Дети Ивана IV

Дети Ивана IV — первое поколение русских царевичей и царевен. Несмотря на то, что царь был женат множество раз и имел большое потомство, до взрослого возраста дожили только два сына: будущий царь Федор Иоаннович и его старший брат Иван (умер в 1581 году, как обычно считается, смертельно раненный отцом).

Первый брак

Больше всего детей родила царю Анастасия Романовна.

Анна

Царевна Анна Ивановна — первенец супругов прожила меньше года (10 августа 1549 — 20 июля 1550). В честь её рождения был заложен храм Иоакима и Анны. Погребена в Новодевичьем монастыре.

Мария

Мария Ивановна
царевна
Рождение:	17 марта 1551
Смерть:	8 декабря 1552
Место погребения:	Вознесенский монастырь (Москва) → Архангельский собор (Москва)
Род:	Рюриковичи
Отец:	Иван IV
Мать:	Анастасия Романовна
Супруг:	нет
Дети:	нет

Царевна Мария Ивановна (Мария Иоанновна) (17 марта 1551 — 8 декабря 1552) — вторая дочь Ивана Грозного и Анастасии Романовны, умерла во младенчестве.

Была погребена в Вознесенском монастыре в Московском Кремле, после его разрушения большевиками останки, вместе с прочими были перенесены подземную палату южной пристройки Архангельского собора, где находятся и сейчас.

В 2007 году сотрудники Музеев Московского Кремля (группа по изучению захоронений некрополя Вознесенского собора) исследовали в числе прочих захоронение царевны. Несмотря на плохую сохранность крышки гробика, впервые удалось прочесть эпитафию этого захоронения:

«Лета 7060 ноября в 18 день на память святых мученик Платона и Романа преставися благоверная царевна Мария» «Лета 7060 декабря 8 ден на память преподобнаго отца Потапия вечер против 9 — го зачятия святыя Анны егда зачат святую Богородицу… час нощи преставися царевна великая княжна Мария дщи царя великого князя Ивана Ивановича всея Руси».

Дмитрий

Царевич Дмитрий Иванович (Старший) (октябрь 1552— 4 (6) июня 1553) — долгожданный наследник, первый сын, случайно погиб младенцем.

Погребен в Архангельском соборе «в ногах» своего деда Василия III.

Иван

Рождение Ивана	Крещение Ивана

Царевич Иван Иванович (28 марта 1554 — 19 ноября 1581) — первый из детей царя, достигший взрослого возраста.

Был трижды женат, но умер бездетным. Похоронен в Архангельском соборе вместе со своим отцом и братом Фёдором, в правой части алтаря, за иконостасом собора.

Мерные иконы

С рождением Ивана предположительно связано возникновение традиций писать в честь рождения царского ребёнка мерных икон. Поскольку древнейшие иконы сделаны к крещению трех сыновей Ивана Грозного, однако иконы его первенца Дмитрия нет, ученые предполагают, что традиция написания родимых икон берет своё начало именно с момента рождения Ивана. Сохранились 3 мерные иконы.

• «Святой Иоанн Лествичник» (1554) — Иван Иванович (царевич)
• «Святой Феодор Стратилат» (1557) — царь Фёдор Иоаннович
• «Святой Димитрий Солунский» (1582) — царевич Дмитрий Углицкий

• Ivan Ivanovich's dimensional icon (1554, Kremlin museum).jpg

  «Иоанн Лествичник»

• Feodor I's dimensional icon (1557, Kremlin museum).jpg

  «Феодор Стратилат»

• Saint Demetrius (Kremlin museum).jpg

  «Димитрий Солунский»

Евдокия

Евдокия Ивановна<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr> <tr><td colspan="2" style="text-align: center;">Рождение царевны Евдокии. Миниатюра Лицевого летописного свода</td></tr>
царевна
Рождение:	26 февраля 1556
Смерть:	июнь 1558
Место погребения:	Вознесенский монастырь (Москва) → Архангельский собор (Москва)
Род:	Рюриковичи
Отец:	Иван IV
Мать:	Анастасия Романовна
Супруг:	нет
Дети:	нет

Царевна Евдокия Ивановна (Евдокия Иоанновна) (26 февраля 1556 — июнь 1558) — третья дочь и пятый ребёнок Ивана Грозного и Анастасии Романовны, умерла во младенчестве.

