Василий Павлово-Посадский

Поделись знанием:
(перенаправлено с «Василий Иванович Грязнов»)
Перейти к: навигация, поиск
Василий Павлово-Посадский

икона святого праведника Василия Павлово-Посадского
Имя в миру

Василий Иванович Грязнов

Рождение

21 февраля (4 марта) 1816(1816-03-04)
Евсеево, Богородский уезд, Российская империя

Смерть

16 (28) февраля 1869(1869-02-28) (52 года)
Павловский Посад

Почитается

в Русской Православной Церкви

Прославлен

7 августа 1999

В лике

праведных

Главная святыня

мощи праведного в Павловском Посаде

День памяти

1 марта н.ст.

Покровитель

простых людей и бизнесменов

Труды

возвращение старообрядцев в лоно Церкви

Подвижничество

монашеский образ жизни в миру

Праведный Василий Павлово-Посадский (в миру Василий Иванович Грязнов; 21 февраля 1816 — 16 февраля 1869) — православный подвижник, известный своим обращением старообрядцев. Канонизированн Русской православной церковью как святой в лике праведных.





Место рождения

Родился в 21 февраля 1816 года (по старому стилю) в деревне Евсеево Богородского уезда (ныне: Московской области Павлово-Посадский район). Этот населённый пункт находился в пяти верстах от села Вохна, упоминаемого ещё в 1328 году в завещании Ивана Калиты. 2 июня 1844 года село Вохна вместе с сёлами Захарово, Меленки, Усово и Будровье по повелению Николая I образовали город Павловский Посад.

Детство

Отец Василия, Иван Семёнович, был крестьянином. Мать, Евдокия Захаровна занималась воспитанием детей. Образование мальчик получил домашнее, грамоте и чтению учился по Часослову и Псалтири, унаследовав от родителей глубокую веру и любовь к Богу.

Юность и искушения

Поступив работать на фабрику, неокрепший духовно, деревенский юноша окунулся в мир порока и страстей. Общаясь с фабричной молодежью, Василий начал пить вино. Пороки завладевали душой, а добродетели ослабевали. Но он осознавал своё падение и оплакивал свои грехи. Однако снова падал под воздействием дурной компании и слабой силой воли. Каясь в своих грехах, Василий называл себя грязным, и это прозвище укоренилось за ним. С тех пор его стали называть Василий Грязнов. Составительница жития будущего праведника Ольга Яковлевна Лабзина так описывала его состояние:

«…Но враг нашёл, чем его искусить: сотоварищество с порочными фабричными мальчишками внушило ему, что теперь он может и свои заработанные деньги употребить, как он хочет сам, и он стал пить вино, и благое рассуждение стало его по временам оставлять… …он плакал, но невольно опять падал; при падении вновь плакал, вновь рыдал, вновь просил прощения у Бога и у родителей своих, —— и тогда, в порыве сознания и огорчения, он сам прозвал себя Грязным. Почему он впоследствии сам себя прозвал Грязновым, и это прозвище осталось у него навсегда.»

Исправление

Видя стремление к исправлению Василия, Господь направил его на путь спасения, вернул заблудшую овцу в ограду церковную. Однажды один из его фабричных товарищей стал хулить икону Божией Матери и внезапно скоропостижно скончался. Василий услышал голос, сказавший ему: «если ты не исправишься, то и тебе предстоит такая же смерть». С этого момента он усилил покаянные молитвы и вскоре исправил греховный образ жизни. Одной ночью во время молитвы он услышал голос, повелевающий ему отправиться в Николаевскую Берлюковскую пустынь.

Настоятелем монастыря был последователь учеников Паисия Величковского отец Венедикт. Попостившись и причастившись в монастыре, Василий получил духовное наставление от отца Венедикта в духовном делании. После этого он коренным образом изменился. Он стал регулярно посещать храм Божий. Часто исповедоваться и причащаться. Избегать увеселительных сборищ и проводить свободное время в обществе благочестивых людей.

Духовные дарования

Помощь ближним

Благочестивая жизнь усилила его религиозные чувства и любовь к ближним. Вскоре у Василия стали проявляться духовные дары, знание вещей невидимых. К нему стали обращаться люди со своими скорбями бедами. Василий утешал их и помогал перенести трудности. Видя греховные немощи других, он сам плакал и других плакать заставлял. Василий стал добрым другом и помощником бедным, защитником притесненных, опытным советником в трудных делах.

Обращение старообрядцев

В XIX веке в окрестностях Павловского Посада жили старообрядцы в большом количестве. Открытость и искренность Василия, его праведная жизнь и любовь к ближнему привлекали внимание старообрядцев. Василий вёл миссионерскую деятельность среди них. Его проповедь приносила обильные плоды. Около 7 тысяч раскольников вернулись в лоно церкви благодаря праведнику.

