)
• 1948 — «Орлиное гнездо» С. Долидзе и Бердзенишвили
• 1948 — «Король Лир» У. Шекспира
• 1949 — «Потопленные камни» И. Мосашвили
• 1949 — «Уча Учардиа» В. Патарая
• 1949 — «Во имя грядущего» («Падение Берлина») П. Павленко и М. Чиаурели
• 1950 — «Из искры» Ш. Дадиани
• 1951 — «Враги» М. Горького
• 1951 — «Кузница счастья» П. Какабадзе
• 1952 — «Тяготы Дариспана» Д. Клдиашвили
• 1952 — «Отарова вдова» И. Чавчавадзе
• 1954 — «Гаити» У. Дюбуа
• 1955 — «Комбриг Киквидзе» В. Дарасели

Грузинский кутаисский театр им. Ладо Месхишвили

Режиссёр

• 1958 — «Изгнанник» Важа Пшавела
• 1958 — «Измена» А.И. Сумбатова
• 1959 — «Заря Колхиды» К.А. Лордкипанидзе

Руставский драматический театр

Актёр

• «Король Лир» У. Шекспира — Лир
• «Обвинительное заключение» Н.В. Думбадзе — Исидорэ
• «Картинки из семейного альбома» — Георгий

Фильмография

• 1923 — У позорного столба — Григола
• 1926 — Дина Дза-Дзу — Гардубхан, молодой князь
• 1927 — Мачеха Саманишвили (короткометражный) — Платон Саманишвили
• 1928 — Женщина с ярмарки — Эдвин
• 1942—1943 — Георгий Саакадзе — шах Абаз
• 1955 — Лурджа Магданы — Тедо Гунашвили, деревенский староста
• 1957 — Я скажу правду — Мелитон
• 1958 — Маяковский начинался так — Алиханов-Аварский
• 1959 — День последний, день первый — Гиви Васильевич Кахидзе
• 1959 — Фатима — Заур-Бек
• 1960 — Повесть об одной девушке — дедушка Миха
• 1961 — Жених без диплома — Пармени
• 1968 — Тариэл Голуа — Давид
• 1969—1970 — Десница великого мастера — Парсмани
• 1972—1973 — Похищение луны — Тариэл Шервашидзе
• 1976 — Дело передаётся в суд — Гордозиани
• 1977 — Берега — Михаел

Ссылки

• Акакий Васадзе (англ.) на сайте Internet Movie Database
• [bse.sci-lib.com/article003385.html Акакий Васадзе в Большой советской энциклопедии]
• Васадзе Акакий Алексеевич — статья из Большой советской энциклопедии.