Лицевой летописный свод о её рождении сообщает: «В том же месяце в 26 день, в среду на второй неделе Поста, родилась царю и великому князю Ивану Васильевичу всея Руси дочь царевна и великая княжна Евдокия от его царицы и великой княгини Анастасии».

Крестил её по одним сообщениям Афанасий. Лицевой же летописный свод сообщает: «И в тот же Пост, в четвертое воскресенье, крестил её в Чудовом монастыре архистратига Михаила, а принял её от купели Макарий, митрополит всея Руси, а священнодействовал Андрей, протопоп Благовещенский».

Была погребена в Вознесенском монастыре в Московском Кремле, после его разрушения большевиками останки, вместе с прочими, очевидно, были перенесены в подземную палату южной пристройки Архангельского собора.

Летопись сообщала:

«…Не стало Царевны Евдокии дщери Царя и Великого Князя Ивана Васильевича всея Руси, того же дни похранена бысть у Вознесения в манастыре у Родителей Царских, а не стало её дву годов».

Она оставила крайне малый след в жизни. Несохранившийся Чудов монастырь в московском Кремле имел к ней некоторое отношение: «с северной стороны монастыря над задними воротами ещё при Иване Грозном была построена надвратная церковь Иоанна Лествичника с приделом Евдокии мученицы в честь рождения дочери царя Евдокии. Этот храм неоднократно менял своё посвящение и в семидесятые годы ХVIII века был перестроен в колокольню».

Крещение Евдокии	Смерть Евдокии

Кроме того, «вероятно, перед иконостасом Преображенского собора Соловецкого монастыря слева от царских врат в особом киоте находилась несохранившаяся икона Владимирской Богоматери. Вот её описание 1582 г.: „Пречистые образ Умиление в киоте створчатой под окладом, а на затворных створках на одной Иван Предтеча, а над главою мученица Евдокия, а на другой Иван Лествичник, а над главою мученица Анастасия, обложен серебром золочен“. Нетрудно убедиться, что перечисленные святые, все без исключения, являются патрональными святыми царской семьи: Иоанн Предтеча — Ивана IV, мученица Анастасия — царицы Анастасии, Иоанн Лествичник — царевича Ивана, мученица Евдокия — царевны Евдокии. Вероятно, образ является царским вкладом. Несложно установить, когда это могло произойти, — между рождением царевны Евдокии в 1556 г. и рождением царевича Федора Ивановича в 1557 г.»

Надгробие её, по сообщению Пановой, среди безымянных.

Федор

Рождение Федора	Крещение Федора

Фёдор Иванович (11 мая 1557 — 7 января 1598) — второй из детей царя, достигший взрослого возраста, позже царь. Имел единственную дочь — Феодосию Фёдоровну.

Похоронен вместе с отцом и братом Иваном в алтаре Архангельского собора.

Второй брак

Вторая жена царя Мария Темрюковна была его супругой в течение 6 лет, известно лишь об одном ребёнке от этого брака.

Василий

Василий Иванович
царевич
Рождение:	март 1563
Смерть:	3 мая 1563
Место погребения:	Вознесенский монастырь (Москва) → Архангельский собор (Москва)
Род:	Рюриковичи
Отец:	Иван IV
Мать:	Мария Темрюковна
Супруга:	нет
Дети:	нет

Царевич Василий Иванович (Василий Иоаннович) (март — 3 мая 1563) — единственный ребёнок Ивана Грозного и Марии Темрюковны, 4-й сын царя, умер в двухмесячном возрасте (5-недельном).

Ребёнок родился во время удачной войны царя Ивана с Литвой, известие о новорожденном привез тот же Василий Траханиотов, встретив царя во время его триумфального возвращения из Полоцка. «Царь возвратился в Москву так же торжественно, как из-под Казани: в Иосифовом монастыре встретил его старший сын, царевич Иван; на последнем ночлеге к Москве, в селе Крылатском, встретили его младший сын, царевич Феодор, брат Юрий, ростовский архиепископ Никандр с другими епископами», пишет Соловьев. Карамзин описывает:

21 Марта, когда Государь ехал Крылацким полем, явился Боярин Траханиотов с вестию, что Царица родила ему сына Василия. У церкви Бориса и Глеба, на Арбате, стояло Духовенство с хоругвями и крестами: Иоанн благодарил Митрополита и Святителей за их усердные молитвы; Святители благодарили Царя за мужество и победу. Он шел в торжестве, от Арбата до соборов, среди Вельмож и народа, среди приветствий и восклицаний, точно так, как по взятии Казани… Не доставало народу единственно любви к Государю, а Государю счастия: ибо его нет для тиранов! — новорожденный Царевич жил только пять недель.