За это ему пришлось пострадать от влиятельных купцов-староверов. Они распространяли лживые слухи о причастности Василия к ереси. Но Господь сохранил своего угодника от нападок врагов.

Явление святого Харлампия

Василий имел желание к тихой созерцательной жизни. Но миссионерская деятельность рассеивала внимание. Он скорбел и желал оставить это дело.

Однажды на пути в одно село ему явился священномученик Харалампий и объявил, что Господу угодно, чтобы и впредь Василий продолжал призывать старообрядцев к Православию и укреплять в вере уже обращённых.

Встреча с Лабзиным

Однажды к святому Василию пришёл купец Яков Лабзин. Он был хозяином знаменитой платочной фабрики в городе Павловском Посаде. Яков Лабзин получил помощь от праведного и увидел его святую жизнь. После этого он предложил Василию стать его товарищем в деле. Василий не отказался. Вскоре они стали друзьями. После вступления в дело Грязнов продолжил вести жизнь святого подвижника. Теперь у него появились больше денег и он тратил их на помощь бедным и на благоугодные дела. Василий вместе с Яковом Лабзиным и сестрами Якова строили школы и богадельни. Праведный Василий мечтал построить в городе Павловском Посаде мужской монастырь. Но при жизни его мечта не сбылась. 16 февраля 1869 года он скончался. После смерти Василия люди продолжали обращаться в молитвах к праведнику и получали помощь. Благодаря Якову Лабзину и его сестрам в 1874 году в Павловском Посаде был построен храм на месте захоронения святого Василия. В 1894 на месте храма был открыт Покровско-Васильевский монастырь.

Напишите отзыв о статье "Василий Павлово-Посадский"

Литература

ISBN 5-87468-227-9. «Купующий царство небесное». Анна Ильинская. Москва. 2003 год.

Ссылки

  • [www.vmonastyr.ru/index.php?option=com_content&task=view&id=92&Itemid=64 Краткое житие Василия по книге Анны Ильинской]
  • [www.platki.ru/about/history/vasili/ о Василии Грязнове на сайте Павловопосадской платочной мануфактуры]
  • [fotki.yandex.ru/users/heyer/album/148348/ Рака и сень с мощами]

Отрывок, характеризующий Василий Павлово-Посадский

Нам пресерьезно говорят ученые военные, что Кутузов еще гораздо прежде Филей должен был двинуть войска на Калужскую дорогу, что даже кто то предлагал таковой проект. Но перед главнокомандующим, особенно в трудную минуту, бывает не один проект, а всегда десятки одновременно. И каждый из этих проектов, основанных на стратегии и тактике, противоречит один другому. Дело главнокомандующего, казалось бы, состоит только в том, чтобы выбрать один из этих проектов. Но и этого он не может сделать. События и время не ждут. Ему предлагают, положим, 28 го числа перейти на Калужскую дорогу, но в это время прискакивает адъютант от Милорадовича и спрашивает, завязывать ли сейчас дело с французами или отступить. Ему надо сейчас, сию минуту, отдать приказанье. А приказанье отступить сбивает нас с поворота на Калужскую дорогу. И вслед за адъютантом интендант спрашивает, куда везти провиант, а начальник госпиталей – куда везти раненых; а курьер из Петербурга привозит письмо государя, не допускающее возможности оставить Москву, а соперник главнокомандующего, тот, кто подкапывается под него (такие всегда есть, и не один, а несколько), предлагает новый проект, диаметрально противоположный плану выхода на Калужскую дорогу; а силы самого главнокомандующего требуют сна и подкрепления; а обойденный наградой почтенный генерал приходит жаловаться, а жители умоляют о защите; посланный офицер для осмотра местности приезжает и доносит совершенно противоположное тому, что говорил перед ним посланный офицер; а лазутчик, пленный и делавший рекогносцировку генерал – все описывают различно положение неприятельской армии. Люди, привыкшие не понимать или забывать эти необходимые условия деятельности всякого главнокомандующего, представляют нам, например, положение войск в Филях и при этом предполагают, что главнокомандующий мог 1 го сентября совершенно свободно разрешать вопрос об оставлении или защите Москвы, тогда как при положении русской армии в пяти верстах от Москвы вопроса этого не могло быть. Когда же решился этот вопрос? И под Дриссой, и под Смоленском, и ощутительнее всего 24 го под Шевардиным, и 26 го под Бородиным, и в каждый день, и час, и минуту отступления от Бородина до Филей.