Отрывок, характеризующий Васадзе, Акакий Алексеевич

Через полтора часа времени большинство игроков уже шутя смотрели на свою собственную игру.
Вся игра сосредоточилась на одном Ростове. Вместо тысячи шестисот рублей за ним была записана длинная колонна цифр, которую он считал до десятой тысячи, но которая теперь, как он смутно предполагал, возвысилась уже до пятнадцати тысяч. В сущности запись уже превышала двадцать тысяч рублей. Долохов уже не слушал и не рассказывал историй; он следил за каждым движением рук Ростова и бегло оглядывал изредка свою запись за ним. Он решил продолжать игру до тех пор, пока запись эта не возрастет до сорока трех тысяч. Число это было им выбрано потому, что сорок три составляло сумму сложенных его годов с годами Сони. Ростов, опершись головою на обе руки, сидел перед исписанным, залитым вином, заваленным картами столом. Одно мучительное впечатление не оставляло его: эти ширококостые, красноватые руки с волосами, видневшимися из под рубашки, эти руки, которые он любил и ненавидел, держали его в своей власти.
«Шестьсот рублей, туз, угол, девятка… отыграться невозможно!… И как бы весело было дома… Валет на пе… это не может быть!… И зачем же он это делает со мной?…» думал и вспоминал Ростов. Иногда он ставил большую карту; но Долохов отказывался бить её, и сам назначал куш. Николай покорялся ему, и то молился Богу, как он молился на поле сражения на Амштетенском мосту; то загадывал, что та карта, которая первая попадется ему в руку из кучи изогнутых карт под столом, та спасет его; то рассчитывал, сколько было шнурков на его куртке и с столькими же очками карту пытался ставить на весь проигрыш, то за помощью оглядывался на других играющих, то вглядывался в холодное теперь лицо Долохова, и старался проникнуть, что в нем делалось.
«Ведь он знает, что значит для меня этот проигрыш. Не может же он желать моей погибели? Ведь он друг был мне. Ведь я его любил… Но и он не виноват; что ж ему делать, когда ему везет счастие? И я не виноват, говорил он сам себе. Я ничего не сделал дурного. Разве я убил кого нибудь, оскорбил, пожелал зла? За что же такое ужасное несчастие? И когда оно началось? Еще так недавно я подходил к этому столу с мыслью выиграть сто рублей, купить мама к именинам эту шкатулку и ехать домой. Я так был счастлив, так свободен, весел! И я не понимал тогда, как я был счастлив! Когда же это кончилось, и когда началось это новое, ужасное состояние? Чем ознаменовалась эта перемена? Я всё так же сидел на этом месте, у этого стола, и так же выбирал и выдвигал карты, и смотрел на эти ширококостые, ловкие руки. Когда же это совершилось, и что такое совершилось? Я здоров, силен и всё тот же, и всё на том же месте. Нет, это не может быть! Верно всё это ничем не кончится».
Он был красен, весь в поту, несмотря на то, что в комнате не было жарко. И лицо его было страшно и жалко, особенно по бессильному желанию казаться спокойным.
Запись дошла до рокового числа сорока трех тысяч. Ростов приготовил карту, которая должна была итти углом от трех тысяч рублей, только что данных ему, когда Долохов, стукнув колодой, отложил ее и, взяв мел, начал быстро своим четким, крепким почерком, ломая мелок, подводить итог записи Ростова.
– Ужинать, ужинать пора! Вот и цыгане! – Действительно с своим цыганским акцентом уж входили с холода и говорили что то какие то черные мужчины и женщины. Николай понимал, что всё было кончено; но он равнодушным голосом сказал:
– Что же, не будешь еще? А у меня славная карточка приготовлена. – Как будто более всего его интересовало веселье самой игры.
«Всё кончено, я пропал! думал он. Теперь пуля в лоб – одно остается», и вместе с тем он сказал веселым голосом:
– Ну, еще одну карточку.
– Хорошо, – отвечал Долохов, окончив итог, – хорошо! 21 рубль идет, – сказал он, указывая на цифру 21, рознившую ровный счет 43 тысяч, и взяв колоду, приготовился метать. Ростов покорно отогнул угол и вместо приготовленных 6.000, старательно написал 21.
– Это мне всё равно, – сказал он, – мне только интересно знать, убьешь ты, или дашь мне эту десятку.
Долохов серьезно стал метать. О, как ненавидел Ростов в эту минуту эти руки, красноватые с короткими пальцами и с волосами, видневшимися из под рубашки, имевшие его в своей власти… Десятка была дана.
– За вами 43 тысячи, граф, – сказал Долохов и потягиваясь встал из за стола. – А устаешь однако так долго сидеть, – сказал он.
– Да, и я тоже устал, – сказал Ростов.
Долохов, как будто напоминая ему, что ему неприлично было шутить, перебил его: Когда прикажете получить деньги, граф?
Ростов вспыхнув, вызвал Долохова в другую комнату.
– Я не могу вдруг заплатить всё, ты возьмешь вексель, – сказал он.
– Послушай, Ростов, – сказал Долохов, ясно улыбаясь и глядя в глаза Николаю, – ты знаешь поговорку: «Счастлив в любви, несчастлив в картах». Кузина твоя влюблена в тебя. Я знаю.
«О! это ужасно чувствовать себя так во власти этого человека», – думал Ростов. Ростов понимал, какой удар он нанесет отцу, матери объявлением этого проигрыша; он понимал, какое бы было счастье избавиться от всего этого, и понимал, что Долохов знает, что может избавить его от этого стыда и горя, и теперь хочет еще играть с ним, как кошка с мышью.
– Твоя кузина… – хотел сказать Долохов; но Николай перебил его.
– Моя кузина тут ни при чем, и о ней говорить нечего! – крикнул он с бешенством.
– Так когда получить? – спросил Долохов.
– Завтра, – сказал Ростов, и вышел из комнаты.