— Карамзин Н. М. Глава I. Продолжение царствования Иоанна Грозного. Годы 1560—1564 // История государства Российского. — СПб.: Тип. Н. Греча, 1816—1829. — Т. 9.

Царевич получил имя, очевидно, в честь своего полного тёзки, деда Василия III Ивановича — отца Ивана Грозного. 22 марта празднует день своей памяти священномученик Василий Анкирский, в честь него мальчик мог быть крещен, учитывая, что по святцам отчитывали только вперед.

Погребён, по-видимому, в Архангельском соборе, но его надгробие не сохранилось. Исследователи Кремля пишут: «Разумеется, в истории московского великокняжеского некрополя не все ясно. Ряд древних погребений утрачен, вероятно, до постройки здания в начале XVI в. Среди забытых захоронений одно, относящееся ко второй половине XVI в.: царевича Василия, сына Ивана Грозного и Марии Темрюковны».

Месяц спустя после его смерти, в июне по доносу Саблука Иванова — дьяка князя Владимира, начался сыск по делу княгини Ефросиньи Старицкой и её сына Владимира по обвинению в злом умысле против царской семьи.

Другие женщины

Третий и четвёртый браки царя были бездетными из-за быстрой смерти жён. Следующие «жены» царя с точки зрения православной церкви его супругами не являлись, были сожительницами (см. Жёны Ивана Грозного). О существовании детей от них неизвестно, за исключением Марии Нагой, родившей последней из них.

Дмитрий

Последний ребёнок царя, царевич Дмитрий Иванович (19 октября 1582 — 15 мая 1591) также умер в детстве (в возрасте 8 лет) — однако не при жизни отца, а уже в правление брата Фёдора.

Был погребен в Угличе, во дворцовом храме в честь Преображения Господня (что подтверждает отношение к нему, как к «незаконнорожденному», а не члену династии). После превращения его в святого Василием Шуйским в 1606 году останки («нетленные святые мощи») перенесены в Архангельский собор Московского Кремля.

