Канин, Василий Александрович

Поделись знанием:
(перенаправлено с «Василий Александрович Канин»)
Перейти к: навигация, поиск
Василий Александрович Канин
Дата рождения

11 июня 1862(1862-06-11)

Место рождения

Баку

Дата смерти

17 июня 1927(1927-06-17) (65 лет)

Место смерти

Марсель

Принадлежность

Российская империя Российская империя

Род войск

Военно-морской флот

Годы службы

1882- 1919

Звание

<imagemap>: неверное или отсутствующее изображение

 адмирал
Командовал

Балтийский флот
Черноморский флот

Сражения/войны

Первая мировая война, Гражданская война в России

Награды и премии

Иностранные награды:

Иерусалимский крест Животворящего Древа (Иерусалимский патриархат)

Васи́лий Алекса́ндрович Ка́нин (11 июня 1862, Баку — 17 июня 1927, Марсель) — русский адмирал, командующий Балтийским флотом, член Государственного совета Российской империи, во время Гражданской войны — командующий Черноморским флотом ВСЮР.





Биография

Родился в Баку 11 сентября 1862 года в семье потомственного дворянина, капитан-лейтенанта Российского Императорского Флота Александра Васильевича Канина. В 1882 году окончил Морской кадетский корпус. В 1896—1897 годах находился в заграничном плавании на эскадренном броненосце «Император Николай I», командовал миноносцами «Орёл» и «Глухарь». Участник китайской кампании 1900—1901, затем флагманский минер практической эскадры Чёрного моря. В 1902—1903 годах старший офицер канонерской лодки «Черноморец». В 1903—1904 годах — старший офицер эскадренного броненосца «Георгий Победоносец». В 1904—1907 годах заведующий торпедным складом и пристрелочной станцией Севастопольского порта. В 1907—1908 годах командир канонерской лодки «Кубанец». В 1908—1911 годах командир линейного корабля «Синоп». В январе 1911 года переведён на Балтийское море, начальник 4-го дивизиона миноносцев и председатель Комиссии по наблюдению за постройкой кораблей. 6 декабря 1913 года произведён в чин контр-адмиралa «за отличие» и назначен Начальником отряда заградителей Балтийского моря (06.12.1913 — 1915). В августе—сентябре 1914 года успешно руководил постановкой минных заграждений на Балтике. 9 февраля 1915 года был присвоен чин вице-адмирала «за отличие в делах против неприятеля на основании Высочайшего повеления с 24 декабря 1914 года» с назначением исполняющим должности Начальника минной обороны Балтийского моря. 14 мая 1915 года, после смерти адмирала Н. О. Эссена, назначен командующим флотом Балтийского моря. В целях усиления обороны Финского залива, Або-Аландского района, Моонзунда и Рижского залива провел в 1915 году установку 10 новых береговых батарей на флангах Центральной минно-артиллерийской позиции, создал линию противолодочных сетей; сформирована Або-Аландская укреплённая позиция, начато создание передовой позиции между полуостровом Ганге и островом Даго. Продолжил установку минных заграждений в Ирбенском проливе, у Моонзунда и западных берегов Даго и Эзеля. Приступил к созданию противовоздушной обороны. 10 апреля 1916 года произведён в адмиралы Российского Флота «за отличие по службе». 6 сентября 1916 года Канин был заменён А. И. Непениным и назначен членом Государственного совета.

После Февральской революции в апреле-июне занимал пост 2-го помощника морского министра, в июне-декабре — члена Адмиралтейств-совета. 13 декабря 1917 года адмирал Канин В. А. уволен от службы.

Во время Гражданской войны с декабря 1918 года по март 1919 года командовал Черноморским флотом в составе ВСЮР. С 21 декабря 1918 года по апрель 1919 года участвовал в работе Крымского Правительства — Морской министр «Второго Крымского краевого правительства». В апреле 1919 года эмигрировал во Францию. Умер в Марселе. Похоронен на городском кладбище Сен-Пьер.

Награды

Иностранные награды:

Напишите отзыв о статье "Канин, Василий Александрович"

Литература

Ссылки

  • [www.hrono.ru/biograf/bio_k/kanin.html Биография Канина В. А. на сайте «Хронос»]


Отрывок, характеризующий Канин, Василий Александрович

– Но два дня тому назад, – начала Наташа, – вдруг это сделалось… – Она удержала рыданья. – Я не знаю отчего, но вы увидите, какой он стал.
– Ослабел? похудел?.. – спрашивала княжна.
– Нет, не то, но хуже. Вы увидите. Ах, Мари, Мари, он слишком хорош, он не может, не может жить… потому что…