Сказать «завтра» и выдержать тон приличия было не трудно; но приехать одному домой, увидать сестер, брата, мать, отца, признаваться и просить денег, на которые не имеешь права после данного честного слова, было ужасно.
Дома еще не спали. Молодежь дома Ростовых, воротившись из театра, поужинав, сидела у клавикорд. Как только Николай вошел в залу, его охватила та любовная, поэтическая атмосфера, которая царствовала в эту зиму в их доме и которая теперь, после предложения Долохова и бала Иогеля, казалось, еще более сгустилась, как воздух перед грозой, над Соней и Наташей. Соня и Наташа в голубых платьях, в которых они были в театре, хорошенькие и знающие это, счастливые, улыбаясь, стояли у клавикорд. Вера с Шиншиным играла в шахматы в гостиной. Старая графиня, ожидая сына и мужа, раскладывала пасьянс с старушкой дворянкой, жившей у них в доме. Денисов с блестящими глазами и взъерошенными волосами сидел, откинув ножку назад, у клавикорд, и хлопая по ним своими коротенькими пальцами, брал аккорды, и закатывая глаза, своим маленьким, хриплым, но верным голосом, пел сочиненное им стихотворение «Волшебница», к которому он пытался найти музыку.
Волшебница, скажи, какая сила
Влечет меня к покинутым струнам;
Какой огонь ты в сердце заронила,
Какой восторг разлился по перстам!
Пел он страстным голосом, блестя на испуганную и счастливую Наташу своими агатовыми, черными глазами.
– Прекрасно! отлично! – кричала Наташа. – Еще другой куплет, – говорила она, не замечая Николая.
«У них всё то же» – подумал Николай, заглядывая в гостиную, где он увидал Веру и мать с старушкой.
– А! вот и Николенька! – Наташа подбежала к нему.
– Папенька дома? – спросил он.
– Как я рада, что ты приехал! – не отвечая, сказала Наташа, – нам так весело. Василий Дмитрич остался для меня еще день, ты знаешь?
– Нет, еще не приезжал папа, – сказала Соня.
– Коко, ты приехал, поди ко мне, дружок! – сказал голос графини из гостиной. Николай подошел к матери, поцеловал ее руку и, молча подсев к ее столу, стал смотреть на ее руки, раскладывавшие карты. Из залы всё слышались смех и веселые голоса, уговаривавшие Наташу.
– Ну, хорошо, хорошо, – закричал Денисов, – теперь нечего отговариваться, за вами barcarolla, умоляю вас.
Графиня оглянулась на молчаливого сына.
– Что с тобой? – спросила мать у Николая.
– Ах, ничего, – сказал он, как будто ему уже надоел этот всё один и тот же вопрос.
– Папенька скоро приедет?
– Я думаю.
«У них всё то же. Они ничего не знают! Куда мне деваться?», подумал Николай и пошел опять в залу, где стояли клавикорды.
Соня сидела за клавикордами и играла прелюдию той баркароллы, которую особенно любил Денисов. Наташа собиралась петь. Денисов восторженными глазами смотрел на нее.
Николай стал ходить взад и вперед по комнате.
«И вот охота заставлять ее петь? – что она может петь? И ничего тут нет веселого», думал Николай.
Соня взяла первый аккорд прелюдии.
«Боже мой, я погибший, я бесчестный человек. Пулю в лоб, одно, что остается, а не петь, подумал он. Уйти? но куда же? всё равно, пускай поют!»
Николай мрачно, продолжая ходить по комнате, взглядывал на Денисова и девочек, избегая их взглядов.
«Николенька, что с вами?» – спросил взгляд Сони, устремленный на него. Она тотчас увидала, что что нибудь случилось с ним.
Николай отвернулся от нее. Наташа с своею чуткостью тоже мгновенно заметила состояние своего брата. Она заметила его, но ей самой так было весело в ту минуту, так далека она была от горя, грусти, упреков, что она (как это часто бывает с молодыми людьми) нарочно обманула себя. Нет, мне слишком весело теперь, чтобы портить свое веселье сочувствием чужому горю, почувствовала она, и сказала себе:
«Нет, я верно ошибаюсь, он должен быть весел так же, как и я». Ну, Соня, – сказала она и вышла на самую середину залы, где по ее мнению лучше всего был резонанс. Приподняв голову, опустив безжизненно повисшие руки, как это делают танцовщицы, Наташа, энергическим движением переступая с каблучка на цыпочку, прошлась по середине комнаты и остановилась.
«Вот она я!» как будто говорила она, отвечая на восторженный взгляд Денисова, следившего за ней.
«И чему она радуется! – подумал Николай, глядя на сестру. И как ей не скучно и не совестно!» Наташа взяла первую ноту, горло ее расширилось, грудь выпрямилась, глаза приняли серьезное выражение. Она не думала ни о ком, ни о чем в эту минуту, и из в улыбку сложенного рта полились звуки, те звуки, которые может производить в те же промежутки времени и в те же интервалы всякий, но которые тысячу раз оставляют вас холодным, в тысячу первый раз заставляют вас содрогаться и плакать.
Наташа в эту зиму в первый раз начала серьезно петь и в особенности оттого, что Денисов восторгался ее пением. Она пела теперь не по детски, уж не было в ее пеньи этой комической, ребяческой старательности, которая была в ней прежде; но она пела еще не хорошо, как говорили все знатоки судьи, которые ее слушали. «Не обработан, но прекрасный голос, надо обработать», говорили все. Но говорили это обыкновенно уже гораздо после того, как замолкал ее голос. В то же время, когда звучал этот необработанный голос с неправильными придыханиями и с усилиями переходов, даже знатоки судьи ничего не говорили, и только наслаждались этим необработанным голосом и только желали еще раз услыхать его. В голосе ее была та девственная нетронутость, то незнание своих сил и та необработанная еще бархатность, которые так соединялись с недостатками искусства пенья, что, казалось, нельзя было ничего изменить в этом голосе, не испортив его.