См. также

• Список русских царевичей
• Список русских царевен

Примечания

</center>

Отрывок, характеризующий Дети Ивана IV

На прежнем месте ни чиновника, ни его жены уже не было. Пьер быстрыми шагами ходил между народом, оглядывая разные лица, попадавшиеся ему. Невольно он заметил грузинское или армянское семейство, состоявшее из красивого, с восточным типом лица, очень старого человека, одетого в новый крытый тулуп и новые сапоги, старухи такого же типа и молодой женщины. Очень молодая женщина эта показалась Пьеру совершенством восточной красоты, с ее резкими, дугами очерченными черными бровями и длинным, необыкновенно нежно румяным и красивым лицом без всякого выражения. Среди раскиданных пожитков, в толпе на площади, она, в своем богатом атласном салопе и ярко лиловом платке, накрывавшем ее голову, напоминала нежное тепличное растение, выброшенное на снег. Она сидела на узлах несколько позади старухи и неподвижно большими черными продолговатыми, с длинными ресницами, глазами смотрела в землю. Видимо, она знала свою красоту и боялась за нее. Лицо это поразило Пьера, и он, в своей поспешности, проходя вдоль забора, несколько раз оглянулся на нее. Дойдя до забора и все таки не найдя тех, кого ему было нужно, Пьер остановился, оглядываясь.
Фигура Пьера с ребенком на руках теперь была еще более замечательна, чем прежде, и около него собралось несколько человек русских мужчин и женщин.
– Или потерял кого, милый человек? Сами вы из благородных, что ли? Чей ребенок то? – спрашивали у него.
Пьер отвечал, что ребенок принадлежал женщине и черном салопе, которая сидела с детьми на этом месте, и спрашивал, не знает ли кто ее и куда она перешла.
– Ведь это Анферовы должны быть, – сказал старый дьякон, обращаясь к рябой бабе. – Господи помилуй, господи помилуй, – прибавил он привычным басом.
– Где Анферовы! – сказала баба. – Анферовы еще с утра уехали. А это либо Марьи Николавны, либо Ивановы.
– Он говорит – женщина, а Марья Николавна – барыня, – сказал дворовый человек.
– Да вы знаете ее, зубы длинные, худая, – говорил Пьер.
– И есть Марья Николавна. Они ушли в сад, как тут волки то эти налетели, – сказала баба, указывая на французских солдат.
– О, господи помилуй, – прибавил опять дьякон.
– Вы пройдите вот туда то, они там. Она и есть. Все убивалась, плакала, – сказала опять баба. – Она и есть. Вот сюда то.
Но Пьер не слушал бабу. Он уже несколько секунд, не спуская глаз, смотрел на то, что делалось в нескольких шагах от него. Он смотрел на армянское семейство и двух французских солдат, подошедших к армянам. Один из этих солдат, маленький вертлявый человечек, был одет в синюю шинель, подпоясанную веревкой. На голове его был колпак, и ноги были босые. Другой, который особенно поразил Пьера, был длинный, сутуловатый, белокурый, худой человек с медлительными движениями и идиотическим выражением лица. Этот был одет в фризовый капот, в синие штаны и большие рваные ботфорты. Маленький француз, без сапог, в синей шипели, подойдя к армянам, тотчас же, сказав что то, взялся за ноги старика, и старик тотчас же поспешно стал снимать сапоги. Другой, в капоте, остановился против красавицы армянки и молча, неподвижно, держа руки в карманах, смотрел на нее.
– Возьми, возьми ребенка, – проговорил Пьер, подавая девочку и повелительно и поспешно обращаясь к бабе. – Ты отдай им, отдай! – закричал он почти на бабу, сажая закричавшую девочку на землю, и опять оглянулся на французов и на армянское семейство. Старик уже сидел босой. Маленький француз снял с него последний сапог и похлопывал сапогами один о другой. Старик, всхлипывая, говорил что то, но Пьер только мельком видел это; все внимание его было обращено на француза в капоте, который в это время, медлительно раскачиваясь, подвинулся к молодой женщине и, вынув руки из карманов, взялся за ее шею.
Красавица армянка продолжала сидеть в том же неподвижном положении, с опущенными длинными ресницами, и как будто не видала и не чувствовала того, что делал с нею солдат.