Русские войска, отступив от Бородина, стояли у Филей. Ермолов, ездивший для осмотра позиции, подъехал к фельдмаршалу.
– Драться на этой позиции нет возможности, – сказал он. Кутузов удивленно посмотрел на него и заставил его повторить сказанные слова. Когда он проговорил, Кутузов протянул ему руку.
– Дай ка руку, – сказал он, и, повернув ее так, чтобы ощупать его пульс, он сказал: – Ты нездоров, голубчик. Подумай, что ты говоришь.
Кутузов на Поклонной горе, в шести верстах от Дорогомиловской заставы, вышел из экипажа и сел на лавку на краю дороги. Огромная толпа генералов собралась вокруг него. Граф Растопчин, приехав из Москвы, присоединился к ним. Все это блестящее общество, разбившись на несколько кружков, говорило между собой о выгодах и невыгодах позиции, о положении войск, о предполагаемых планах, о состоянии Москвы, вообще о вопросах военных. Все чувствовали, что хотя и не были призваны на то, что хотя это не было так названо, но что это был военный совет. Разговоры все держались в области общих вопросов. Ежели кто и сообщал или узнавал личные новости, то про это говорилось шепотом, и тотчас переходили опять к общим вопросам: ни шуток, ни смеха, ни улыбок даже не было заметно между всеми этими людьми. Все, очевидно, с усилием, старались держаться на высота положения. И все группы, разговаривая между собой, старались держаться в близости главнокомандующего (лавка которого составляла центр в этих кружках) и говорили так, чтобы он мог их слышать. Главнокомандующий слушал и иногда переспрашивал то, что говорили вокруг него, но сам не вступал в разговор и не выражал никакого мнения. Большей частью, послушав разговор какого нибудь кружка, он с видом разочарования, – как будто совсем не о том они говорили, что он желал знать, – отворачивался. Одни говорили о выбранной позиции, критикуя не столько самую позицию, сколько умственные способности тех, которые ее выбрали; другие доказывали, что ошибка была сделана прежде, что надо было принять сраженье еще третьего дня; третьи говорили о битве при Саламанке, про которую рассказывал только что приехавший француз Кросар в испанском мундире. (Француз этот вместе с одним из немецких принцев, служивших в русской армии, разбирал осаду Сарагоссы, предвидя возможность так же защищать Москву.) В четвертом кружке граф Растопчин говорил о том, что он с московской дружиной готов погибнуть под стенами столицы, но что все таки он не может не сожалеть о той неизвестности, в которой он был оставлен, и что, ежели бы он это знал прежде, было бы другое… Пятые, выказывая глубину своих стратегических соображений, говорили о том направлении, которое должны будут принять войска. Шестые говорили совершенную бессмыслицу. Лицо Кутузова становилось все озабоченнее и печальнее. Из всех разговоров этих Кутузов видел одно: защищать Москву не было никакой физической возможности в полном значении этих слов, то есть до такой степени не было возможности, что ежели бы какой нибудь безумный главнокомандующий отдал приказ о даче сражения, то произошла бы путаница и сражения все таки бы не было; не было бы потому, что все высшие начальники не только признавали эту позицию невозможной, но в разговорах своих обсуждали только то, что произойдет после несомненного оставления этой позиции. Как же могли начальники вести свои войска на поле сражения, которое они считали невозможным? Низшие начальники, даже солдаты (которые тоже рассуждают), также признавали позицию невозможной и потому не могли идти драться с уверенностью поражения. Ежели Бенигсен настаивал на защите этой позиции и другие еще обсуждали ее, то вопрос этот уже не имел значения сам по себе, а имел значение только как предлог для спора и интриги. Это понимал Кутузов.
Бенигсен, выбрав позицию, горячо выставляя свой русский патриотизм (которого не мог, не морщась, выслушивать Кутузов), настаивал на защите Москвы. Кутузов ясно как день видел цель Бенигсена: в случае неудачи защиты – свалить вину на Кутузова, доведшего войска без сражения до Воробьевых гор, а в случае успеха – себе приписать его; в случае же отказа – очистить себя в преступлении оставления Москвы. Но этот вопрос интриги не занимал теперь старого человека. Один страшный вопрос занимал его. И на вопрос этот он ни от кого не слышал ответа. Вопрос состоял для него теперь только в том: «Неужели это я допустил до Москвы Наполеона, и когда же я это сделал? Когда это решилось? Неужели вчера, когда я послал к Платову приказ отступить, или третьего дня вечером, когда я задремал и приказал Бенигсену распорядиться? Или еще прежде?.. но когда, когда же решилось это страшное дело? Москва должна быть оставлена. Войска должны отступить, и надо отдать это приказание». Отдать это страшное приказание казалось ему одно и то же, что отказаться от командования армией. А мало того, что он любил власть, привык к ней (почет, отдаваемый князю Прозоровскому, при котором он состоял в Турции, дразнил его), он был убежден, что ему было предназначено спасение России и что потому только, против воли государя и по воле народа, он был избрал главнокомандующим. Он был убежден, что он один и этих трудных условиях мог держаться во главе армии, что он один во всем мире был в состоянии без ужаса знать своим противником непобедимого Наполеона; и он ужасался мысли о том приказании, которое он должен был отдать. Но надо было решить что нибудь, надо было прекратить эти разговоры вокруг него, которые начинали принимать слишком свободный характер.