Васендин, Николай Степанович

Николай Степанович Васендин
Дата рождения	22 мая 1917(1917-05-22)
Место рождения	дер. Основинская, Вельский уезд, Вологодская губерния, Российская империя
Дата смерти	17 сентября 2010(2010-09-17) (93 года)
Место смерти	Москва, Россия
Принадлежность	СССР СССР → Россия Россия
Род войск	артиллерия, РВСН
Годы службы	1936—1979
Звание	генерал-майор
Сражения/войны	Великая Отечественная война Битва за Москву Курская битва Висло-Одерская операция
Награды и премии
В отставке	сотрудник Института военной истории МО СССР

Никола́й Степа́нович Васе́ндин (1917—2010) — советский военный деятель, участник Великой Отечественной войны, активный участник создания в СССР ракетных войск стратегического назначения, генерал-майор, кандидат военных наук.

Биография

Николай Степанович Васендин родился 22 мая 1917 года в деревне Основинской Вельского уезда Вологодской губернии (ныне Верховажского района Вологодской области) в семье крестьян Степана Васильевича и Павлы Матвеевны Васендиных. Окончил начальную школу, в 1933—1936 прошёл обучение в Вельском педагогическом училище. Во время учёбы был секретарём комсомольской организации, руководил кружком гармонистов, сам играл на танцевальной площадке.

В 1936 году начал работать учителем в Ровдинской средней школе, но уже в октябре Вельский райком ВЛКСМ направил Николая во 2-е Ленинградское артиллерийское училище, готовившее офицеров корпусной артиллерии. В 1938 году в звании лейтенанта был направлен командиром взвода в Подольское артиллерийское училище, затем стал помощником командира батареи по артиллерии. Здесь же в 1941 году вступил в ВКП(б).

Великая Отечественная война

Осенью 1941 года был назначен командиром 9-й батареи 12-го гвардейского миномётного полка, на вооружении которой находились реактивные установки БМ-13 («Катюши»). Принимал участие в боях по обороне Москвы. В феврале 1942 года за освобождение Калуги командир батареи старший лейтенант Васендин награждён первым орденом Красного Знамени. После завершения активных боевых действий под Москвой откомандирован в штаб гвардейских миномётных частей Западного фронта.

В 1943 году принимал участие в Курской битве, освобождал Ржев, Вязьму, Смоленск.

Весной 1945 года в составе 2-го Белорусского фронта форсировал Одер. Командиром 62-го гвардейского миномётного Запорожского Краснознамённого полка гвардии подполковник Васендин закончил войну на Балтийском побережье, в Ростоке.

Послевоенные годы

В октябре 1945 года Н. С. Васендин был направлен на учёбу в Москву в Артиллерийскую академию имени Ф. Э. Дзержинского. Окончив обучение, полковник Васендин стал заместителем начальника штаба только что организованного научно-исследовательского ракетного полигона Капустин Яр в Астраханской области. На полигоне производились испытания первых советских баллистических ракет Р-1, Р-2, Р-5.

В январе 1956 года Н. С. Васендин был назначен председателем Комиссии по испытанию первой баллистической ракеты с ядерным зарядом — 8К51. Эта операция под кодовым названием «Байкал» являлась событием исторического значения. В мире ещё не было опыта проведения ракетно-ядерных испытаний такого рода.

Пуск ракеты с полигона Капустин Яр был произведён по команде Васендина в 13 часов 26 февраля. Взрыв мощностью в 15 килотонн тротилового эквивалента произошёл через семь минут после пуска. В этот момент председатель комиссии находился в шести километрах от эпицентра взрыва на командном пункте, оборудованном в танке. Через 15 минут члены комиссии вылетели на вертолёте в район взрыва для проведения контрольных замеров радиации и направления следа заражения.

…Васендин выделялся … своей решительностью, чёткостью принимаемых решений, ясностью отдаваемых распоряжений. Ему был совершенно чужд формализм, он не подавлял своим авторитетом инициативы подчинённых, а в неясных ситуациях быстро находил нужное решение.

— Федотов П. Ю. Армия многому научила

В дальнейшем прошёл обучение в Военной академии Генерального штаба. В 1958—1966 годах служил заместителем начальника оперативного управления Главного штаба ракетных войск. В этот период СССР усиленно развивал новый вид Вооружённых Сил — ракетные войска стратегического назначения, а основной задачей Главного штаба было размещение стартовых площадок и их инженерное оборудование по всей стране. Выполняя важнейшие государственные задачи, Н. С. Васендин бывал в Прибалтике, на Дальнем Востоке, Камчатке, Новой Земле, в Якутии, Забайкалье, Архангельской области. В 1961 году ему было присвоено очередное воинское звание генерал-майора.

С 1966 года был старшим преподавателем в Академии Генштаба.

В 1979 году генерал-майор Васендин уволился в запас. В течение пяти лет продолжал свою трудовую деятельность в Институте военной истории в должности старшего научного сотрудника. Кандидат военных наук, доцент.