Пока Пьер пробежал те несколько шагов, которые отделяли его от французов, длинный мародер в капоте уж рвал с шеи армянки ожерелье, которое было на ней, и молодая женщина, хватаясь руками за шею, кричала пронзительным голосом.
– Laissez cette femme! [Оставьте эту женщину!] – бешеным голосом прохрипел Пьер, схватывая длинного, сутоловатого солдата за плечи и отбрасывая его. Солдат упал, приподнялся и побежал прочь. Но товарищ его, бросив сапоги, вынул тесак и грозно надвинулся на Пьера.
– Voyons, pas de betises! [Ну, ну! Не дури!] – крикнул он.
Пьер был в том восторге бешенства, в котором он ничего не помнил и в котором силы его удесятерялись. Он бросился на босого француза и, прежде чем тот успел вынуть свой тесак, уже сбил его с ног и молотил по нем кулаками. Послышался одобрительный крик окружавшей толпы, в то же время из за угла показался конный разъезд французских уланов. Уланы рысью подъехали к Пьеру и французу и окружили их. Пьер ничего не помнил из того, что было дальше. Он помнил, что он бил кого то, его били и что под конец он почувствовал, что руки его связаны, что толпа французских солдат стоит вокруг него и обыскивает его платье.
– Il a un poignard, lieutenant, [Поручик, у него кинжал,] – были первые слова, которые понял Пьер.
– Ah, une arme! [А, оружие!] – сказал офицер и обратился к босому солдату, который был взят с Пьером.
– C'est bon, vous direz tout cela au conseil de guerre, [Хорошо, хорошо, на суде все расскажешь,] – сказал офицер. И вслед за тем повернулся к Пьеру: – Parlez vous francais vous? [Говоришь ли по французски?]
Пьер оглядывался вокруг себя налившимися кровью глазами и не отвечал. Вероятно, лицо его показалось очень страшно, потому что офицер что то шепотом сказал, и еще четыре улана отделились от команды и стали по обеим сторонам Пьера.
– Parlez vous francais? – повторил ему вопрос офицер, держась вдали от него. – Faites venir l'interprete. [Позовите переводчика.] – Из за рядов выехал маленький человечек в штатском русском платье. Пьер по одеянию и говору его тотчас же узнал в нем француза одного из московских магазинов.
– Il n'a pas l'air d'un homme du peuple, [Он не похож на простолюдина,] – сказал переводчик, оглядев Пьера.
– Oh, oh! ca m'a bien l'air d'un des incendiaires, – смазал офицер. – Demandez lui ce qu'il est? [О, о! он очень похож на поджигателя. Спросите его, кто он?] – прибавил он.
– Ти кто? – спросил переводчик. – Ти должно отвечать начальство, – сказал он.
– Je ne vous dirai pas qui je suis. Je suis votre prisonnier. Emmenez moi, [Я не скажу вам, кто я. Я ваш пленный. Уводите меня,] – вдруг по французски сказал Пьер.
– Ah, Ah! – проговорил офицер, нахмурившись. – Marchons! [A! A! Ну, марш!]
Около улан собралась толпа. Ближе всех к Пьеру стояла рябая баба с девочкою; когда объезд тронулся, она подвинулась вперед.
– Куда же это ведут тебя, голубчик ты мой? – сказала она. – Девочку то, девочку то куда я дену, коли она не ихняя! – говорила баба.
– Qu'est ce qu'elle veut cette femme? [Чего ей нужно?] – спросил офицер.
Пьер был как пьяный. Восторженное состояние его еще усилилось при виде девочки, которую он спас.
– Ce qu'elle dit? – проговорил он. – Elle m'apporte ma fille que je viens de sauver des flammes, – проговорил он. – Adieu! [Чего ей нужно? Она несет дочь мою, которую я спас из огня. Прощай!] – и он, сам не зная, как вырвалась у него эта бесцельная ложь, решительным, торжественным шагом пошел между французами.
Разъезд французов был один из тех, которые были посланы по распоряжению Дюронеля по разным улицам Москвы для пресечения мародерства и в особенности для поимки поджигателей, которые, по общему, в тот день проявившемуся, мнению у французов высших чинов, были причиною пожаров. Объехав несколько улиц, разъезд забрал еще человек пять подозрительных русских, одного лавочника, двух семинаристов, мужика и дворового человека и нескольких мародеров. Но из всех подозрительных людей подозрительнее всех казался Пьер. Когда их всех привели на ночлег в большой дом на Зубовском валу, в котором была учреждена гауптвахта, то Пьера под строгим караулом поместили отдельно.