Когда Наташа привычным движением отворила его дверь, пропуская вперед себя княжну, княжна Марья чувствовала уже в горле своем готовые рыданья. Сколько она ни готовилась, ни старалась успокоиться, она знала, что не в силах будет без слез увидать его.
Княжна Марья понимала то, что разумела Наташа словами: сним случилось это два дня тому назад. Она понимала, что это означало то, что он вдруг смягчился, и что смягчение, умиление эти были признаками смерти. Она, подходя к двери, уже видела в воображении своем то лицо Андрюши, которое она знала с детства, нежное, кроткое, умиленное, которое так редко бывало у него и потому так сильно всегда на нее действовало. Она знала, что он скажет ей тихие, нежные слова, как те, которые сказал ей отец перед смертью, и что она не вынесет этого и разрыдается над ним. Но, рано ли, поздно ли, это должно было быть, и она вошла в комнату. Рыдания все ближе и ближе подступали ей к горлу, в то время как она своими близорукими глазами яснее и яснее различала его форму и отыскивала его черты, и вот она увидала его лицо и встретилась с ним взглядом.
Он лежал на диване, обложенный подушками, в меховом беличьем халате. Он был худ и бледен. Одна худая, прозрачно белая рука его держала платок, другою он, тихими движениями пальцев, трогал тонкие отросшие усы. Глаза его смотрели на входивших.
Увидав его лицо и встретившись с ним взглядом, княжна Марья вдруг умерила быстроту своего шага и почувствовала, что слезы вдруг пересохли и рыдания остановились. Уловив выражение его лица и взгляда, она вдруг оробела и почувствовала себя виноватой.
«Да в чем же я виновата?» – спросила она себя. «В том, что живешь и думаешь о живом, а я!..» – отвечал его холодный, строгий взгляд.
В глубоком, не из себя, но в себя смотревшем взгляде была почти враждебность, когда он медленно оглянул сестру и Наташу.
Он поцеловался с сестрой рука в руку, по их привычке.
– Здравствуй, Мари, как это ты добралась? – сказал он голосом таким же ровным и чуждым, каким был его взгляд. Ежели бы он завизжал отчаянным криком, то этот крик менее бы ужаснул княжну Марью, чем звук этого голоса.
– И Николушку привезла? – сказал он также ровно и медленно и с очевидным усилием воспоминанья.
– Как твое здоровье теперь? – говорила княжна Марья, сама удивляясь тому, что она говорила.
– Это, мой друг, у доктора спрашивать надо, – сказал он, и, видимо сделав еще усилие, чтобы быть ласковым, он сказал одним ртом (видно было, что он вовсе не думал того, что говорил): – Merci, chere amie, d'etre venue. [Спасибо, милый друг, что приехала.]
Княжна Марья пожала его руку. Он чуть заметно поморщился от пожатия ее руки. Он молчал, и она не знала, что говорить. Она поняла то, что случилось с ним за два дня. В словах, в тоне его, в особенности во взгляде этом – холодном, почти враждебном взгляде – чувствовалась страшная для живого человека отчужденность от всего мирского. Он, видимо, с трудом понимал теперь все живое; но вместе с тем чувствовалось, что он не понимал живого не потому, чтобы он был лишен силы понимания, но потому, что он понимал что то другое, такое, чего не понимали и не могли понять живые и что поглощало его всего.
– Да, вот как странно судьба свела нас! – сказал он, прерывая молчание и указывая на Наташу. – Она все ходит за мной.
Княжна Марья слушала и не понимала того, что он говорил. Он, чуткий, нежный князь Андрей, как мог он говорить это при той, которую он любил и которая его любила! Ежели бы он думал жить, то не таким холодно оскорбительным тоном он сказал бы это. Ежели бы он не знал, что умрет, то как же ему не жалко было ее, как он мог при ней говорить это! Одно объяснение только могло быть этому, это то, что ему было все равно, и все равно оттого, что что то другое, важнейшее, было открыто ему.
Разговор был холодный, несвязный и прерывался беспрестанно.
– Мари проехала через Рязань, – сказала Наташа. Князь Андрей не заметил, что она называла его сестру Мари. А Наташа, при нем назвав ее так, в первый раз сама это заметила.
– Ну что же? – сказал он.
– Ей рассказывали, что Москва вся сгорела, совершенно, что будто бы…
Наташа остановилась: нельзя было говорить. Он, очевидно, делал усилия, чтобы слушать, и все таки не мог.
– Да, сгорела, говорят, – сказал он. – Это очень жалко, – и он стал смотреть вперед, пальцами рассеянно расправляя усы.
– А ты встретилась с графом Николаем, Мари? – сказал вдруг князь Андрей, видимо желая сделать им приятное. – Он писал сюда, что ты ему очень полюбилась, – продолжал он просто, спокойно, видимо не в силах понимать всего того сложного значения, которое имели его слова для живых людей. – Ежели бы ты его полюбила тоже, то было бы очень хорошо… чтобы вы женились, – прибавил он несколько скорее, как бы обрадованный словами, которые он долго искал и нашел наконец. Княжна Марья слышала его слова, но они не имели для нее никакого другого значения, кроме того, что они доказывали то, как страшно далек он был теперь от всего живого.
– Что обо мне говорить! – сказала она спокойно и взглянула на Наташу. Наташа, чувствуя на себе ее взгляд, не смотрела на нее. Опять все молчали.
– Andre, ты хоч… – вдруг сказала княжна Марья содрогнувшимся голосом, – ты хочешь видеть Николушку? Он все время вспоминал о тебе.
Князь Андрей чуть заметно улыбнулся в первый раз, но княжна Марья, так знавшая его лицо, с ужасом поняла, что это была улыбка не радости, не нежности к сыну, но тихой, кроткой насмешки над тем, что княжна Марья употребляла, по ее мнению, последнее средство для приведения его в чувства.
– Да, я очень рад Николушке. Он здоров?

Когда привели к князю Андрею Николушку, испуганно смотревшего на отца, но не плакавшего, потому что никто не плакал, князь Андрей поцеловал его и, очевидно, не знал, что говорить с ним.
Когда Николушку уводили, княжна Марья подошла еще раз к брату, поцеловала его и, не в силах удерживаться более, заплакала.
Он пристально посмотрел на нее.
– Ты об Николушке? – сказал он.
Княжна Марья, плача, утвердительно нагнула голову.
– Мари, ты знаешь Еван… – но он вдруг замолчал.
– Что ты говоришь?
– Ничего. Не надо плакать здесь, – сказал он, тем же холодным взглядом глядя на нее.