Василевская, Ванда Львовна

Ванда Львовна Василевская
укр. Ванда Львівна Василевська польск. Wanda Wasilewska
Место рождения:	Краков, Австро-Венгрия
Гражданство:	Польша, СССР
Род деятельности:	прозаик
Направление:	социалистический реализм
Жанр:	роман, повесть
Язык произведений:	польский
Премии:
Награды:

Ва́нда Льво́вна Василе́вская (1905—1964) — польская и советская писательница, поэтесса, драматург, сценарист и общественный деятель. Лауреат трёх Сталинских премий (1943, 1946, 1952). Член ВКП(б) с 1941 года.

Биография

Ванда Василевская родилась 21 января 1905 года в Кракове в семье польского публициста, этнографа и переводчика; министра иностранных дел Польши в 1918—1919 годах, одного из лидеров Польской социалистической партии Леона Василевского.

В 1927 году она окончила филологический факультет Ягеллонского университета. Литературной деятельностью занималась с 1921 года. В 1928—1933 годах работала учительницей средней школы в Кракове. Кандидат (по-польски doktor) философских наук.

В 1938 году В. Л. Василевская была уволена с работы за организацию забастовки учителей и до 1939 года сотрудничала в левых газетах и журналах. Участница польского революционного движения.

В 1938 году переехала в Варшаву, где работала в редакциях детских журналов, издававшихся Союзом польских учителей.

Ванда Василевская активно боролась за амнистию политзаключенных, организовывала забастовки учителей и была в опале у польских властей. В 1939-м когда Гитлер подходил к Варшаве, Василевской было отказано в получении визы на выезд, так как ей грозила тюрьма за антиправительственную деятельность.

В 1939 году Василевская ушла пешком во Львов и приняла советское гражданство.С большим трудом ей удалось вывезти из оккупированной немцами Варшавы дочь Еву.

В 1940—1962 была депутатом ВС СССР 1—6 созывов (с 1940 года). Член ВСМ.

Автор трилогии «Песня над водами» (1940—1952), в которой она описала борьбу поляков за национальную независимость. Её книги, по мнению критиков, были «обвинительным актом против капитализма в Польше».

В 1941—1943 годах полковник В. Л. Василевская работала в Политуправлении РККА агитатором.

11 августа 1941 года В. Василевская выступила с воззванием к польскому народу, в котором призвала поляков к совместной с СССР борьбе против гитлеровской Германии (12 августа 1941 воззвание было напечатано в газете «Известия», в дальнейшем неоднократно перепечатывалось и получило широкое распространение).

В конце 1941 года работала в редакции фронтовой газеты Юго-Западного фронта.

Некоторое время она редактировала выходящую на украинском языке газету «За Советскую Украину».

В 1942 году выпустила повесть «Радуга», в которой было показано мужество советских людей в войне, и по которой в 1944 году был поставлен одноимённый фильм.

С 1943 по 1945 годы В. Л. Василевская работала главным редактором газеты «Советская Польша», была председателем Союза польских патриотов.

В 1944 году входила в состав Временного Польского Правительства. В годы Великой Отечественной войны была председателем Польской секции Всеславянского комитета и членом редакционной коллегии журнала «Славяне». По воспоминаниям К. М. Симонова, её творчество очень любил И. В. Сталин.

В 1943 году Ванда Львовна Василевская передала Сталинскую премию в Фонд обороны на строительство боевого самолёта, который она просила назвать «Варшава».

В послевоенные годы жила в Киеве. Написала повесть «Просто любовь» — «о величии советского гуманизма и силе духа». Однако после смерти И. В. Сталина её творчество было практически забыто.

Умерла Ванда Василевская 29 июля 1964 года в Киеве. Похоронена на Байковом кладбище.

Семья

Первый муж — Мариан Богатко, один из передовых деятелей рабочего Кракова, был убит в 1940 году.

Дочь — Эва Романовна Василевская (р. 1928, Краков), закончила филологический факультет МГУ, переводчик, редактор, автор книг для детей. Первый переводчик Станислава Лема на русский язык.