В начале 2000-х годов ограниченным тиражом выпустил книгу воспоминаний. Фрагменты её публиковались в газете «Московская среда».

Умер в Москве 17 сентября 2010 года на 94-м году жизни. Согласно завещанию, похоронен на Вельском городском кладбище возле своего отца.

Отображение в искусстве

Боевой подвиг комбата Васендина увековечен народным художником России Е. А. Корнеевым в одном из композиционных эпизодов диорамы «Курская битва» музея на Поклонной горе.

Ссылки

• [www.booksite.ru/fulltext/adm/ira/ly/ Вологжане — генералы и адмиралы. — Сев.-Зап. кн. изд., 1969.]
• [www.arhpress.ru/velvest/2005/5/6/8.shtml От «Катюш» до ядерных ракет // Вельские вести. — № 35. — 06.05.2005.]

Отрывок, характеризующий Васендин, Николай Степанович

В то время как Верещагин упал и толпа с диким ревом стеснилась и заколыхалась над ним, Растопчин вдруг побледнел, и вместо того чтобы идти к заднему крыльцу, у которого ждали его лошади, он, сам не зная куда и зачем, опустив голову, быстрыми шагами пошел по коридору, ведущему в комнаты нижнего этажа. Лицо графа было бледно, и он не мог остановить трясущуюся, как в лихорадке, нижнюю челюсть.
– Ваше сиятельство, сюда… куда изволите?.. сюда пожалуйте, – проговорил сзади его дрожащий, испуганный голос. Граф Растопчин не в силах был ничего отвечать и, послушно повернувшись, пошел туда, куда ему указывали. У заднего крыльца стояла коляска. Далекий гул ревущей толпы слышался и здесь. Граф Растопчин торопливо сел в коляску и велел ехать в свой загородный дом в Сокольниках. Выехав на Мясницкую и не слыша больше криков толпы, граф стал раскаиваться. Он с неудовольствием вспомнил теперь волнение и испуг, которые он выказал перед своими подчиненными. «La populace est terrible, elle est hideuse, – думал он по французски. – Ils sont сошше les loups qu'on ne peut apaiser qu'avec de la chair. [Народная толпа страшна, она отвратительна. Они как волки: их ничем не удовлетворишь, кроме мяса.] „Граф! один бог над нами!“ – вдруг вспомнились ему слова Верещагина, и неприятное чувство холода пробежало по спине графа Растопчина. Но чувство это было мгновенно, и граф Растопчин презрительно улыбнулся сам над собою. „J'avais d'autres devoirs, – подумал он. – Il fallait apaiser le peuple. Bien d'autres victimes ont peri et perissent pour le bien publique“, [У меня были другие обязанности. Следовало удовлетворить народ. Много других жертв погибло и гибнет для общественного блага.] – и он стал думать о тех общих обязанностях, которые он имел в отношении своего семейства, своей (порученной ему) столице и о самом себе, – не как о Федоре Васильевиче Растопчине (он полагал, что Федор Васильевич Растопчин жертвует собою для bien publique [общественного блага]), но о себе как о главнокомандующем, о представителе власти и уполномоченном царя. „Ежели бы я был только Федор Васильевич, ma ligne de conduite aurait ete tout autrement tracee, [путь мой был бы совсем иначе начертан,] но я должен был сохранить и жизнь и достоинство главнокомандующего“.
Слегка покачиваясь на мягких рессорах экипажа и не слыша более страшных звуков толпы, Растопчин физически успокоился, и, как это всегда бывает, одновременно с физическим успокоением ум подделал для него и причины нравственного успокоения. Мысль, успокоившая Растопчина, была не новая. С тех пор как существует мир и люди убивают друг друга, никогда ни один человек не совершил преступления над себе подобным, не успокоивая себя этой самой мыслью. Мысль эта есть le bien publique [общественное благо], предполагаемое благо других людей.
Для человека, не одержимого страстью, благо это никогда не известно; но человек, совершающий преступление, всегда верно знает, в чем состоит это благо. И Растопчин теперь знал это.
Он не только в рассуждениях своих не упрекал себя в сделанном им поступке, но находил причины самодовольства в том, что он так удачно умел воспользоваться этим a propos [удобным случаем] – наказать преступника и вместе с тем успокоить толпу.
«Верещагин был судим и приговорен к смертной казни, – думал Растопчин (хотя Верещагин сенатом был только приговорен к каторжной работе). – Он был предатель и изменник; я не мог оставить его безнаказанным, и потом je faisais d'une pierre deux coups [одним камнем делал два удара]; я для успокоения отдавал жертву народу и казнил злодея».
Приехав в свой загородный дом и занявшись домашними распоряжениями, граф совершенно успокоился.