В Петербурге в это время в высших кругах, с большим жаром чем когда нибудь, шла сложная борьба партий Румянцева, французов, Марии Феодоровны, цесаревича и других, заглушаемая, как всегда, трубением придворных трутней. Но спокойная, роскошная, озабоченная только призраками, отражениями жизни, петербургская жизнь шла по старому; и из за хода этой жизни надо было делать большие усилия, чтобы сознавать опасность и то трудное положение, в котором находился русский народ. Те же были выходы, балы, тот же французский театр, те же интересы дворов, те же интересы службы и интриги. Только в самых высших кругах делались усилия для того, чтобы напоминать трудность настоящего положения. Рассказывалось шепотом о том, как противоположно одна другой поступили, в столь трудных обстоятельствах, обе императрицы. Императрица Мария Феодоровна, озабоченная благосостоянием подведомственных ей богоугодных и воспитательных учреждений, сделала распоряжение об отправке всех институтов в Казань, и вещи этих заведений уже были уложены. Императрица же Елизавета Алексеевна на вопрос о том, какие ей угодно сделать распоряжения, с свойственным ей русским патриотизмом изволила ответить, что о государственных учреждениях она не может делать распоряжений, так как это касается государя; о том же, что лично зависит от нее, она изволила сказать, что она последняя выедет из Петербурга.
У Анны Павловны 26 го августа, в самый день Бородинского сражения, был вечер, цветком которого должно было быть чтение письма преосвященного, написанного при посылке государю образа преподобного угодника Сергия. Письмо это почиталось образцом патриотического духовного красноречия. Прочесть его должен был сам князь Василий, славившийся своим искусством чтения. (Он же читывал и у императрицы.) Искусство чтения считалось в том, чтобы громко, певуче, между отчаянным завыванием и нежным ропотом переливать слова, совершенно независимо от их значения, так что совершенно случайно на одно слово попадало завывание, на другие – ропот. Чтение это, как и все вечера Анны Павловны, имело политическое значение. На этом вечере должно было быть несколько важных лиц, которых надо было устыдить за их поездки во французский театр и воодушевить к патриотическому настроению. Уже довольно много собралось народа, но Анна Павловна еще не видела в гостиной всех тех, кого нужно было, и потому, не приступая еще к чтению, заводила общие разговоры.
Новостью дня в этот день в Петербурге была болезнь графини Безуховой. Графиня несколько дней тому назад неожиданно заболела, пропустила несколько собраний, которых она была украшением, и слышно было, что она никого не принимает и что вместо знаменитых петербургских докторов, обыкновенно лечивших ее, она вверилась какому то итальянскому доктору, лечившему ее каким то новым и необыкновенным способом.
Все очень хорошо знали, что болезнь прелестной графини происходила от неудобства выходить замуж сразу за двух мужей и что лечение итальянца состояло в устранении этого неудобства; но в присутствии Анны Павловны не только никто не смел думать об этом, но как будто никто и не знал этого.
– On dit que la pauvre comtesse est tres mal. Le medecin dit que c'est l'angine pectorale. [Говорят, что бедная графиня очень плоха. Доктор сказал, что это грудная болезнь.]
– L'angine? Oh, c'est une maladie terrible! [Грудная болезнь? О, это ужасная болезнь!]
– On dit que les rivaux se sont reconcilies grace a l'angine… [Говорят, что соперники примирились благодаря этой болезни.]
Слово angine повторялось с большим удовольствием.
– Le vieux comte est touchant a ce qu'on dit. Il a pleure comme un enfant quand le medecin lui a dit que le cas etait dangereux. [Старый граф очень трогателен, говорят. Он заплакал, как дитя, когда доктор сказал, что случай опасный.]
– Oh, ce serait une perte terrible. C'est une femme ravissante. [О, это была бы большая потеря. Такая прелестная женщина.]
– Vous parlez de la pauvre comtesse, – сказала, подходя, Анна Павловна. – J'ai envoye savoir de ses nouvelles. On m'a dit qu'elle allait un peu mieux. Oh, sans doute, c'est la plus charmante femme du monde, – сказала Анна Павловна с улыбкой над своей восторженностью. – Nous appartenons a des camps differents, mais cela ne m'empeche pas de l'estimer, comme elle le merite. Elle est bien malheureuse, [Вы говорите про бедную графиню… Я посылала узнавать о ее здоровье. Мне сказали, что ей немного лучше. О, без сомнения, это прелестнейшая женщина в мире. Мы принадлежим к различным лагерям, но это не мешает мне уважать ее по ее заслугам. Она так несчастна.] – прибавила Анна Павловна.
Полагая, что этими словами Анна Павловна слегка приподнимала завесу тайны над болезнью графини, один неосторожный молодой человек позволил себе выразить удивление в том, что не призваны известные врачи, а лечит графиню шарлатан, который может дать опасные средства.
– Vos informations peuvent etre meilleures que les miennes, – вдруг ядовито напустилась Анна Павловна на неопытного молодого человека. – Mais je sais de bonne source que ce medecin est un homme tres savant et tres habile. C'est le medecin intime de la Reine d'Espagne. [Ваши известия могут быть вернее моих… но я из хороших источников знаю, что этот доктор очень ученый и искусный человек. Это лейб медик королевы испанской.] – И таким образом уничтожив молодого человека, Анна Павловна обратилась к Билибину, который в другом кружке, подобрав кожу и, видимо, сбираясь распустить ее, чтобы сказать un mot, говорил об австрийцах.