Второй муж — писатель А. Е. Корнейчук .

Память

• В 1967 году в её честь была названа улица в Киеве.
• В 1983 году польская почта выпустила почтовую марку, посвящённую Ванде Василевской
• В Харькове (Жихор) в её честь названа улица.
• На улице Шелковичная № 8/20 в Киеве была установлена мемориальная доска, которую 18 апреля 2016 года сорвали неизвестные хулиганы

Награды и премии

• Сталинская премия первой степени (1943) — за повесть «Радуга» (1942)
• Сталинская премия второй степени (1946) — за повесть «Просто любовь»
• Сталинская премия второй степени (1952) — за трилогию «Песнь над водами»
• орден Ленина (21.01.1955)
• орден «Крест Грюнвальда» I степени
• Командор со звездой ордена Возрождения Польши (1946)

Произведения

Повести:

• «Облик дня» (1934)
• «Земля в ярме» (1938)
• «Комната на чердаке» (1939)
• «Вербы и мостовая» (1940)
• «Радуга» (1942)
• «Просто любовь» (1944)
• «Когда загорится свет» (1946)
• «В борьбе роковой» (1958)

Романы:

• «Родина» (1935)
• Трилогия «Песнь над водами»:
• «Пламя на болотах» (1940)
• «Звёзды в озере» (1945)
• «Реки горят» (1951)

Пьесы:

• «Бартош-Гловацкий»

Очерки

• «В Париже и вне Парижа»
• «Письма из Рима»

Ссылки

• [wek.kiev.ua/uk/Василевська_Ванда_Львівна www-енциклодедія Києва]
• [www.kino-teatr.ru/kino/screenwriter/sov/29266/bio/ Ванда Василевская] на сайте [www.kino-teatr.ru/ Кино-Театр]
• [argumentua.com/stati/legendarnyi-maior-vikhr-okonchatelno-menya-reabilitirovali-lish-v-1965-godu Легендарный майор Вихрь: «Окончательно меня реабилитировали лишь в 1965 году»]

Литература

• Василевская Ванда. Собрание сочинений в 6-ти томах. М., Гослитиздат, 1954—1955

К:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)