Через полчаса граф ехал на быстрых лошадях через Сокольничье поле, уже не вспоминая о том, что было, и думая и соображая только о том, что будет. Он ехал теперь к Яузскому мосту, где, ему сказали, был Кутузов. Граф Растопчин готовил в своем воображении те гневные в колкие упреки, которые он выскажет Кутузову за его обман. Он даст почувствовать этой старой придворной лисице, что ответственность за все несчастия, имеющие произойти от оставления столицы, от погибели России (как думал Растопчин), ляжет на одну его выжившую из ума старую голову. Обдумывая вперед то, что он скажет ему, Растопчин гневно поворачивался в коляске и сердито оглядывался по сторонам.
Сокольничье поле было пустынно. Только в конце его, у богадельни и желтого дома, виднелась кучки людей в белых одеждах и несколько одиноких, таких же людей, которые шли по полю, что то крича и размахивая руками.
Один вз них бежал наперерез коляске графа Растопчина. И сам граф Растопчин, и его кучер, и драгуны, все смотрели с смутным чувством ужаса и любопытства на этих выпущенных сумасшедших и в особенности на того, который подбегал к вим.
Шатаясь на своих длинных худых ногах, в развевающемся халате, сумасшедший этот стремительно бежал, не спуская глаз с Растопчина, крича ему что то хриплым голосом и делая знаки, чтобы он остановился. Обросшее неровными клочками бороды, сумрачное и торжественное лицо сумасшедшего было худо и желто. Черные агатовые зрачки его бегали низко и тревожно по шафранно желтым белкам.
– Стой! Остановись! Я говорю! – вскрикивал он пронзительно и опять что то, задыхаясь, кричал с внушительными интонациями в жестами.
Он поравнялся с коляской и бежал с ней рядом.
– Трижды убили меня, трижды воскресал из мертвых. Они побили каменьями, распяли меня… Я воскресну… воскресну… воскресну. Растерзали мое тело. Царствие божие разрушится… Трижды разрушу и трижды воздвигну его, – кричал он, все возвышая и возвышая голос. Граф Растопчин вдруг побледнел так, как он побледнел тогда, когда толпа бросилась на Верещагина. Он отвернулся.
– Пош… пошел скорее! – крикнул он на кучера дрожащим голосом.
Коляска помчалась во все ноги лошадей; но долго еще позади себя граф Растопчин слышал отдаляющийся безумный, отчаянный крик, а перед глазами видел одно удивленно испуганное, окровавленное лицо изменника в меховом тулупчике.
Как ни свежо было это воспоминание, Растопчин чувствовал теперь, что оно глубоко, до крови, врезалось в его сердце. Он ясно чувствовал теперь, что кровавый след этого воспоминания никогда не заживет, но что, напротив, чем дальше, тем злее, мучительнее будет жить до конца жизни это страшное воспоминание в его сердце. Он слышал, ему казалось теперь, звуки своих слов:
«Руби его, вы головой ответите мне!» – «Зачем я сказал эти слова! Как то нечаянно сказал… Я мог не сказать их (думал он): тогда ничего бы не было». Он видел испуганное и потом вдруг ожесточившееся лицо ударившего драгуна и взгляд молчаливого, робкого упрека, который бросил на него этот мальчик в лисьем тулупе… «Но я не для себя сделал это. Я должен был поступить так. La plebe, le traitre… le bien publique», [Чернь, злодей… общественное благо.] – думал он.
У Яузского моста все еще теснилось войско. Было жарко. Кутузов, нахмуренный, унылый, сидел на лавке около моста и плетью играл по песку, когда с шумом подскакала к нему коляска. Человек в генеральском мундире, в шляпе с плюмажем, с бегающими не то гневными, не то испуганными глазами подошел к Кутузову и стал по французски говорить ему что то. Это был граф Растопчин. Он говорил Кутузову, что явился сюда, потому что Москвы и столицы нет больше и есть одна армия.
– Было бы другое, ежели бы ваша светлость не сказали мне, что вы не сдадите Москвы, не давши еще сражения: всего этого не было бы! – сказал он.
Кутузов глядел на Растопчина и, как будто не понимая значения обращенных к нему слов, старательно усиливался прочесть что то особенное, написанное в эту минуту на лице говорившего с ним человека. Растопчин, смутившись, замолчал. Кутузов слегка покачал головой и, не спуская испытующего взгляда с лица Растопчина, тихо проговорил:
– Да, я не отдам Москвы, не дав сражения.
Думал ли Кутузов совершенно о другом, говоря эти слова, или нарочно, зная их бессмысленность, сказал их, но граф Растопчин ничего не ответил и поспешно отошел от Кутузова. И странное дело! Главнокомандующий Москвы, гордый граф Растопчин, взяв в руки нагайку, подошел к мосту и стал с криком разгонять столпившиеся повозки.


В четвертом часу пополудни войска Мюрата вступали в Москву. Впереди ехал отряд виртембергских гусар, позади верхом, с большой свитой, ехал сам неаполитанский король.
Около середины Арбата, близ Николы Явленного, Мюрат остановился, ожидая известия от передового отряда о том, в каком положении находилась городская крепость «le Kremlin».
Вокруг Мюрата собралась небольшая кучка людей из остававшихся в Москве жителей. Все с робким недоумением смотрели на странного, изукрашенного перьями и золотом длинноволосого начальника.