Отрывок, характеризующий Василевская, Ванда Львовна

– Вы на меня не претендуете, Прохор Игнатьич? – сказал полковой командир, объезжая двигавшуюся к месту 3 ю роту и подъезжая к шедшему впереди ее капитану Тимохину. Лицо полкового командира выражало после счастливо отбытого смотра неудержимую радость. – Служба царская… нельзя… другой раз во фронте оборвешь… Сам извинюсь первый, вы меня знаете… Очень благодарил! – И он протянул руку ротному.
– Помилуйте, генерал, да смею ли я! – отвечал капитан, краснея носом, улыбаясь и раскрывая улыбкой недостаток двух передних зубов, выбитых прикладом под Измаилом.
– Да господину Долохову передайте, что я его не забуду, чтоб он был спокоен. Да скажите, пожалуйста, я всё хотел спросить, что он, как себя ведет? И всё…
– По службе очень исправен, ваше превосходительство… но карахтер… – сказал Тимохин.
– А что, что характер? – спросил полковой командир.
– Находит, ваше превосходительство, днями, – говорил капитан, – то и умен, и учен, и добр. А то зверь. В Польше убил было жида, изволите знать…
– Ну да, ну да, – сказал полковой командир, – всё надо пожалеть молодого человека в несчастии. Ведь большие связи… Так вы того…
– Слушаю, ваше превосходительство, – сказал Тимохин, улыбкой давая чувствовать, что он понимает желания начальника.
– Ну да, ну да.
Полковой командир отыскал в рядах Долохова и придержал лошадь.
– До первого дела – эполеты, – сказал он ему.
Долохов оглянулся, ничего не сказал и не изменил выражения своего насмешливо улыбающегося рта.
– Ну, вот и хорошо, – продолжал полковой командир. – Людям по чарке водки от меня, – прибавил он, чтобы солдаты слышали. – Благодарю всех! Слава Богу! – И он, обогнав роту, подъехал к другой.
– Что ж, он, право, хороший человек; с ним служить можно, – сказал Тимохин субалтерн офицеру, шедшему подле него.
– Одно слово, червонный!… (полкового командира прозвали червонным королем) – смеясь, сказал субалтерн офицер.
Счастливое расположение духа начальства после смотра перешло и к солдатам. Рота шла весело. Со всех сторон переговаривались солдатские голоса.
– Как же сказывали, Кутузов кривой, об одном глазу?
– А то нет! Вовсе кривой.
– Не… брат, глазастее тебя. Сапоги и подвертки – всё оглядел…
– Как он, братец ты мой, глянет на ноги мне… ну! думаю…
– А другой то австрияк, с ним был, словно мелом вымазан. Как мука, белый. Я чай, как амуницию чистят!
– Что, Федешоу!… сказывал он, что ли, когда стражения начнутся, ты ближе стоял? Говорили всё, в Брунове сам Бунапарте стоит.
– Бунапарте стоит! ишь врет, дура! Чего не знает! Теперь пруссак бунтует. Австрияк его, значит, усмиряет. Как он замирится, тогда и с Бунапартом война откроется. А то, говорит, в Брунове Бунапарте стоит! То то и видно, что дурак. Ты слушай больше.
– Вишь черти квартирьеры! Пятая рота, гляди, уже в деревню заворачивает, они кашу сварят, а мы еще до места не дойдем.
– Дай сухарика то, чорт.
– А табаку то вчера дал? То то, брат. Ну, на, Бог с тобой.
– Хоть бы привал сделали, а то еще верст пять пропрем не емши.
– То то любо было, как немцы нам коляски подавали. Едешь, знай: важно!
– А здесь, братец, народ вовсе оголтелый пошел. Там всё как будто поляк был, всё русской короны; а нынче, брат, сплошной немец пошел.
– Песенники вперед! – послышался крик капитана.
И перед роту с разных рядов выбежало человек двадцать. Барабанщик запевало обернулся лицом к песенникам, и, махнув рукой, затянул протяжную солдатскую песню, начинавшуюся: «Не заря ли, солнышко занималося…» и кончавшуюся словами: «То то, братцы, будет слава нам с Каменскиим отцом…» Песня эта была сложена в Турции и пелась теперь в Австрии, только с тем изменением, что на место «Каменскиим отцом» вставляли слова: «Кутузовым отцом».
Оторвав по солдатски эти последние слова и махнув руками, как будто он бросал что то на землю, барабанщик, сухой и красивый солдат лет сорока, строго оглянул солдат песенников и зажмурился. Потом, убедившись, что все глаза устремлены на него, он как будто осторожно приподнял обеими руками какую то невидимую, драгоценную вещь над головой, подержал ее так несколько секунд и вдруг отчаянно бросил ее:
Ах, вы, сени мои, сени!
«Сени новые мои…», подхватили двадцать голосов, и ложечник, несмотря на тяжесть амуниции, резво выскочил вперед и пошел задом перед ротой, пошевеливая плечами и угрожая кому то ложками. Солдаты, в такт песни размахивая руками, шли просторным шагом, невольно попадая в ногу. Сзади роты послышались звуки колес, похрускиванье рессор и топот лошадей.
Кутузов со свитой возвращался в город. Главнокомандующий дал знак, чтобы люди продолжали итти вольно, и на его лице и на всех лицах его свиты выразилось удовольствие при звуках песни, при виде пляшущего солдата и весело и бойко идущих солдат роты. Во втором ряду, с правого фланга, с которого коляска обгоняла роты, невольно бросался в глаза голубоглазый солдат, Долохов, который особенно бойко и грациозно шел в такт песни и глядел на лица проезжающих с таким выражением, как будто он жалел всех, кто не шел в это время с ротой. Гусарский корнет из свиты Кутузова, передразнивавший полкового командира, отстал от коляски и подъехал к Долохову.
Гусарский корнет Жерков одно время в Петербурге принадлежал к тому буйному обществу, которым руководил Долохов. За границей Жерков встретил Долохова солдатом, но не счел нужным узнать его. Теперь, после разговора Кутузова с разжалованным, он с радостью старого друга обратился к нему:
– Друг сердечный, ты как? – сказал он при звуках песни, ровняя шаг своей лошади с шагом роты.
– Я как? – отвечал холодно Долохов, – как видишь.
Бойкая песня придавала особенное значение тону развязной веселости, с которой говорил Жерков, и умышленной холодности ответов Долохова.
– Ну, как ладишь с начальством? – спросил Жерков.
– Ничего, хорошие люди. Ты как в штаб затесался?
– Прикомандирован, дежурю.
Они помолчали.
«Выпускала сокола да из правого рукава», говорила песня, невольно возбуждая бодрое, веселое чувство. Разговор их, вероятно, был бы другой, ежели бы они говорили не при звуках песни.
– Что правда, австрийцев побили? – спросил Долохов.
– А чорт их знает, говорят.
– Я рад, – отвечал Долохов коротко и ясно, как того требовала песня.
– Что ж, приходи к нам когда вечерком, фараон заложишь, – сказал Жерков.
– Или у вас денег много завелось?
– Приходи.
– Нельзя. Зарок дал. Не пью и не играю, пока не произведут.
– Да что ж, до первого дела…
– Там видно будет.
Опять они помолчали.
– Ты заходи, коли что нужно, все в штабе помогут… – сказал Жерков.
Долохов усмехнулся.
– Ты лучше не беспокойся. Мне что нужно, я просить не стану, сам возьму.
– Да что ж, я так…
– Ну, и я так.
– Прощай.
– Будь здоров…
… и высоко, и далеко,
На родиму сторону…
Жерков тронул шпорами лошадь, которая раза три, горячась, перебила ногами, не зная, с какой начать, справилась и поскакала, обгоняя роту и догоняя коляску, тоже в такт песни.


Возвратившись со смотра, Кутузов, сопутствуемый австрийским генералом, прошел в свой кабинет и, кликнув адъютанта, приказал подать себе некоторые бумаги, относившиеся до состояния приходивших войск, и письма, полученные от эрцгерцога Фердинанда, начальствовавшего передовою армией. Князь Андрей Болконский с требуемыми бумагами вошел в кабинет главнокомандующего. Перед разложенным на столе планом сидели Кутузов и австрийский член гофкригсрата.
– А… – сказал Кутузов, оглядываясь на Болконского, как будто этим словом приглашая адъютанта подождать, и продолжал по французски начатый разговор.
– Я только говорю одно, генерал, – говорил Кутузов с приятным изяществом выражений и интонации, заставлявшим вслушиваться в каждое неторопливо сказанное слово. Видно было, что Кутузов и сам с удовольствием слушал себя. – Я только одно говорю, генерал, что ежели бы дело зависело от моего личного желания, то воля его величества императора Франца давно была бы исполнена. Я давно уже присоединился бы к эрцгерцогу. И верьте моей чести, что для меня лично передать высшее начальство армией более меня сведущему и искусному генералу, какими так обильна Австрия, и сложить с себя всю эту тяжкую ответственность для меня лично было бы отрадой. Но обстоятельства бывают сильнее нас, генерал.
И Кутузов улыбнулся с таким выражением, как будто он говорил: «Вы имеете полное право не верить мне, и даже мне совершенно всё равно, верите ли вы мне или нет, но вы не имеете повода сказать мне это. И в этом то всё дело».
Австрийский генерал имел недовольный вид, но не мог не в том же тоне отвечать Кутузову.
– Напротив, – сказал он ворчливым и сердитым тоном, так противоречившим лестному значению произносимых слов, – напротив, участие вашего превосходительства в общем деле высоко ценится его величеством; но мы полагаем, что настоящее замедление лишает славные русские войска и их главнокомандующих тех лавров, которые они привыкли пожинать в битвах, – закончил он видимо приготовленную фразу.